Пассажирка с «Титаника» - Наталья Солнцева

– Может, ты тренировался? Сначала певицу испепелил, потом… ладно, не важно. Кстати, как ты это делаешь?

– Я Плутон! Бог загробного мира! Мне подвластна смерть. Я наслал ее на неугодного, и тот преставился у меня на глазах. Если хочешь знать, я сам не ожидал столь быстрого эффекта. Думал, Генрих помучается, а я позабавлюсь. Но все произошло почти мгновенно. Он опять огорчил меня, чертов докторишка!

– Значит, это твоих рук дело?

– А ты сомневаешься?

– Нельзя было просто сделать так, чтобы у машины Генриха отказали тормоза, например? Или сбросить кирпич ему на голову?

– Обижаешь, – рассердился баритон. – Такое любой человек может устроить своему ближнему. Тормоза повредить, выстрелить или подрезать. Царские забавы – иного рода. Ты попробуй поразить врага силой своего гнева! Чистого, незапятнанного применением подручных средств! Лучшее оружие то, которое невидимо. Генрих умер, а у закона нет ко мне никаких претензий. Представляешь?

Лавров представил. Ему было страшно даже подумать, какие последствия может иметь способность убивать, не оставляя улик и следов. Никто, нигде и никогда не будет чувствовать себя в безопасности. Разве что Плутон перестанет гневаться. Но похоже, он не отличается терпимостью и смирением.

– Впечатляет? – самодовольно осведомился владыка загробного мира.

– Ага.

Будничный тон разочаровал Плутона. Он ожидал бурного восторга или на худой конец смятения и ужаса. Пленник не порадовал его ни тем ни другим.

– Скучный ты, братец. Видно, сказывается черепно-мозговая травма. Что мне с тобой делать, ума не приложу, – посетовал баритон. – Отпустить, что ли?

– Куда отпустить? Я же мертвый.

– Совсем ты плох, бедняга. Встряхнись! Давай повеселимся напоследок.

– Разве в аду веселятся?

Плутон пригорюнился. Ему хотелось развлечься, а пленник не проявлял желания составить ему компанию.

– Чего ты скис, парень? Подумаешь, умер? С кем не бывало?

– Ладно, уговорил, – согласился Лавров. – Что можешь предложить? Банкет? Девочек? Сауну?

– Да что угодно, – оживился Плутон. – Ты только скажи, я вмиг исполню. Хочешь, мои девочки тебе канкан спляшут? Не хуже, чем в «Мулен Руж». Знаешь, какую оперетту знает весь мир? «Орфей в аду» Оффенбаха! Не в раю, заметь. Под эту музыку отборные красотки парижского кабаре поднимают юбки, закидывают ножки и показывают нам свои кружевные панталоны. Ха-ха-ха-ха! Это же вечный праздник, мой друг!

– Я тебе не друг.

– Друг, враг, какая разница? Все двойственно. Взять, к примеру, любовь. По-твоему, это добро или зло?

– Добро, – не подумав, брякнул Лавров.

– Но стоит ей вмешаться, и друг может оказаться врагом, а враг – другом.

Роману пришел на ум Генрих. Неужели смерть настигла того по причине ссоры с Балычевым? Фактически Плутон признался, что это он убил доктора. Значит, он и есть Балычев?

Приступ боли исторг из груди сыщика стон. Владыка загробного мира тут же среагировал:

– Тебе плохо? Мне известно лекарство от твоей болезни.

– Черт с тобой. Зови своих девочек. Будем смотреть канкан.

– Знаешь, зачем Орфей спускался в царство мертвых? Он пришел за своей возлюбленной Эвридикой, но не сумел спасти ее. Видишь ли, на обратном пути Орфей усомнился, идет ли за ним Эвридика, оглянулся и тем погубил ее. Слабак! Его ведь предупреждали: «Не оглядывайся назад!»

– Не оглядывайся назад… – повторил Лавров. – Хороший принцип.

– Тебе известно, как погиб Орфей?

– Остался с Эвридикой?

– Если бы! – захохотал Плутон. – Его отпустили с миром, хотя он и оскорбил недоверием самого владыку подземного царства. Несчастный был однолюбом и не смотрел ни на кого, кроме своей Эвридики. Этим он оскорбил вакханок, жаждущих его ласк. «Вот он, ненавистник женщин!» – вскричали они и окружили Орфея, бросая в него камни и метая тирсы[3]. Так и забили до смерти сладкоголосого певца. Гляди, как бы и тебя не постигла та же участь.

Это было последнее, что услышал Лавров, проваливаясь в забытье…

Москва

– Я сделала, как вы сказали, – возмущенно бросила Дора, усаживаясь в то же кресло в той же гостиной с сиреневыми шторами. – Никому легче не стало! Наоборот.

– Это только кажется, – возразила Глория. – Гнойник вскрывать больно, но порой необходимо. Вы правильно поступили.

– Я думала… думала… – гостья судорожно вздохнула, всхлипнула и расплакалась. – Зря все это! Они не простят меня! Я потеряла Генриха, потеряла родителей. Зачем я вас послушала? Много лет я хранила свою тайну… и не собиралась раскрывать ее никому. Вы меня вынудили! Вы…

Слова обвинения застряли у Доры на языке. Она захлебнулась слезами и раскашлялась. Достала черный платок. Даже носовые платочки у нее были траурные.

– Я не могу так… – простонала она сквозь кашель. – После всего, что… что…

– Уезжайте из Москвы. Отправляйтесь в Париж, в Лондон, на Мальдивы… куда угодно. Лишь бы подальше отсюда.

Дора заливалась слезами, кашляла, сморкалась. Она забыла, зачем пришла в эту прохладную сумрачную квартиру на Шаболовке. Напротив нее сидела красивая и странная женщина в лиловом платье с глубоким вырезом. Что-то говорила ей…

Дора не хотела слушать. Она всеми силами отталкивала от себя правду. Она привыкла жить во лжи и чувствовала себя комфортно. Правда вырвала ее из уютного гнездышка, свитого самообманом, и бросила в бурное море без спасательного жилета. Дора отчаянно барахталась, пытаясь удержаться на плаву.

– Вы сами хотели избавиться от проклятия, – напомнила ей хозяйка квартиры.

– Вы считаете, я избавилась?

– Теперь вы перестанете наказывать себя.

– Я осталась совсем одна… родители отвернулись от меня. Они не могут меня видеть.

– Это пройдет, Дора. Хроническая болезнь требует длительного лечения. Дайте время матери и отцу успокоиться. Дайте время себе осознать случившееся. Не ищите любви, забудьте о замужестве. Положитесь на волю обстоятельств.

– У меня… есть надежда все исправить?.. Нет, не то… не то! Я хочу счастья, понимаете?.. Хочу, чтобы меня любили…

Глория молчала. Дора догадалась, что кроется за этим молчанием, заломила руки и помертвела.

– Значит, вы советуете уехать?

Ее визит пришелся некстати. Глория как раз думала о Лаврове. Казалось, она беседовала с посетительницей, но на самом деле ее сознание блуждало в темном туннеле. Шершавые каменные стены, кривой потолок, грязный пол, сырость…

Она с трудом удерживала внимание на Доре. Та кусала губы, понимая, что вопрос исчерпан и ей пора уходить. Но медлила, надеясь на чудо. Вдруг эта бесчувственная дама сжалится над ней и пообещает, что наконец-то Дора получит все, о чем мечтала.

– А если я встречу кого-нибудь, кто… – робко молвила она и запнулась.

– Не встретите.

– Такова цена?.. Это слишком жестоко!.. Но зато… зато из-за меня никто больше не умрет?.. Ведь так? – она вздохнула и провела пальцами по лицу, словно снимая паутину. – Невыносимо искушение счастьем, когда ждешь свадьбы, строишь планы… примеряешь белое платье… а надеваешь черное!.. Когда эта пытка повторяется трижды, хочется наложить на себя руки. Хочется…

Дора смешалась, не зная, что еще сказать. Слезы ее закончились, и вместо рыданий она издала протяжный звериный вопль. В этом вопле выплеснулись остатки ее боли, обида на судьбу, на то, что жизнь нельзя повернуть вспять и переиграть заново трагический эпизод.

– У вас остается живопись, – улыбнулась Глория. – Вы сможете пережить в творчестве то, чего вам не хватает. Облеките ваши мечты в образы, и вам станет легче…

Глава 18

Она проводила Дору и вернулась в гостиную, залитую бледным лиловым светом. Казалось, стены стремительно сужаются, свет меркнет, воздух сгущается. Запахло гарью, и Глория поспешно села на диван, чтобы не упасть.

– Ворота Плутона… – прошептала она, и веки ее смежились.

Перед ней возникла каменная арка. На арке надпись: «Добро пожаловать в ад!» Наклонный пол коридора спускался вниз. Глория двигалась вперед на ощупь. Падать здесь было некуда: с обеих сторон подступали стены из пористой породы. Вдали звучала веселая бравурная музыка.

«Канкан!» – узнала она известный французский танец с непристойными телодвижениями.

Идя на звуки музыки, Глория оказалась в круглой пещере неправильной формы. Горели факелы. Своды пещеры покрывали красные и желтые натеки. В глубине у стены стояло дубовое кресло с высокой резной спинкой, похожее на трон. Над ним алели крестообразные лопасти.

Глория сообразила, что смотрит на подобие крыльев ветряной мельницы. Кабаре в катакомбах? Это что-то новенькое.

Мужчина, восседающий на троне, любовался разудалой пляской девиц в характерных для кордебалета костюмах. Широкие юбки с каскадами рюшей взлетали вверх, открывая взгляду кружевные панталоны и обтянутые чулками длинные ноги танцовщиц. На их головах красовались шляпки с перьями.