Две стороны неба - Алексей Корепанов

Он вздохнул, посмотрел на оцепеневшего Малютку, надел шлем и направился к выходу.

Впрочем, он не знал, что это выход.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПОД ГОЛУБЫМИ НЕБЕСАМИ

Солнце припекало уже довольно чувствительно, поэтому Роберт снял рубашку и подложил под голову. Он лежал на спине, раскинув руки, и лениво рассматривал противоположный берег - маленький песчаный пляж, поросший травой обрыв, кусты, опустившие в воду зеленые ветви. Босыми ногами он ощущал приятную прохладу травы и если бы не слепни, все было бы просто отлично. Здесь, у речки, временами пробегал пропахший соснами ветерок, от воды тянуло свежестью и лень было шевелиться, а тем более вставать и идти на завтрак.

Он лежал на траве у неглубокой речки, а вокруг зеленели луга, горбились холмы, и на той стороне, на холмах, пышным зеленым облаком теснились дубы, а на этой - на луга наступал сосновый лес. Совсем недалеко, за ближним холмом, зеленую голову которого делил узкий пробор тропинки, замер под солнцем маленький пруд с высокими камышами и синими стрекозами, и у берега большой сонной рыбой застыла полузатопленная старая лодка. А дальше, за лугами и холмами, на многие километры тянулся сосновый лес, и где он кончался, не знал, наверное, никто. Зато если идти по течению вдоль вертлявой речки с золотистым песчаным дном, то, пройдя десяток поворотов и три омута с серой водой, миновав сотни птичьих гнезд-отверстий, прошивших обрывистый берег наподобие автоматных очередей, можно было выйти к широкой реке, которая называлась Волгой. Волга выплывала прямо из белесо-голубого неба и широкой просекой, прорубленной в сосновых лесах, неторопливо уходила за поворот. Далеко за горизонтом ее стискивали каменные объятия набережных большого зеленого города, основанного здесь с незапамятных времен. Город старался удержать реку приземистыми тушами старинных серых мостов, закрыть от нее небо громадами зданий и лишь прорвавшись сквозь это каменное окружение, Волга вздыхала полной грудью и разливалась среди полей, неспешно продолжая долгий путь к морю.

А лес изрезали песчаные дороги, усеянные сосновой хвоей, и вдоль дорог росла пыльная и очень вкусная земляника, и над мокрым песком у ручьев суетились желтые тучки бабочек. И еще в лесу были небольшие поляны, поросшие молодым сосняком, и если раскусить длинную зеленую иголку, сорванную с липкой ветки, она окажется чуть кисловатой...

И были луга, совсем как в кино, пестрые от цветов, а там, где трава темнела, набухая от влаги, под ногами чавкало и босые подошвы холодели от воды. Это называлось болотом.

И было еще небольшое ржаное поле, тянувшееся вдоль тропинки, и среди ржи колыхались синие огоньки каких-то цветов. А потом тропинка втекала в песчаную дорогу, которая колола ноги, потому что ветер накидал в горячий песок шишки и сухие хвоинки.

И было здесь небо, которое не сравнить ни с чем, потому что оно парило в вышине за чертой всяких сравнений, и тысячи и тысячи слов, придуманных всеми людьми за долгие-долгие столетия не годились для того, чтобы описать его.

Те, давние уже, первые мгновения встречи с Землей... Уходящая к далекому-далекому горизонту равнина космодрома, солнце, бьющее в лицо, свежий ветер и пронзительное ощущение необъятности мира. Он стоял, вцепившись в поручни трапа, и кружилась голова, и он боялся разжать руки, потому что ветер мог подхватить его и бросить с размаху в эту жуткую необъятность, в которой он моментально растворится, рассеется, утонет в запахах, гуле моторов, неописуемом сиянии солнца. Он стоял ошеломленный, уничтоженный беспредельностью, и с ужасом чувствовал, что вот-вот потеряет сознание, и с огромным трудом подавлял желание повернуться и прыгнуть в спасительный полумрак открытого люка, доползти до каюты и сжаться в комочек под одеялом, накрыв голову подушкой. Мир оказался устрашающе, уничтожающе огромным, и навалился так внезапно, так сразу, что никак не придти в себя...

А потом была небольшая светлая комната. Очень тихая комната. Мягкие кресла, окно во всю стену, а за окном зеленый дым деревьев, желтые полосы дорожек, чистых, как солнечные лучи, и солнечные пятнышки, разбросанные в высокой траве. Цветы в больших вазах, низкий столик и возле него, в кресле - пожилой человек, чем-то похожий на Паркинсона. Человек дружелюбно смотрел на Роберта.

- Познакомимся, - сказал человек и его английская речь прозвучала немного непривычно.

"Кто он - поляк, француз или русский?" Роберт уже знал из бесед на патрульном корабле, что английский давно стал межгосударственным языком и его учат в каждой стране наряду с родным.

- Меня зовут Юрий Либетрау.

"Значит, русский или немец. Впрочем, какая разница..."

- Роберт Гриссом.

"Вот он - допрос! Осторожно! Отвечай, только обдумав каждое слово, потому что разговор, конечно, незаметно фиксируется..."

- Гриссом? - Либетрау чуть подался к нему. - Сын?

- Сын! Короткое молчание.

"И кресла специально мягкие поставили, - подумал Роберт. - Чтобы легче было расслабиться и проговориться. Чуть пожестче бы!"

Сиденье под ним сразу стало твердым и он чуть не вскочил. Либетрау улыбнулся.

- Как тебе Земля, Роберт?

"Спокойно! Какой-нибудь преобразователь биотоков..."

Он пожал плечами и процедил сквозь зубы:

- Еще не разглядел.

Он опустил голову, прикинулся, что углубленно изучает узорчатый пол, а на самом деле напряженно ждал, когда этот русский немец кончит ломать комедию и возьмется за дело по-настоящему.

Либетрау задумчиво смотрел на Роберта, слегка постукивая пальцами по столику.

- А в кино видел Землю?

Роберт, подумав, кивнул. Вопрос как будто не скрывал никаких ловушек.

- Похожа?

- Можно ближе к делу?

Либетрау перестал барабанить по столику.

- Можно. Ты чему-нибудь учился?

- А как же! Я умею водить бот, стрелять и пить спиртное прямо из горлышка.

- Та-ак! - протяжно и грустно сказал Либетрау. - Ну а читать и писать?

Роберт прищурился и с удовольствием произнес:

- Представьте себе, мы умеем читать и писать. Лично я окончил полный курс школы, по учебникам, разумеется, и с обучающими автоматами, читал Канта, Фрейда, Платона, "Капитал" и прочее.

- Ну и как? - с оживлением спросил Либетрау.

- Что "как"?

- "Капитал". Одолел до конца?

- Н-нет... - немного смущенно признался Роберт. - Но знаю, что экспроприаторов надо экспроприировать!

Либетрау неожиданно звонко захохотал, откинувшись назад и хлопая себя по коленям.

- Мо...лодчина! - едва выговорил он сквозь смех.

- А экспроприаторы - это вы!

- Это как посмотреть, - сказал Либетрау уже серьезно. - С чьей точки зрения. Ну вот что, Роберт Гриссом. Очень хорошо, что ты самостоятельно прошел полный курс школы и читал Платона и "Капитал". Но тебе не кажется, что знания твои несколько устарели? Лет так на тридцать?