Иллюзия греха - Александра Маринина

— Ну давай поищем венеролога, — предложил Селуянов, который был рад любой возможности увильнуть от составления ненавистных рутинных бумаг. Что о нем известно?

— Он был приятелем доктора Швайштейна, умершего в сорок девятом году, и длительное время поддерживал знакомство с вдовой, Екатериной Бенедиктовной Анисковец.

— Которая тоже умерла, — подхватил он. — Весело. Подозреваю, что и венеролог твой давно скончался. В нашей замечательной стране мужики долго не живут, а ведь ему уже должно быть лет восемьдесят, а то и больше. У тебя есть список знакомых Анисковец?

— Есть.

— Спорим на бутылку, что я тебе через два дня установлю фамилию венеролога?

— Сам же говорил, что пить вредно.

— А кто сказал, что я буду пить? Я выиграю у тебя бутылку, принесу домой и бережно поставлю в шкаф. Нехай себе стоит, пока не понадобится. Мало ли, гости придут или подарить кому-нибудь надо будет.

— Ты гнусный вымогатель. Ты же тоже работаешь по делу Анисковец, так что выполнять мои поручения — твоя прямая обязанность.

— Аська, с тобой невозможно! Ты готова убить самый романтический порыв. Мне стимул нужен, а не работа по обязанности. Если мы с тобой поспорим, у меня стимул появится. А так — скучно.

— Ага, тебе все веселье подавай. Ладно, уговорил, ставлю тебе бутылку, только найди его, пожалуйста. Я в этом деле совсем увязла, время идет, а ничего не сдвигается. Колобок уже начал косо на меня посматривать, тоже понять не может, почему все застряло. Заколдованное дело какое-то, ни одной приличной версии. Мифический врач — единственная зацепка.

Они еще немного поторговались насчет объема обещанной бутылки и марки коньяка, и Настя пошла к себе. Настроение у нее испортилось. Надежда, вспыхнувшая в ней во время разговора с Родченко, таяла на глазах. Романовская умерла. Врач-венеролог наверняка тоже умер. Она уже не сомневалась, что через два дня Коля Селуянов именно это ей и скажет. Анисковец убита. Оборваны все ниточки, которые могли бы привести к этому человеку, встречавшемуся много лет с Галиной Терехиной и теперь навещающему в больнице ее детей, прикрываясь наверняка вымышленным именем. К человеку, который после длительного перерыва вновь начал бывать у Екатерины Бенедиктовны, причем совсем незадолго до ее необъяснимой гибели.

Романовская умерла смертью обычной для сильно пьющего человека. Но очень уж вовремя. Не постарался ли и здесь неуловимый доктор дядя Саша? Настя поежилась, представив себе, что кропотливую работу по опросу знакомых и соседей погибшей, только что проведенную по факту смерти Анисковец, придется повторить по делу Романовской. Времени на это нужна уйма. Сил — тоже. А нет ни того, ни другого.

Сестра Марфа везла Галину Терехину в инвалидной коляске по огромному парку, окружающему дом инвалидов. Они гуляли уже давно, но если час назад сияло солнце, то теперь набежали облака и подул сильный холодный ветер. Галина зябко повела плечами.

— Холодно, — капризно сказала она. — Давай вернемся.

— Еще рано. Тебе нужно побольше бывать на воздухе, — возразила монахиня.

— Но я замерзла.

— Я принесу тебе что-нибудь теплое.

— Ну хорошо, только побыстрее, а то я простужусь.

Сестра Марфа поспешила в здание. Поднявшись на второй этаж, она открыла комнату Галины и стала перебирать вещи в шкафу в поисках теплой кофты и косынки на голову. Внезапно за спиной послышался шорох. Монахиня обернулась. Увидев знакомое лицо, она собралась было улыбнуться и поздороваться, но мужчина стремительно подошел к ней, и через мгновение сильные пальцы сомкнулись вокруг ее шеи. Хрипя и хватая ртом воздух, женщина успела понять только одно: она сейчас умрет.

Настя любила, когда дома ее ждал муж. Правда, случались моменты, когда она возвращалась домой в таком скверном расположении духа, что сама мысль о неизбежных разговорах за ужином казалась непереносимой и заставляла ее болезненно морщиться. Но бывало такое нечасто. Алексей, знающий ее много лет, еще со школьной скамьи, всегда умел точно чувствовать ее настроение и вовремя умолкать.

Сегодня расположение духа у Насти было далеко не самым радужным, но и не настолько тяжелым, чтобы не радоваться встрече с мужем, который после возвращения из командировки провел несколько дней у родителей в Жуковском и только теперь приехал в Москву.

Леша встретил ее надсадным кашлем и душераздирающим хлюпаньем в носу. Глаза покраснели, нос распух, и весь его облик являл собой живое воплощение страдания. В отличие от Насти болел он редко, состояние простуженности было для него непривычным и оттого раздражающим.

— Батюшки, — ахнула Настя, увидев любимого супруга. — Где это тебя так?

— В самолете, наверное, — натужно прохрипел Алексей. — Уже четвертый день маюсь, самый разгар. Чем ты лечишься обычно?

— Ничем, ты же знаешь. Жду, пока организм сам справится, нечего его баловать. Но тебе мои методы не подходят, тебя действительно надо интенсивно лечить. А у меня и нет ничего от простуды, — растерянно сказала она. — Что ж ты мне на работу не позвонил, не предупредил, я бы в аптеку заскочила. А теперь поздно уже, все закрыто.

— Ладно, до завтра перебьюсь, утром сам схожу. Пошли ужинать.

После ужина Настя заставила мужа попарить ноги с горчицей, засунула ему в уши марлевые тампоны с натертым луком — испытанное народное средство от насморка, а ступни намазала скипидарной мазью, натянув сверху теплые носки. Сама она никогда такое лечение не пробовала, но ей говорили, что должно помочь.

— Ты специально меня мучаешь, — страдальчески сипел Леша, дергая ногами, когда она натирала ему ступни остропахнущей мазью: он ужасно боялся щекотки. — Ты хочешь, чтобы я умер. Инквизиторша. Тебе нужно было родиться в средневековой Испании.

— Извини, промахнулась на пять веков, но я не нарочно. Лежи спокойно. Твоей смерти я не хочу. Кто меня кормить будет, если не ты?

— Корыстная эгоистка, — ворчал он.

Зато когда мучениям пришел конец, он завернулся в одеяло и почти сразу же сладко заснул. Настя на цыпочках вышла на кухню. Спать ей еще не хотелось, и она решила сначала помыть оставшуюся после ужина грязную посуду, а потом почитать. За последние несколько недель ей удалось купить десятка полтора книг, которые ее заинтересовали, но времени открыть хотя бы одну из них пока так и не нашлось. Однако ее сладким мечтам о тихих полуночных посиделках с книжкой в руках не суждено было сбыться. Едва она успела закончить мыть посуду и вытереть руки полотенцем, как тихонько заверещал телефон, предусмотрительно установленный Настей на минимальную громкость.

— Не разбудил? — послышался в трубке бодрый голос Короткова, который этой ночью дежурил.

— Пока нет.

— Тогда послушай сказочку на ночь, чтоб спалось слаще.

Сердце у нее заныло от недоброго предчувствия. У Юры не было привычки звонить ночью по пустякам.

— Сестра Марфа убита. Задушена. Прямо в комнате Галины Терехиной.

ГЛАВА 7

Ира Терехина никогда не вдумывалась в смысл фразы о том, что человек быстро и легко привыкает к хорошему, но долго и трудно отвыкает. В ее жизни была только одна крутая перемена, когда она из вполне довольной жизнью девочки из большой семьи вдруг превратилась в сироту и осталась одна-одинешенька в интернате. Но это было так давно, что боль уже как-то подзабылась. После этого ей жилось всегда трудно, и привыкать к хорошему просто случая не было.

Уже почти неделя, как Олег ежедневно появляется в «Глории» и терпеливо ждет, пока она закончит работу, потом провожает ее домой. Два раза он поднимался вместе с ней в квартиру и на цыпочках проходил в ее комнату, а примерно через час уходил так же бесшумно. Ира очень боялась потревожить немолодого добропорядочного жильца и, кроме того, не хотела создавать прецедент. В пятницу, как сказал Олег, они пойдут к какому-то замечательному врачу, который взялся посмотреть Иру и определить возможность ее лечения. Но до пятницы было еще два дня.

Она не привыкла думать о том, «а что будет, если... ». Пока жила в семье, в этом как-то необходимости не было, да и мала она была еще для таких мыслей. Потом, закончив школу и оказавшись предоставлена самой себе, она твердо решила, что, как и в какой последовательности она будет делать. Работать столько, сколько нужно, чтобы собрать деньги на лечение Павлика. Снова работать, чтобы собрать деньги на памятник папе. И никаких «если» и «вдруг». Олег Жестеров сразу же стал частью этих планов, но частью не решающей и не главной. Он честно предупредил, что жена ждет ребенка, через три месяца рожать. Стало быть, он так и будет приходить по вечерам в «Глорию», ждать, пока Ира закончит мыть посуду и полы, потом провожать ее домой, иногда (но, конечно же, не каждый день) подниматься к ней. И так будет всегда.