Сокол на запястье - Ольга Елисеева

Первое время Гекатей еще надеялся, что на них наткнется патруль из крепости. Но с каждым часом его надежда таяла. Ни каравана купцов, ни вооруженного отряда, ни разъезда. Степь была пустой. Стада давно угнали в крепость, хлеб сожгли, из обгоревших поселков не выли даже собаки.

Теперь архонт не пытался сопротивляться. Глядя на мерно покачивавшуюся спину Ареты, он знал, что не всех из отряда Ферусы скифы убили. Эта вот, например, выжила. Но, как видно, так и не пережила случившегося. Бессмысленно было просить пощады у девочки, поруганной бородатыми ублюдками Скила.

Она жаждала мести, и только месть подняла ее в седло. Гекатей хорошо знал меотянок, попытка сломать их приводила только к тому, что они превращались в кремневые истуканы. Если б между ними не лежала страшная ночь скифского нападения, то она, исходя из своих степных понятий о чести, наверняка отпустила бы его. Гекатей не был простым пленником, его ждала только смерть. Однако во всем случившемся всадница винила именно архонта.

Лишь к вечеру крошечный караван Ареты достиг подножия Девичьей скалы. Лагерь Тиргитао лежал в просторной котловине. Со стороны степи его закрывал двугорбый холм, от воды отделяла широкая полоска песка и серая скальная гряда.

— Конец. — сухо сказал Гекатей. Это были последние слова, которые услышала от него Арета.

Огибая холм, они наткнулись на несколько патрулей. Архонт с досадой подумал, что, если б его разъезды вокруг Пантикапея несли службу также бдительно, как меотянки, он был бы спасен.

Гекатей закрыл воспаленные от пыли веки и представил, что ничего этого нет. Остро захотелось вернуться всего на несколько часов назад, когда утром милая Левкоя, собираясь на прогулку, аккуратно шнуровала ему сандалии, а он смотрел на белую точку ее макушки среди тугих каштановых завитков…

Веревка резко дернула руки пленника вперед, и архонт нехотя открыл глаза. Перед ним, как соляное изваяние, сидела верхом Арета, ожидая, пока очередной патруль осмотрит ее добычу. Эта жестокая девочка, помнившая только свою боль, убила Левкою. Да и его жизнь не продлится до завтра. Страшно было сознавать себя стоящим на дороге со связанными руками и выдерживать злорадно-любопытные взгляды всадниц Тиргитао.

Арета разумно не сказала им, кого ведет. Иначе они разорвали бы Гекатея на месте.

Описав дугу вокруг холма, «амазонка» и ее пленник увидели, наконец, ряды войлочных палаток с круглыми разноцветными щитами у входов. На мгновение Гекатею показалось, что Тиргитао нет в лагере, потому что вызолоченный конский хвост — знак царского рода — завернулся от ветра за шест и не был виден. Пленник испытал что-то вроде облегчения, хотя знал, что отсрочка только увеличивает муки заключенного. В следующую секунду морской бриз вновь начал трепать царский штандарт перед самым большим из шатров, и сердце Гекатея сжалось.

Он понуро опустил голову, исподлобья глядя, как Арета спрыгнула с коня и на подгибающихся от усталости ногах побрела к кухне. Там стояла громадная врытая в землю амфора с водой. Всадница хотела пить. Гекатей сглотнул, ощущая, как пересохло горло. Однако о нем едва ли кто-то здесь позаботится.

Две молодые меотянки по знаку Ареты начали выпрягать лошадей из колесницы. В это время со стороны холма раздался звук трубы, дробный топот копыт, и на площадку перед лагерем ворвалась кавалькада всадниц на взмыленных лошадях. Впереди мчалась царица в золотом поясе — она лично объезжала окрестности, но, как видно, увлеклась охотой. Через шею ее лошади была перекинута косуля.

— Мы настреляли вам сусликов! — весело крикнула Тиргитао и осеклась, споткнувшись взглядом о пленника.

Гекатей пронаблюдал смену чувств на ее лице: удивление, недоверие и, наконец, хищная, мстительная радость.

— Кто… кто его поймал? — неожиданно осипшим голосом спросила она.

— Я. — Арета выступила вперед и поклонилась Тиргитао.

— Девочка моя, иди сюда, я тебя расцелую! — царица спрыгнула с седла и, взяв подошедшую Арету ладонями за щеки, сочно расцеловала под крики общего восторга.

Потом Тиргитао повернулась к архонту, и в ее кошачьих глазах зажглось мрачное торжество.

— Здравствуй Гекатей.

— Здравствуй. — глухо ответил он.

Странно, но за все годы союза он так и не научился понимать эту диковатую женщину. Ее непредсказуемость, неуравновешенность, вспышки ничем не вызванного гнева и столь же неожиданной щедрости сбивали архонта с толку. Она казалась зыбкой, как море в шторм, и никогда нельзя было заранее сказать, что царица сделает в следующий момент.

Вот и сейчас Тиргитао хрипло рассмеялась и, протянув руку, похлопала мужа по щеке. В ее жесте было столько угрозы, что никто из присутствующих ни на секунду не усомнился в истинных намерениях царицы.

— В грот его и на цепь. — бросила она. — Когда вернется Гекуба? Сколько можно собирать травы?

Последние слова ясно обрисовали для Гекатея его дальнейшую участь. Упоминание главной жрицы Трехликой не сулило ему ничего, кроме скорой гекатомбы.

Архонта отвели в сквозной грот, служивший кладовой для съестных припасов. Здесь, в холодке, они дольше не портились. Но человека, вошедшего в тень круглых каменных сводов, ожидала погребная сырость. Только что он задыхался на адском пекле, теперь продрог до костей.

Гекатея приковали к стене толстой медной цепью. Может быть, здесь держали животных, предназначенных к забою? Хотя почему не держать их на воздухе? Или он не первый пленник, кого привели сюда?

Прямо перед ним на шероховатой стене желтой выцветшей охрой был нарисован мальчик Дионис с огромным устремленным вверх фаллосом. Кроме этого, подпиравшего небо члена, в облике Страдальца не было ничего победного. Голый, измученный, безоружный с многочисленными ранами, отмеченными более густой красноватой краской, он стоял в окружении девяти женщин, выстроившихся полумесяцем. Это была убивающая луна.

На жрицах красовались короткие треугольные юбки. Они стояли по возрасту. На левом крыле совсем юные девочки с плоской грудью. В центре зрелые, явно рожавшие женщины с полными молока сосцами и не пустым чревом. Замыкали полукруг старые жрицы с вывороченными от многочисленных родов животами и отвислым выменем.

Среди них бегали собаки, а высоко над головами большая черная ворона несла в когтях крошечную фигурку — отлетающую душу Диониса.

Еще минута, и опьяненные погоней жрицы кинутся на него, чтоб растерзать и разбросать тело в борозде. Чем больше жертва будет при этом стенать и плакать, тем больше дождей выпадет на следующий год.