Ветер с Юга. Книга 1 - Людмила Ример

– А вот и папаша объявился! Как же, приятно познакомиться, – от негромкого насмешливого голоса Главного сигурна по залу прокатилась волна изумления. Палий, с багровым лицом и раздутыми в бешенстве ноздрями, оглядел Дар-тона оценивающим взглядом и вполне спокойно проговорил:

– Взять его! В Саркел! Вместе с выблядком!

Двое лантаров подошли и положили руки на плечи Дартону. Тот всё ещё не осознавал, что происходит, и продолжал улыбаться. Увидев, что Повелитель не шутит, он попробовал сопротивляться, но его уже обступили со всех сторон. Итрум Луцак, его первый помощник, отстегнул меч с его пояса. Чужие руки развернули командира Золотых Мечей и повели по проходу – прочь из дворца… прочь из жизни.

Зал взорвался. Отовсюду слышались крики возмущения, удивления и ужаса. Проходя через толпу, Дартон вдруг ясно увидел своих родных: окаменевшее лицо отца, округлённый в крике рот матери и полные ужаса глаза Мелесты. Стараясь перекрыть невообразимый шум, юноша закричал:

– Мой Повелитель! Это ошибка! Я не понимаю, в чём я виноват! Повелитель!…

В суматохе никто не заметил, как Палий в сопровождении своей свиты вышел из зала через тайную дверь позади трона. На возвышении остался только недовольно поджавший губы Рубелий, задумчиво наблюдающий за начавшимся в зале хаосом, да сжавшаяся в своём кресле жена Повелителя, мечтающая сейчас только об одном – чтобы все забыли о её существовании.

На полу перед троном Нумерии, оставленная всеми, хрипела некогда могущественная Енария Вермокс.

Хортон

Обратную дорогу домой Хортон не помнил. Нет, утрами он садился, конечно, на коня и, сгорбившись, втянув голову в плечи, ехал весь день за повозкой. Он что-то ел и даже что-то кому-то говорил, но его ум словно застыл, а душа сжалась от пережитого ужаса и спряталась в самой глубине его сердца, иногда ворочаясь там с режущей острой болью.

Он не замечал проплывающих мимо пейзажей, деревень и городков, проливного дождя и палящего зноя, пронизывающего ветра и дневного безмолвия. Лишь однажды он вышел из оцепенения, когда при приближении их маленького отряда с шумом захлопнулись ворота дома лангракса Унарии.

Улаф с момента казни брата открывавший рот только для того, чтобы выругаться, зло сверкнул глазами, призвал все известные ему проклятия на голову Мортона Тупса и так хлестнул плёткой своего коня, что тот, взвившись на дыбы, чуть не сбросил седока в дорожную пыль. Разозлённый Улаф погнал его галопом по улице, сбив по пути парочку зазевавшихся прохожих.

Хортон поднял голову и посмотрел на окна второго этажа. В одном из них за шевельнувшейся занавеской мелькнуло жирное бледное лицо хозяина. Выпрямившись в седле, Хор-тон громко приказал продолжать путь. К тому времени, когда повозка остановилась возле «Золотого петуха», он уже снова впал в прежнее оцепенение.

Мелеста, плакавшая всю дорогу, старалась, как могла, утешить Арелу. С площади ту унесли в глубоком обмороке, и верной Балисте пришлось приложить массу усилий, чтобы вернуть её к жизни. Едва придя в себя, Арела начала рыдать, стонать и проклинать всех Богов, допустивших такую жуткую несправедливость. Хуже всего было то, что любого человека, не рыдающего рядом с ней и не льющего потоки слёз, она сразу же начинала обвинять во всех мыслимых грехах и, конечно же, в нелюбви к её бедному мальчику.

Но Мелеста плакала совсем не в угоду свекрови. Она действительно любила брата своего мужа, весёлого голубоглазого красавца, ни разу не сказавшего ей ни одного грубого слова. Его нечастые приезды из столицы делали жизнь в доме вейстора сплошным праздником.

Через пару месяцев после своей свадьбы она случайно столкнулась с ним, выходя из дома лекаря Бракара. Помня насмешки Улафа, она попыталась спрятать за спину взятую у того книгу. Дартон с удивлением посмотрел на неё и, улыбнувшись, спросил:

– Ты ещё не всё тут перечитала?

– Н-нет ещё… только пятую взяла.

– Ты так любишь читать?

Мелеста покраснела и, опустив глаза, кивнула. С тех пор они частенько болтали в саду или в гостиной, спорили о прочитанном в книгах, а иногда даже сами сочиняли истории о загадочных землях и смелых воинах. Ему первому, страшно волнуясь и заикаясь, Мелеста прочитала свои стихи.

Дартон долго молчал, так долго, что Мелеста, испугавшись своей смелости и решив, что всё очень-очень плохо, собралась уже заплакать. Подняв голову и увидев полные слёз глаза девушки, он схватил её за руку и, торопясь и запинаясь, принялся говорить ей восторженные слова – он никогда в жизни не встречал девушку, способную писать стихи. Да ещё какие стихи! Мелеста немного успокоилась и тут же взяла с него честное слово, что он ни за что и никому на свете не расскажет об её увлечении.

Страшное своей непонятностью решение Повелителя лишило жизни её единственного друга. Мелеста ни с кем не могла поговорить о предъявленном Дартону обвинении – от неё все отмахивались, а лангракс Болотных Пустошей вообще запретил Лусинде разговаривать с ней.

Ещё не прозвучал приговор, а от семейства Хортона Орстера уже все отвернулись, прекратив всякое общение. Даже их прислужников, отправляющихся в лавку за покупками, торговцы встречали порой ледяным молчанием. Что уж говорить о напыщенных знатных семействах Нумерии, дружно и сразу осудивших ужасный поступок командира Золотых Мечей, призванного охранять жизнь и честь своего Повелителя.

После быстро последовавшей казни они задержались в Остенвиле только для того, чтобы привести в чувство Арелу. Люди смотрели на них, как на прокажённых, шарахаясь в сторону, как будто семья преступника, совершившего столь подлое деяние, могла навести порчу на их чистые безгрешные души.

Гудвуд встречал их тишиной. Жители, оповещённые гонцом о событиях в столице, толпились у Речных ворот и вдоль улиц в скорбном молчании. Женщины, накинув на головы чёрные платки, тихонько плакали, утирая опухшие глаза, мужчины стояли, опустив головы и сжав губы – Дартона любили все. Зная его с рождения, никто не мог поверить, что он изменил своей клятве, долгу и чести.

У ворот дома Хортон остановил коня, тяжело спустился на землю и, шаркая ногами, медленно прошел в дом. Никита, стоявший у самых ворот, с ужасом увидел, что за несколько недель этот красивый мужчина превратился в дряхлого седого старика с потухшим взглядом, с трудом передвигающим ноги. Казалось, жизнь вытекла из него, и из далекой столицы вернулась домой только пустая оболочка – тень Хортона Орстера.

Дни после возвращения семьи потекли уныло и однообразно. Хортон не выходил из своей комнаты. Он или лежал на кровати, повернувшись к стене, или сидел в кресле, уставившись пустым неподвижным взглядом в угол, на висевший там гобелен со сценой охоты. Еда, приносимая ему Боргом, почти всегда оставалась нетронутой, и только Сузе, каждые пять минут утиравшей бегущие по пухлым щекам слёзы, удавалось накормить его.

Первой от свалившегося на семью несчастья оправилась Арела. Всю дорогу она прорыдала, сыпля проклятья на всё и вся, но родные стены словно вдохнули в неё жизнь. Приняв ванну и хорошо выспавшись, она наутро приняла у себя салвина Кадура и, порыдав на его сильном плече, окончательно успокоилась. Конечно, нелепая смерть Дартона и крушение связанных с ним надежд, были самыми страшными событиями в её жизни, но у неё оставался Улаф – её любимый сын и наследник рода.

Хортон, став добровольным затворником, полностью устранился от управления домом и городом, и Ареле представился шанс, которого она ждала всю жизнь. Уже через пару дней её визгливый голос был слышен во всём доме. Прост, главный смотритель дома, начинал утро с визита в её комнату, где Арела теперь жадно изучала толстые книги с записями доходов и расходов вейстора. Поначалу она глядела на ровные колонки цифр в полной панике, но верный Кадур доходчиво объяснил, что откуда здесь взялось, и сумятица в её голове постепенно улеглась.

Дела города так же требовали внимания, и место вейстора в Совете занял Улаф, которого с большим трудом уговорили Арела с Кадуром. Мрачный и неразговорчивый, он после возвращения почти перестал появляться в доме, проводя время в компании приятелей – собутыльников в харчевнях Гудвуда или со сворой собак гонял зайцев по окрестностям.

Только настойчивые напоминания матери о том, что он уже фактически стал хозяином всего Прилесья – на жалкую помеху в виде Хортона можно было уже не обращать внимания – заставили его возглавить Совет. К огромному неудовольствию некоторых его членов. Точнее, одного…

Бракар

Сон не шёл. Уже часа два Бракар ворочался с боку на бок, прислушиваясь к ночным звукам. Наконец, он сел, отбросив одеяло. Сквозь стёкла окна пробивался лунный свет, окрашивая всё вокруг в мертвенно-голубой цвет. Лекарь встал, прошлёпал босыми ногами по деревянному полу в угол и с наслаждением попил из кувшина свежей воды.