Подробности войны - Максим Коробейников

Вдруг, прежде чем услышать выстрелы, мы увидели справа и слева красные, оранжевые, синие огни, как стальные полосы. Я понял, что это трассирующие пули. Они отгораживали нас от всего мира, будто загнав в длинный и узкий горящий коридор, чтобы убить. Ужасно было оттого, что стоило какому-то пулемету случайно повернуть влево или вправо на сотую долю градуса, и наступит конец.

Мы бежали долго под пулями, обреченные на гибель, Казалось, не будет конца ни болоту, ни стрельбе, ни зною, ни отчаянию. Солнце нещадно и бессмысленно палило. Откуда только брались силы преодолеть себя, добраться до нашего мирного берега, до нашей тихой траншеи - до своего спасения.

Мы бежали и думали не о немцах, которые рвали и рвали воздух вокруг нас трассирующими пулями, а о Петренко, о беспощадности приказа, о бессмысленной жестокости человека, который должен был бы оберегать наши жизни.

Мы бежали быстро и споро, ни разу не споткнулись, не упали, не промахнулись, не зацепились. Бежали как во сне, удачливо и легко. И казалось, что у нас одно дыхание и одно сердце. Почувствовав под ногами твердую землю, мы поняли, что спаслись. На скате высоты заметили разбитый сруб колодца. Подбежали к нему. Вода была близко. Ординарец сорвал с головы пилотку, вытер ею пот, обильно катившийся с лица, опустился в черноту и холод колодца, перевалившись грудью через бревно, оставшееся от сруба,, зачерпнул воды и подал мне.

Я поднес пилотку с водой ко рту и начал пить крупными глотками, окунув в воду не только губы, но и нос, и все рагоряченное лицо.

После меня долго и аккуратно пил Анатолий.

Усталые и мокрые, встали мы после этого в полный рост, снова взялись за руки и пошли по склону вверх, на нашу высоту, в нашу спасительную траншею. Из боевого охранения, с большой земли, с обеих сторон "долины смерти", как нам потом рассказывали, люди смотрели с удивлением на двух счастливых, которым удалось уйти от неминуемой гибели.

Когда мы прыгнули в траншею и уселись на дно, чтобы передохнуть, ординарец, задыхаясь, сказал:

- Вот вам и день рождения, товарищ капитан! Было жалко, что праздник не состоялся...

- Надо было нам, Анатолий, тушенку-то все-таки съесть, - вспомнил я. Ординарец вздохнул:

- Я ее берег вам специально на этот день.

- Ну ничего, - успокоил я и себя и его, - наши ребята съедят, не испортится.

- У них не заржавеет, товарищ капитан!

Отдохнув и успокоившись, я обнаружил, что в болоте потерял пилотку, и почувствовал себя неловко - еще с училища я привык строго соблюдать форму одежды,

При подходе к землянке командира полка нас окликнул часовой. Вышел адъютант, спросил:

- Кто такие?

Я ответил. Адъютант важно сообщил:

- Командир полка отдыхает. Делать вам у него нечего. Вам следует идти к командиру дивизии, который вызывает всех командиров рот на совещание на завтра, к десяти утра.

Я спросил:

- А зачем тогда он гнал нас по болоту в светлое время?

- Я ему говорил, - начал оправдываться адъютант. - Я говорил, что можно ночью вызвать. А он сказал, что ты везучий, что с тобой ничего не случится.

- Вот, шкура, - сказал я.

- Я этого не слышал, - тихо проговорил адъютант и отошел от нас.

По дороге в штаб дивизии Анатолий сказал:

- Товарищ капитан! Когда мы бежали, так я ничего не боялся.

- Почему?

- А потому что с вами.

- Ну?

- Я заметил, что с вами всегда счастье. Вот как я к вам пришел, так будто в другой мир попал.

- А ведь не хотел ко мне, - вспомнил я. - Сапоги, говорил, чистить не хочу.

- Ну мало ли что, товарищ капитан. Кто вас знал? На первый взгляд все командиры одинаковы. Вот и не хотел.

- Сейчас не раскаиваешься?

- Я? Раскаиваюсь? - продолжал гнуть свою линию Анатолий. - С вами, товарищ капитан, не страшно. Сколько раз замечал: стоим с вами или бежим, и сколько их, пуль и осколков, на нас летит, а смотришь будто все в сторону свернули. Только взвизгивают да свистят, а у нас ни царапины.

- А разве с другими не так?

- Что вы! Возьмите капитана Хоменко. Он к себе пули и осколки будто притягивает. Как магнит.

- Ну это ты уж загнул, - придерживаю я его фантазию.

- А что? Да он только при нас с вами, у нас на глазах, семь раз был ранен. Вот и подумаешь!

Утром на совещании комдив объявил, что дивизия выводится в тыл на пополнение и подготовку.

Через полмесяца мы, пополнившись до штата, сменили части, стоявшие в обороне. Начались бои. Решительным ударом дивизия выбила противника с высот и закрепилась на них, отразив яростные, почти сумасшедшие контратаки врага. Вскоре противник, примирившись с потерей высоты, принял тактику изнурения наших войск непрерывными артиллерийским и минометным обстрелом и авиационной бомбежкой.

Но, видимо, запас снарядов, мин и бомб у него начал иссякать.

В обороне наступила тишина. На передний край стали чаще наведываться начальники и комиссии по проверке. Вот тут-то я и улучил момент и отыгрался: заставил человека, которому по положению своему не составляло труда жестоко поиздеваться надо мной, самому пережить страх, унижение и обидную зависимость от маленького человека, каким был по сравнению с ним я, командир стрелковой роты.

Майор Петренко прибыл в район обороны роты со свитой. Его сопровождали помощник начальника штаба, начальник связи и адъютант. Я, будучи предупрежден по телефону, встретил его в траншее. Он надменно выслушал мой доклад, одернул китель, который на нем очень хорошо сидел, и начал свысока, ничего не говоря, рассматривать меня. Он одновременно любовался собой, будто перед зеркалом, и старался унизить меня своим превосходством.

- Что это, товарищ капитан, - строго спросил он, - почему у вас такой затрапезный вид?!

Я еще не успел ничего придумать в свое оправдание, как, на мое счастье, недалеко чавкнула мина, в болоте булькнуло, и жижа густым веером поднялась, а потом опустилась недалеко от нас. Командир полка, еще минуту назад уверенный и медлительно важный, вдруг начал торопливо оглядываться по сторонам. Упала вторая мина.

- Вот откуда, товарищ майор, мой затрапезный вид, - весело сказал я.

- Укрытия хорошо оборудованы? - спросил майор Петренко.

- Хорошо. Укрытия надежные.

Совсем рядом упало еще несколько мин.

- Это далеко, товарищ майор! - ехидно и с вызовом проговорил я, стараясь казаться спокойным.

Откровенно говоря, мне тоже было не по себе, но я хотел, жаждал насладиться испугом и растерянностью, которая начинала овладевать майором. Конечно, он мог приказать, мог подать команду, произнести всего два слова: "В укрытие", и всех нас из траншеи смело бы как ветром. Но он не мог позволить себе так, в открытую сдаться. К чести его сказать, после того как обстрел закончился, я заметил, что он быстро пришел в себя, лицо его моментально сделалось холодным и гордым.