Лень, алчность и понты - Игорь Галеев

"Дожился, - думал он, сидя на автобусной остановке. - Строил дачу, баню, а теперь все это не мое, как будто и никогда моим не было."

- Че ты тут расселся! - притормозила милицейская машина. - Вали отсюда! Ну, пошел, тебе говорят!

И он пошел, как пес. Здесь же были дачи крутых людей , и за ними власть присматривала. Он и сам когда-то давал не раз таким вот за то, чтобы таких вот, как он теперь, гоняли.

"Это не нравственный урок, - подумал он, - это не возмездие, это обычная возня под солнцем".

И тут его осенило - машина выехала от его дачи, они просто подъезжали посмотреть - не появлялся ли кто? Действительно, следы от машины удвоились. Он открыл калитку и не утерпел, заглянул в окно - все было на месте мебель ему делали по заказу, и на окнах специальные решетки - фиг оторвешь и фиг залезешь. А в доме у него ещё было 70 тысяч, если не нашли.

Заначка оказалась нетронутой. Он ещё специально последил, походил вокруг бани, чтобы было непонятно, что тут делали. Банку выбросил у остановки, а 50 тысяч зеленых сунул во внутренний карман. И поехал к Ларисе.

У неё оказалась пьяная компания. Она и сама была изрядно пьяна.

- Долго же ты себя ждать заставляешь. Я уж думала, что на том свете встретиться придется. Как Палыч-то?

- В больнице, - он вдруг почувствовал страшную слабость.

- Где?

Он назвал адрес.

- Вот деньги и рецепт, ещё ему фруктов купи, - он дал ей пять тысяч.

- Откуда такие деньги? Украл?

- Я пойду, - повернулся он на отяжелевших ногах.

- Да никуда ты не пойдешь! - она схватила его за плащ и с силой дернула на себя. - Иди в ванну, гад! Сейчас все уйдут.

И с какой-то яростью в буквальном смысле затащила его в ванную комнату.

Он увидел себя в зеркале - задубелая грязная кожа, воспаленные глаза, клочья волос из-под идиотской шапочки.

- Ну что, доходяга, покусала тебя жизнь, двинулись-продвинулись? Может хватит по свету рыскать? Чего ещё не видел?

Ему представилась сцена - что вот он стоит в каком-нибудь месте с коробкой или несет бутылки, а навстречу ему Елена - в шикарной шубе и вся такая роскошная, она узнает его и окликнет: "Сережа!", а он просит: "Дай, дамочка, на опохмел, выручи, а?" И ведь это она когда-то целовала его кожу, гладила волосы, стонала в его объятиях, ведь это она говорила "любимый" и неслась рядом с ним в черном "мерседесе".

- Сука, сука! - бормотал Дыба, и слезы лились у него из глаз.

- Да у тебя жар, ты весь горишь! - Лариса сдернула с него плащ и шапку.

- Я пойду, - очнулся он. - Мне Цитрус не велел.

- Я тебе пойду, гад! Я тебе сдохнуть не дам, тебе ещё рано!

Она раздела его догола и усадила под душ.

- Я воин, - бормотал он под струями воды, - я людей убивал, города брал, женщин насиловал, трофеи собирал...

- Ну, тогда я царица Нефертити. - Она вновь скребла и терла его. - И за одну ночь со мной рассчитывались жизнью. Откуда ты только свалился на мою грешную жизнь?

Потом он два дня был как в тумане. Приходил врач, ему ставили уколы, он что-то пил, иногда видел Ларису и путал её с Еленой, потом опять погружался в забытье. Хотя это не стоит называть забытьем. Может быть, наоборот, это припоминание - полная свобода памяти, которая продолжает преподносить пережитое, возможно и не тобой, а кем-то другим, возможно тобой, но другим, возможно тобой, но будущим. Получив полную свободу, память гуляет по просторам вселенной, и нет для неё границ, нет пределов, которые её могли бы остановить, и нет для неё невозможного, нет недостижимого...

Он это осознал, когда очнувшись припоминал все, что видел в "беспамятстве". И ему даже захотелось вернуться в эти живые ощущения и переживания, пусть порой и наполненные ужаса и отчаяния, но и абсолютно своевольные, и главное - из любой ситуации в той жизни всегда был Выход радостное пробуждение, возвращение к жизни, с веселым пониманием, что это был сон и ничего более...

Лариса рассказывала ему, что была у Палыча и что лекарства помогают, что все в больнице удивлены, что какого-то бомжа завалили фруктами.

- Я не сказала ему, что ты болен. Кстати, вот твои деньги, что я нашла в плаще, - она положила сверток на одеяло.

- Ты спрячь их пока. Возьми вот на расходы.

Она взяла.

- У тебя была простуда и что-то нервное... Врач сказал, что ничего страшного.

Потом она его кормила, и ему стало жаль себя - такого ослабшего, бездомного и гонимого. Он даже плакал, уткнувшись в подушку.

- Ничего, - говорила она, - это от слабости. Пройдет.

И действительно прошло, но зато возникла проблема - как жить дальше? Борьба с болезнью возродила в организме былое желание жить полноценной жизнью, иметь какое-то дело.

Он не мог не рассказать Ларисе о себе. Она выслушала его исповедь и сказала:

- А я думала, ты был на войне, людей убивал, и в тебя стреляли. У тебя же шрам.

- Да нет, это в юности нырнул и напоролся на корягу.

- Понятно. А что означает, что ты стал другим?

Ему было трудно ответить на этот вопрос. Он просто чувствовал, что в его мозгах произошли колоссальные процессы. Но какие? Но кто он теперь? Чего хочет?

- Не знаю. Но моя прежняя жизнь кажется теперь не моей. У меня ощущение, будто я только что закончил школу и должен кем-то стать.

- Но у тебя же есть дети.

- Я вычеркнул себя из их жизни. Можно сказать, что я для них умер. Это почти так и есть.

- Может, ты и прав. Но как ты собираешься жить - тебя же , наверное, до сих пор ищут?

- Прошло полгода, если не попадаться на глаза знакомым, я для всех стану Столяровым Семеном Степановичем. Могу уехать в любой город.

- А как же Палыч?

- Возьму его с собой.

- Он с тобой не поедет.

- Посмотрим.

Он провалялся ещё дней пять, а потом облачился в новую одежду. И как раз в тот момент, когда он рассматривал свой новый "прикид" в зеркало, вошла встревоженная Лариса.

- Палыч сбежал из больницы. Его хотели через два дня выписывать, а он ещё вчера исчез.

- Ты ему говорила, что я у тебя?

- Да, позавчера сказала. - Врач считает, что ему не долго осталось.

- А ему сколько осталось?

- Кому?

- Врачу твоему!

- Чего ты бесишься?

- Да все эти пророки меня утомили! Цитрус ещё всех переживет, он фрукт не портящийся. И что ты мне за пальто купила? Я же говорил, одежда должна быть обычной, без выпендрежа!

- А чего в ней такого, ты просто привык ходить, как бич, - обиделась она.

- Ладно, все нормально, пойду, поищу Цитруса.

Всю дорогу он чувствовал себя не в своей шкуре. Теперь он был примерным членом общества, по крайней мере внешне. И теперь он должен был сам решать жизненные проблемы.

Цитрус оказался "дома", готовил закуску, на топчане стояла початая бутылка. В первую минуту он не узнал Серого и принял его за одного из хозяев гаражей.

- Все в норме, я тут отсутствовал по болезни... - начал он и осекся. Чего вырядился? Решил сменить авиакомпанию? Лариску ограбил? Я знал, что ты курс изменишь. Это только я без парашюта летаю.

Они выпили и Цитрус добавил:

- Рано ты полет прерываешь, вычислят теперь тебя в два счета.

- А давай уедем, - начал было Дыба.

- Ты что, Серый, думай, о чем говоришь! Давай лучше я напоследок расскажу тебе одну историю.

- Да будет время, расскажешь еще.

- Нет, я сейчас хочу! - с вызовом заторопился Цитрус. - В тот день мы уже шли на посадку, попали в густую облачность, и нас сильно трясло. Вдруг смотрю - все приборы отказали, связь оборвалась! Двинулись-продвинулись, думаю, если сейчас не восстановится связь, то вновь начну высоту набирать, выходить из облаков. И тут - глухой удар, будто мы какую-то стену проломили. Темнота вокруг полная, свет в самолете погас, и было ощущение, что и двигатели перестали работать. Все, думаю, отлетался... И вдруг посветлело, но как-то желто все...

Цитрус задышал часто-часто, будто ему воздуха не хватало.

- Выпей.

- Да нет, потом... То был словно сон. Я видел самолет снаружи, а сам оставался внутри. Самолет просто висел в этом желтом облаке и не двигался. А зато я, который снаружи, перемещался внутри этого облака мгновенно.

- Но ты же остался в самолете?

- Вот именно! Я никак не мог понять этот эффект. Из самолета я наблюдал только этот желтый свет - густой такой, вязкий, а потом вдруг все исчезло, и я очутился... в городе.

Цитрус замолчал и, казалось, что-то вспоминал.

- В каком городе?

- Да подожди ты! Я вот все не могу ухватить то состояние, чтобы передать его на словах. Город был одно мгновение, а потом началось совершенно другое. Я словно примерял на себя одежды. И меня бросало из одного предмета в другой, из одного растения в другое, из одного тела в другое... Я метался, как футбольный мяч. Ну как же тебе сказать? Я, двинулись-продвинулись, был то камнем, то бутылкой, то травинкой, то жуком каким-то, то каким-то китайцем, то медведем...

- Что-то тебя трясет, давай я подброшу дровишек?

- Ну подбрось, а я глотну все-таки...

Цитрус рассказывал ещё долго, но все время сбивался, когда пытался объяснить свои ощущения, пережитые в оболочке какого-либо предмета или существа. Ему не хватало слов.