Тебе посвящается - Макс Бременер

«Значит, Лешка верней меня рассчитывал, — думал Костяшкин. — А я-то дурак…»

Что-то надломилось в нем, и, когда Алексей исподволь, еще осторожничая, стал посвящать его в какой-то план, он, даже не дослушав, согласно и тяжело кивнул…

Ни об этом, ни о том, что произошло позже, ребята во время каникул не знали. Только те, кому нужно было зачем-нибудь бывать в школе, приносили оттуда время от времени свежие новости.

Свежую и достоверную новость принес, например, Гайдуков, который был дедом-морозом на елке для младших классов и облачался в свой тяжелый костюм на вате в пионерской комнате. Там Игорь видел в руках у Котовой характеристику Шустикова.

На вопрос Гайдукова, что произошло, Зинаида Васильевна ответила очень смутно и, ничего фактически не сказав, просила тем не менее «никому не болтать». Этой просьбой Гайдуков, конечно, пренебрег, и ребята возбужденно рассуждали о случившемся.

…В одну из встреч девятиклассников, — а было их за каникулярное время несколько и происходили они на бульваре или в парке, — Валерий с Леной условились пойти в кино. Собственно говоря, посещением кино заканчивались почти все прогулки, но то бывали коллективные посещения. А тут оказалось, что, кроме них, никто больше идти не собирался: кто не хочет, кто занят другим, кто видел уже картину.

Поэтому Валерий приобрел два билета на вечерний сеанс, сверился с планом кинозала — места были отменные: не слишком далеко, не слишком близко, и самая середина — и зашел за Леной. То есть, точнее, нажал кнопку звонка, а она открыла ему дверь уже одетая, и они отправились.

Картину им предстояло увидеть итальянскую. По дороге в кино они перебирали названия итальянских фильмов, которые смотрели раньше, вспоминали актеров, и беседа шла без сучка без задоринки, если не считать того, что к итальянским картинам Валерий причислил одну французскую. Но это сошло ему довольно гладко.

Уже совсем близко от кино Лена спросила, думал ли он над проблемой, над которой они все бились в новогоднюю ночь. Он ответил, что нет: Шустикова все равно арестовали, так что вопрос, выдавать ли его, ушел в прошлое.

— И, кроме того, я вообще в нашей школе не буду больше соваться во что не просят. Еще вылетишь! А мне надо десять классов кончить.

Эти слова были отголоском его разговора с матерью. Мать, вернувшись от директора, не бранила и не упрекала Валерия, она только сказала ему:

— Я тебя прошу об одном: кончи школу. Получишь аттестат — поступай по-своему, иди куда душе угодно. Но сперва доучись. И дай слово, что так будешь себя вести, чтоб не остаться недоучкой.

Он неопределенно пожал плечами и, сам чувствуя, что некстати, беспечно усмехнулся.

Лицо Ольги Сергеевны налилось кровью, она почти закричала о том, о чем они с Валерием никогда не говорили вслух:

— Я тебя воспитывала без отца! Я себе поклялась, что дам тебе образование! Я своих сил не жалела! У тебя все есть. Все решительно! Что с тобой стало?!

Его напугала эта вспышка. И упоминание об отце, о котором он знал только, что тот погиб в финскую войну, зимой сорокового года (дома даже фотографии его не было), и исступленный какой-то вопрос: «Что с тобой стало?» Он понимал, что объяснять бесполезно, и, желая только удержать слезы, которые стояли в глазах матери, торопливо сказал ей:

— Все будет хорошо, я обещаю… вот я тебе говорю, и никогда тебя больше в школу из-за меня не вызовут — слово даю! Точно! Ну, мама…

Он не избавил себя все-таки от боли увидеть, как из ее глаз выкатились слезы. Но постепенно мать успокоилась. И Валерий дал себе мысленно зарок никогда отныне не причинять ей таких огорчений.

Лена об этом не знала. То, что сказал Валерий, поразительно не вязалось со всем, что ей приходилось от него слышать раньше. Когда он противоречил ей и поддерживал Ляпунова в новогоднюю ночь, Лене была ясна подоплека этого. Он был неправ, но она представляла себе, почему он заблуждается. Сейчас все обстояло иначе.

Лена не успела ответить Валерию: их разъединили в толпе у кинотеатра. У входящих в вестибюль громко осведомлялись насчет «лишнего билетика», У Валерия тоже несколько раз спросили. Вдруг откуда-то снизу до него донесся вовсе не громкий, но внятный вопрос: «Билет не нужен?» Такой вкрадчивый и опасливый голос бывает только у спекулянтов. И вместе с тем это был знакомый голос.

Валерий осмотрелся вокруг и увидел снующего рядом Тишкова. Того самого Тишкова, с которым он познакомился в первый же свой приход в 5-й «Б».

Валерий поймал его за плечо, вытянул из гущи толпы и, нагнувшись, глядя на него в упор, приказал:

— Дуй отсюда! Чтоб я тебя здесь не встречал!

Тишков вначале струхнул, но потом то ли припомнил что-то, то ли ободрили его мигом сгрудившиеся вокруг собратья по перепродаже, только он нагло проговорил:

— Тебе что надо? Ты нам больше не вожатый и не пищи!

Последнее услышала Лена, на минуту потерявшая Валерия из виду. Она шагнула к нему. Валерий отпустил Тишкова и следом за нею вошел в кино.

— С кем это ты там?.. — спросила Лена.

Валерий ответил как можно небрежнее:

— Да мальчишка один из пятого «Б» билетами спекулирует.

— И что же ты?

— Что же я? Я — ничего! Я ведь у них больше не вожатый. Не знаешь разве? Отстранен. — Он независимо засвистел.

— Я тогда не была на комитете.

Валерий пожал плечами, не прерывая трели.

— Перестань свистеть! — сказала Лена.

— Могу и не дышать, — ответил он, однако свистеть перестал.

…Их обоих захватила картина. Они желали счастья влюбленным: славному грубоватому парню, бедному и гордому, и красавице девушке, нежной, дерзкой и отчаянной. Но счастье все не давалось им в руки. Мешала нищая жизнь, мешал отец девушки, сухощавый прохвост и выжига, мешало еще многое…

В конце фильма парень и девушка соединили все-таки свои жизни. И, хотя у них по-прежнему не было ни гроша, ни крова, Валерий испытал огромное облегчение от того, что они вместе.

Валерий с Леной вышли из кино на улицу через узкий темноватый двор. Здесь, при ярком свете фонарей, Валерий взглянул на Лену, сравнил ее мысленно с девушкой из кинокартины, и вдруг его осенила великолепная идея.

Он вскользь скажет Лене, что относится к ней так, как… И тут он обнаружил, что забыл имя героя картины. Он несколько раз повторял про себя: «Я отношусь к тебе так, как… к Кармеле», надеясь, что на пустом месте перед именем девушки возникнет запропавшее имя героя. Но оно не находилось. Это было невыносимо досадно. Он чувствовал, что был бы в силах произнести эту фразу, найдись только имя… Нелепо! Неужели нельзя обойтись как-нибудь? «Я отношусь к тебе так, как парень из картины к Кармеле». Никуда не годится! В картине много парней… Ужасно!

Пока Валерий с большим упорством припоминал имя молодого итальянца, необходимое ему для хитроумного выражения своих чувств, Лена задавала ему вопросы о Шустикове. Он отвечал невпопад. Его бесило, что из всех итальянских мужских имен он с натугой вытащил из памяти одно-единственное: Луиджи. Но в сегодняшней картине не было никакого Луиджи!

Он очнулся разом оттого, что сзади выкрикнули его собственное имя с присовокуплением длинных и гнусных ругательств. Оглянувшись, он увидел в десяти шагах ораву подростков, чьи лица частью были ему знакомы по стычке с Шустиковым. Тогда им пришлось утереться и отступить. Сейчас он был против них один. «Подстерегли или Тишков привел?..» — мелькнуло у него в голове.

Лена ускорила шаг. «Напрасно», — подумал он, поспевая за ней. Действительно, преследователи тоже рванулись вперед, похабные выкрики раздавались совсем рядом. Редкие прохожие шарахались в стороны. Валерий сказал Лене:

— Ты иди вперед, я им тут вложу ума. — Он понимал, что его жестоко изобьют, но не мог позволить, чтоб оскорбляли Лену. И, во всяком случае, она убедится, что он не трус.

Лена зашептала, удерживая его за рукав:

— Их много, они тебя побьют… Не надо, Валерий!.. Давай побежим!

Валерий усмехнулся — ему, конечно, не дали бы убежать, да и не в его правилах это.

Он высвободил руку и повернулся к хулиганам. Его вдохновила тревога Лены за него. Он с удовольствием подумал, что кое-кого успеет, может быть, стукнуть как надо…

— Ну, вы, кто хочет получить? — спросил Валерий и отскочил к забору, чтобы его нельзя было окружить и ударить сзади.

Дальше все разворачивалось очень быстро. Он действительно успел, не глядя, два-три раза угодить кулаком в чьи-то физиономии. Но мальчишек было слишком много. Валерия живо притиснули к забору так, что он уже не мог размахнуться. И тут его сильно ударили по шее, чем-то острым по ноге и наискось по лицу железным прутом вроде тех, какими мальчишки-конькобежцы цепляются за кузов грузовика. «Паршиво», — подумал Валерий, силясь выдернуть руку и заслонить лицо. Но внезапно от него отпрянули. Отпрянули и стали удирать. Это было невероятно. Однако через мгновение все разъяснилось: по переулку мчались Лена и два милиционера. Увидя Валерия — живого и даже стоящего на ногах, милиционеры были, казалось, заметно успокоены. Должно быть, со слов Лены, происшествие рисовалось им куда в более мрачном свете, и, быть может, они теперь считали, что масштаб переполоха не соответствует значению случившегося.