Кто стрелял в урода? - Андрей Анисимов

– Не судьба. – Лукаво улыбнулась Надя.

– Точно, не судьба. – Согласился Ерожин. Они стояли и смотрели друг на друга. Ерожин не выдержал и загоготал, как жеребец. Надя прыснула за ним. Они обнялись, поддерживая друг друга, чтобы не свалиться от смеха.

– Придется ехать домой. – Первым опомнился Петр Григорьевич.

В старенькой дребезжащей «Волге» что катила их назад к Фрунзенской набережной, супруги целовались, как влюбленные студенты. Из прихожей Петр понес жену прямо в спальню.

– Ты сумасшедший, я тебя люблю. – Шептала счастливая Надя, вздрагивая от его напора.

– Сколько же я тебя не видел… – Рычал Петр, шалея от страсти.

Они сплелись, проникли друг в друга и не могли насытиться. Надя задыхалась от жара, которым горели они оба. Ей казалось что ее больше нет вовсе. Есть только жуткая жадность слившихся вместе губ, рук, ног, сердец. Она себя больше не ощущала. Сколько времени прошло, они не знали. Иногда стрекотал телефон в прихожей, иногда пел мелодию из Кармен мобильный Ерожина. Но это было из другой жизни. А другая жизнь ушла от них далеко.

Они так и заснули в объятиях друг друга. Надя проснулась первой от того, что хотела есть. Она пощекотала Ерожину живот и, когда супруг открыл глаза, напомнила: – Ты обещал меня кормить.

– А сколько времени? – Он оглядывал темную спальню мутноватым взором и ничего не понимал. Сквозь приоткрытую из прихожей дверь пробивалась полоса электрического света. За окнами темно. Но в октябре темнело рано.

– А зачем тебе время? Я хочу есть. А ты обещал меня кормить. Стояла на своем Надя. Ерожин пошатываясь, встал, включил свет. На полу, начиная с прихожей, лежали части их одежды. Петр прошагал на кухню, открыл холодильник, и стал выставлять на стол его содержимое. Делал он это совершенно бессмысленно. Надя, в наброшенном на плечи халатике, возникла на пороге и удивленно наблюдала за странными манипуляциями мужа: – Я уксус пить не собираюсь. Зачем ты его достаешь?

– Какой уксус. – Спросил Петр, оглядываясь.

– Ладно, садись за стол и сиди. – Приказала молодая хозяйка и быстро навела порядок. Через пятнадцать минут на столе возник ужин.

– Ты меня прости, Надюх, но я совершенно обалдел. – Признался Ерожин, выпив две чашки крепкого кофе: – Теперь в голове начинает шевелиться.

– Говори, ты вез меня в «Лаву» чтобы предложить развод? – Лукаво допрашивала Надя.

– Ну, зачем ты, Надюх? Нету больше «Лавы» и дурака Ерожина больше нет. Он теперь умный старый мальчик.

– Очень умный, и не такой уж старый. – Надя погладила мужа по голове: – А почему ты не мог мне просто сказать, Надька, как тебе не стыдно выпендриваться? Почему?

Ерожин отставил чашку, сгреб жену в охапку и усадил себе на колени: – Надюх, я никогда никому не навязывался.

– Ты меня не любишь. Если бы любил, не нес такой чепухи. – Надя прижалась к мужу и замерла.

– Люблю и поэтому, тем более навязываться бы не стал. Если ты встретила другого, так и надо сказать. Мы же договорились не врать друг другу…

Наде стало легко, словно гора свалилась с плеч. Сейчас она могла все сказать Петру. Невидимая черта между ними лопнула: – Дурачок, я сама не поняла, что происходит. Я познакомилась с мужиком. Он меня заинтересовал. Я хотела понять, могу я дружить с посторонним мужчиной, или тебя это будет раздражать. Понимаешь, дружить. Он любопытный тип. При чем тут встретила другого? Ты, это ты. Но я же живу среди людей. Иногда встречаются очень интересные экземпляры. Ты меня понимаешь?

– Не очень. – Признался Петр Григорьевич: – Но я тебе верю. Можешь дружить с кем хочешь.

– А если я его приглашу к нам, или сходим вместе куда-нибудь? Ты не возражаешь.

– А тебе можно возражать? – Грустно улыбнулся Ерожин.

Надя погладила бобрик мужа и стала его целовать. Петр поднял жену и отнес обратно в спальню.

– Господи, какой ты ненасытный. – Выдохнула Надя. Она хотела еще что-то сказать, но Ерожин беседу прекратил. К любви он относился серьезно и сосредоточенно. Когда они, наконец, заснули, за окном светало.

Беньковский вернулся из поездки мрачнее тучи. Видимых причин для хандры у Андрона Михайловича не было. Если не считать телефонной беседы с Лилей Хромовой. Прекрасная вдова не только не собиралась платить деньги, но еще и поиздевалась над Беньковским. Она напомнила ему, что компрамата на мужа больше не существует.

«Восстановить его, дело одного визита» – Ответил бывший любовник и, обозвав Лилю воровкой, бросил трубку. Разговор его разозлил, но не надолго. Главное, в данный момент для него, дело Ерожина продвигалось успешно. В Воронеже он выяснил все, что хотел. Теперь, как ему казалось, он о муже своей возлюбленной знает все. Общение с уголовным авторитетом Чикиным далось нелегко, пришлось напиться до состояния, о котором любитель архивов только догадывался. Но результат превзошел ожидание. Они пили всю ночь. Саня Чикин, поверил, что перед ним родственник Кадкова. Проверил не сразу, но после первых двух бутылок, взаимопонимание появилось. Уголовник хорошо помнил Эдика по лагерю, а когда тот освободился, следил за его «гастролями» по уголовному телеграфу. Беньковский со слов Чикина сделал вывод, что Эдик Кадков личность незаурядная. Уголовникам не удалось сломать парня, или приобщить к своей компании.

«Мы скоро смекнули, что «Красавчик» фраер одиночка, волчара. И в зоне дали ему жить. Такие, все равно, когда с кичи сваливают, долго на воле не тянут, и на кичу редко возвращаются. Грызут, пока их не завалят. Мы даже на пари примазывали, сколько он прокувыркается.» – Философски заключил Саня Чикин свой рассказ о Кадкове.

История сына начальника Новгородского Потребсоюза оказалась не слишком оригинальной. На него списали убийство, которое парень не совершал. И если бы дело не вел некогда молоденький капитан Петр Ерожин, Беньковскому на судебную ошибку было бы глубоко плевать. Эдик вышел на волю и стал мстить обидчикам. Он был уверен, что отца застрелила мачеха – Соня Кадкова, до замужества Грыжина. У мачехи был пистолет. Этот пистолет искали у Эдика. Пистолет этот парень лишь один раз видел, а в руки не брал.

Сложив факты в логическую цепочку, Андрон Михайлович пришел к выводу, что капитан Ерожин докопался до правды, но вместо Сони, посадил Эдика. А Соня Кадкова вошла в преступный сговор с капитаном Ерожиным и стала его любовницей. В знак благодарности за укрытия подлинного убийцы, ее отец генерал Грыжин, в бытность данных событий замминистра Внутренних дел, вызвал Ерожина в Москву. Их странная дружба получала объяснение. Все троя, знали истину и скрывали ее. Эдик вышел на волю и начал восстанавливать справедливость. Совершив серию убийств, он добрался и до Сони. Дочку генерала мститель застрелил. Ерожина бы, наверное, тоже. Но тот оказался хитрее. Эдика взяли. Живым он становился, опасен для генерала. Грыжин едет в Питер, ночью приходит в тюремную больницу, а наутро Эдика находят мертвым. Беньковский больше не сомневался, что и частное сыскное бюро Ерожин получил от генерала в качестве взятки за скрытое преступление дочери. Документальных доказательств у него не имелось, но для беседы с Надей они и не были ему нужны. Шантажист мог в этом деле ставить точку. Но вместо радости от прекрасно выполненной работы, Беньковский пребывал в черной тоске.

Занятый расследованием деятельности подполковника, который, по словам жены, никогда бы не покривил совестью, Андрон Михайлович жил, словно в угаре. Им двигала мечта о прекрасной женщине, в которую он влюбился. Теперь, получив информацию, порочащую Ерожина, сник. Сник, потому что не знал, как преподнести ее даме сердца. Если собирая компрамат, он занимался обычным делом, то финал истории вовсе не вписывался в привычную схему. По законам жанра, собранными уликами он должен был пугнуть клиента и получить с того вознаграждение, Беньковский предпочитал слово «гонорар», в качестве платы за молчание. Сейчас эта схема не годилась. С Нади он хотел получить вовсе не деньги, а взаимность. Для этого требовалось уничтожить в ее глазах соперника – мужа. Сердцеед догадывался, что сумел заинтересовать своей персоной предмет, но достаточно разбираясь в людях, не верил, что доведет роман до измены. Надя отличалась от его предыдущих жертв. Кроме того, раньше им двигал холодный расчет, а теперь страсть. А затуманенный, любовным томлением мозг – скверный помощник. Проще всего открыть Наде правду о муже. Но, будучи знатоком человеческой психологии, он не собирался действовать напрямую. Стоит выдать женщине негатив о любимом человеке, она возненавидит не любимого человека, а корреспондента.

Беньковский не выходил из дома и не отвечал на звонки. Он метался по квартире как затравленный зверь, но света в конце туннеля не видел. Так прошло два дня. На третий проснулся и понял, что решение найдено. От хандры не осталось и следа. Выставив тощие ноги разного размера из под одеяла, он посидел немного на постели, не спеша встал, облачился в халат и гордо подняв свой огромный костистый нос, пофланировал в ванную. Насвистывая перед зеркалом марш тореадора из бессмертной оперы Верди, побрился. Открыл несколько флаконов, выбирая парфюм. Выбрал, надушил лицо и тощую впалую грудь. Медленно, что делал только в одиночестве, оделся. Оглядел себя в огромном зеркале платяного шкафа. Остался недоволен галстуком. Придирчиво подбирал его. Наконец, остановился на красном в горошек. Повязав вокруг тонкой шеи, удовлетворенно хмыкнул. Но галстук требовал других носков. Серые к нему не подходили. Порывшись в ящике, отыскал новые темно синие носки и, усевшись в кресло, поменял их. Снова оглядел с ног до головы свое отражение. Теперь костюм джентльмена выглядел безупречно. Беньковский никуда пока не собирался и как проведет день, еще не знал. Но торжественное состояние души требовало парада в одежде. Он думал о Наде. Ему очень хотелось броситься к телефону и позвонить ей. Но влюбленный денди заставил себя сдержаться. Он отправился на кухню, надев передник, сварил себе яйцо всмятку и приготовил кофе. Завтракал долго и обстоятельно. Покончив с трапезой, тщательно помыл посуду, снял фартук и пошел к телефону. Звонить сразу не стал. Только прокрутив в голове возможные варианты беседы с любимой женщиной, набрал номер.