Глубина - Ильгиз Бариевич Кашафутдинов

где попало, даже на открытом, Матерый, однако, в этот раз легкого сна не дождался. Собравшись с последними силами, утвердился на ногах, медленно двинулся по чернотропу в направлении заповедника. Сколько он ходил по нему туда и обратно за эти дни и ночи, не счесть.

Матерый с ходу кинулся в реку, с одышкой дотянул до мелкоты, напился холодной воды, отряхнулся.

Теперь бежать. Бежать, чтобы обсохла на ветру шерсть, а кончики лап, окоченевших от стужи, быстро обрели чуткость. Дать себя увести чернотропу до опасной просеки, на краю которой Матерый устроит короткую лежку, осмотрится, нет ли поблизости серых, когда-то выживших его из заповедника.

Может, на самом деле шел он от памирских красных волков, неизвестно какими судьбами занесенных в тихие прудищинские леса. Знаток мог бы предположить, что кто-то из его родителей — отец или мать — родом был с гор. Что в окаянную пору, когда война погнала на восток и волчье племя, какая-нибудь особенно выносливая стая пронеслась по тысячеверстному кочевью до гор, а затем, найдя их непригодными для жизни, воротилась, и тогда-то увязался за ней собрат иной масти.

Так было или не так, никто утверждать не берется, но в послевоенные годы, заметили егеря, в заповеднике объявились не то крупные лисы, не то волки странного рыжего окраса — переярки с мощным унырливым бегом и, если угадывать по следам, как охотятся, где хоронятся, живущие с разбором.

В здешнем волчьем мире им не повезло. Переярки те и потомство их выделялись во вред себе.

Еще шестимесячным прибылым Матерый стал изгоем. Вся жизнь его осталась в том, чтобы не дать себя загрызть или застрелить. Ни игрищ, ни вылазок, даже став крепким переярком, Матерый не знал. Жил, менял места дневок и ночевок, охотясь, не гонялся за стадом, таился в долгих расчетливых засадах, чтобы одним махом настичь зазевавшуюся жертву.

Нашел себе подругу.

По земле вовсю гуляла жизнь, и шла она своим чередом и у Матерого, тревожная, шальная. Он взматерел не по возрасту рано. Нагулял тело, оброс плотной красивой шерстью, и к двум годам его будто присыпало пеплом — пробилась седина. Когда вновь пришедшая осень стала сорить яркими листьями, Матерый ощутил, как в нем что-то изменилось. Уставший от одиночества и страха, он замирал среди полян, вслушиваясь в шорохи леса, и теперь в позе его все чаще угадывался вызов.

И вот однажды, уловив резкое движение в чащобе, он не кинулся прочь, а только поджал ноги, дожидаясь быстрой ныркой стаи серых, запах которой учуял. Вылетевший из-под куста вожак при виде его даже не сбавил шага. Он не раз гонялся за Матерым и сейчас, видно было, тоже наладился в погоню, но после трех-четырех прыжков напряженно остановился, начал подкрадываться. Матерый, забыв об осторожности, поначалу следил за вожаком, в чьих близко поставленных у переносья глазах застыла леденящая злоба.

К этому времени Матерый уже знал, что сила его в прыжке. Он следил за вожаком, который, видно было по обманчивым ныркам, решил перехитрить его. Выход был один — напасть первым. Иначе обложит. Волчица с переярками — всего семь голов — норовила обойти его. Взгляд вожака, пружинисто продвигавшегося к нему, был прикован к шейной артерии, и Матерый почувствовал в том месте ноющую боль. Внезапно он чуть не ослеп от ударившей в голову крови, прыгнул на волка, скользнул клыками по уху. С длинным, но неглубоким порезом на боку — вожак тоже растерялся — метнулся в чащобу…

Дрался он и потом, уже с другими волками. Но ту драку, затеянную вожаком, он запомнил крепко. Среди переярков, начавших по наущению матери окружать его, он приметил молоденькую волчицу.

После, засыпая в случайной барсучьей норе, Матерый поминутно вздрагивал ухом, как если бы слышал часто повторяющийся в ночной тишине зовущий скулеж той волчицы.

Днем он тоже тосковал, шастал по оврагам и полянам, набредая на чужие следы, принюхивался к ним, искал ее запах. И чем больше искал, тем сильнее распалялось сердце Матерого, и даже внезапно завернувшие холода не могли остановить его. Матерый носился по самым отдаленным закоулкам, куда бы не отважился заглядывать, если бы не жила на свете его прекрасная волчица. До головокружения долго бегал он по белой снежной крупе, ловил вздрагивающими ноздрями ветер, томительно замирал, разгадывая смешанные в нем запахи.

Довелось ему свидеться с волчицей в несчастливом для нее, а для ее родни гибельном месте.

За неделю до того дня Матерый в короткой яростной схватке с двумя переярками, пытавшимися отнять у него добычу, получил рваную рану на шее, утаился в тесной каменной пещере. После, ощутив силу в ногах, выбрался на первый попавшийся чернотроп и сразу насторожился.

Тропа пахла человеком. Матерый рывком прянул в сторону, густым орешником пробрался к горушке, на хребте которой возле толстых деревьев, поваленных бурей, темнели фигуры людей. Матерый, перебегая от ствола к стволу, выследил одного охотника, другого. Брусничного цвета флажки трепыхались на веревке, тянувшейся вдоль оврага. Далеко в глубине леса раздавался собачий лай.

Начинался гон.

Матерый отыскал маленькую отдушину в кустах, люди двинулись вперед. Пока те, кто поближе, стучали палками, в сумеречной утробе леса загрохотали выстрелы, заглушив нетерпеливо-страстный заливистый лай собак. Вдруг оттуда, из пугающего сумрака, стремительно выкатился серый комок, мелькнул между деревьями, между двумя охотниками.

Матерый оторопело смотрел на летящего в его сторону серого волка, на мгновение различил его дымящуюся оскаленную морду, застекленевшие от страха, ничего не видящие глаза. В следующую секунду позади ударило пламя. Серый вздыбился к нему, постоял с запрокинутой головой, с разинутым безгласным ртом, рухнул, захлебнулся кровяной пеной.

Матерый вздрогнул, оглянувшись, приметил лосиную топанину, которая круто срывалась в темень оврага. Надо было бежать. Приготовился для прыжка, кинул последний взгляд на убитого волка и внезапно с жутким замиранием разглядел перед собой волчицу, мчавшуюся по следам сраженного самца. Ту, молодую.

Матерый вдруг понял, что и без того обезумевшая от страха волчица при его неожиданном появлении могла повернуть назад. И, только когда она пронеслась мимо, завидев овражную мглу, шарахнулась влево, Матерый метнулся к ней. В новом негаданном страхе волчица оскалилась и все же укусить не успела. Грохнул близкий выстрел. Вразнохлест упала к ногам срезанная дробью ветка. И тут Матерый одним отчаянным усилием столкнул волчицу в овраг. Она пыталась зацепиться за низкие кустики. Матерый бросился следом, скатился вниз, ударился спиной оземь. Очнулся на дне оврага, поднял голову, отыскивая волчицу. Увидел шагах в двадцати ее темное мелькание, пустился вдогон…

Прошла зима, со звоном, с отрадным солнцем явилась весна. На буграх, окружавших укромное логово Матерого, нарождалась