Подробности войны - Максим Коробейников

- Надо идти, - сказал я,

- Я с вами, - сказал Анатолий.

- И я, - выразил желание разведчик.

- Давайте всей ротой, - заключил я и решил идти вдвоем с ординарцем.

Открыли термос. Зачерпнули водки. Я предложил тост:

- За вас, за Победу!

- Да погибнут наши враги, - сказал разведчик.

- С днем рождения, товарищ капитан! - произнес ординарец.

А приказ Петренко бил как молот в виски. Ну и что, решил я про себя, пойду. Назло пойду, чтобы он кому-нибудь не сказал потом, что я струсил.

"Вот оно, нависло надо мной, - подумал я. - И черт меня дернул!"

Как-то в штабе полка я встретил связистку. Столкнулись у столовой, чуть ее с ног не сбил - торопился. И все-таки мы остановились. Я извинился, она улыбнулась. Ямочки на щеках, глаза веселые и зубы один к одному.

- Вы могли убить человека, - воскликнула она.

- Я только это и делаю, - гордо ответил я.

- Вот вы какой! - опять весело сверкнула она глазами.

- А вы-ы-ы! - с восторгом протянул я.

И она пробежала мимо. Я обернулся и посмотрел вслед: во девка! Даже сердце заколотилось.

Сержант подошел, поприветствовал и сказал не то в шутку, не то всерьез (сержант, видно сразу, был штабной, строевой так не вел бы себя с капитаном):

- Вы рот на нее не разевайте.

- А что? - спросил я, - Кто-то уже глаз положил?

- Командир полка.

- Петренко?

- Да.

Все так бы и сошло, если бы не было второй встречи.

Однажды, выполняя личное задание командира дивизии, мы втроем (я, капитан Царюк и старший лейтенант Бельтюков) прошли через первую позицию обороны немцев и в тылах захватили повозочного. Притащили его домой. Комдив предоставил всем нам пять суток отдыха и отправил в тылы дивизии.

Мы жили в лесу, в деревянной избе, чудом сохранившейся и отремонтированной дивизионными умельцами. В этот домик присылали командиров и бойцов на отдых и называли это учреждение санаторием. Пять суток мы спали в кроватях, нас кормили как на убой, давали наркомовский паек, мы ничего не делали, то есть отдыхали. И вот тут-то я снова, опять случайно, встретил ее. Она узнала меня.

- О, товарищ капитан! - произнесла она, обрадовавшись.

Я был зол на нее, вам не зная за что, но хотел было сначала скрыть это. Мы разговорились.

- А вас не узнать, - сказала она. - Такой чистенький, такой беленький.

И что мне в голову взбрело спросить:

- Ну, как старик?

- Какой старик? - удивилась она.

- Петренко, какой еще.

- Какой же он старик? Он вас на пять лет старше.

- Да ну-у-у... - удивился я.

Я, конечно, не думал, что Петренко старик. Конечно, он еще по возрасту не старый. Но где-то, подспудно, мыслишка торчала - он обременен такой властью, задушен такими заботами и ответственностью, настолько он деловой человек, что, конечно, любые страсти и все человеческие чувства ему чужды. Это не то, что мы. У нас сердце горячее, оно вспыхнуть может при первом взгляде. Но связистка меня просветила:

- Это вы ему завидуете... Он пользуется у девушек большим успехом. Он такой деликатный, умный, и все-все понимает. Не то, что вы.

Я стоял растерянный, обескураженный, а связистка вдруг влепила мне ни с того ни с сего:

- Вы все растяпы!

Не знаю, какой смысл она вкладывала в это обвинение, но я понял это как побуждение к действию.

- Ах, мы растяпы?! - взвыл я, схватил ее обеими руками и приподнял. Она взвизгнула.

- Это что еще такое?! - услышал я голос майора Петренко и опустил девушку на землю, Она бойко ответила:

- Ничего, товарищ майор.

Я не знал, что сказать. Стоял как идиот.

- Поедешь? - спросил Петренко связистку. - У меня здесь лошадь.

- Ага, - с удовольствием согласилась она.

Когда они проезжали мимо, она чуть заметно помахала мне рукой. Петренко посмотрел на меня сурово.

Когда я вернулся после отдыха в роту, командир батальона сказал откровенно и напрямик:

- Слушай, брось ты эту девку.

- Какую? - сделал я удивленное лицо,

- Да командира полка, конфетку эту!

- А что случилось?

- Пока ничего, но может случиться. Ты знаешь, какой он носорог необузданный, когда дело касается его собственных интересов. Я тебя предупреждаю. Отойди, пока не поздно. Он думает, что ты виды на нее имеешь, и зубами скрипит, когда слышит, что о тебе говорят хорошее.

- Ну и что? Вот возьму и назло ему...

- Не шути.

- А что он может сделать? Я на самом переднем крае. К немцам в тыл пошлет? Я уже там бывал.

- Он не только тебя, но и всю роту твою подставит под удар. Помнишь, у Вольтера: "Царь утопил свои добродетели в чудовищной страсти к прекрасной капризнице".

Комбат любил и знал много таких выражений великих людей.

После этого разговора с комбатом и на меня будто просветление нашло. Решил больше даже не останавливаться, если с ней встречусь.

Со временем стало мне казаться, что моей роте командир полка почему-то вдруг лично ставит задачи, и все такие, что связаны с неизбежностью потерь! То бросит в контратаку, то в разведку боем. При этом выискивает самые благовидные предлоги. Комбат это тоже, видимо, заметил, потому даже как-то сказал:

- Ну что, предупреждал я тебя?

Вот так и четвертого августа. Приказал, чтобы я в светлое время пробежал по болоту почти километр по пристрелянным местам, где убивали наверняка. Были же такие жестокие и бессердечные люди!

Но приказ есть приказ. Прежде в уставе было записано, что любой приказ должен быть выполнен, кроме явно преступного. А когда меня в армию призвали, так к этому времени из устава слова "кроме явно преступного" были уже исключены.

Выполняя приказание Петренко, мы с ординарцем выползли из блиндажа дверь была низкой и узкой. Какое-то время лежали и рассматривали путь к еле заметной гряде высот, где нас ждет не дождется Петренко. Договорились бежать сколько есть сил, не залегать, не падать, несмотря ни на что.

Поднялись, встали в рост, схватились за руки. Ординарец был высок, я был ему по плечо.

- Я боюсь за тебя, - шепнул я Анатолию, - уж больно ты большая цель.

- А я за вас, вы важнее для немцев.

- Значит, договорились, - сказал я, и мы побежали.

Сначала с радостью, пружинисто, играючи. Вскоре немцы открыли огонь. Одиночные выстрелы не пугали нас. Потом вступили в дело пулеметы. С нашей стороны - тишина. Неужели, думалось, оттуда никто не смотрит?

Немцы стреляли длинными очередями. Но страха не было. Пули свистели и проскакивали вдалеке. Мы бежали с Анатолием, прыгая -с кочки на кочку, не оглядываясь, и что-то кричали, и по тому, как он сжимая мне руку, я чувствовал, что тоже торопится пробежать эти проклятые семьсот метров.

Потом какое-то время никто не стрелял. Стало страшно оттого, что могут убить неожиданно. Мы бежали уже тяжело, дышали с хрипом, Анатолий матюгался.