Лучшая зарубежная научная фантастика - Стивен Бакстер

Отправляясь в Дом Разделения, он и понятия не имел, что встретит там людей из куда более далеких мест, чем Ктарисфай и окружающие его архипелаги. Здесь были обитатели — причем, девочки — огромного полярного континента. Грубые, умеющие сквернословить и без стеснения общающиеся с парнями.

— Пужей! Ты куда?

— В бассейн.

— За пальпами?

— Не. Просто поплавать.

Нейбен почувствовал неожиданное, стремительно нарастающее тепло в паху, увидев, как приподнимаются ее груди, когда девушка вскидывает руки и прыжком — неуклюжим, как и у всех привычных к суше жителей Бедендерея, — ныряет в бассейн. Вода скрыла ее. Игра солнечных лучей совершенно не позволяла разглядеть девочку. Нейбена захлестнула дрожь, и он начал погружаться все глубже и глубже. Он чуть не выпустил весь воздух из своих легких, до того ему хотелось издать вздох наслаждения, когда он почувствовал мягкую прохладу обступившей его воды; и тут подросток увидел Пужей в этих ее облегающих шортиках для купания, подчеркивающих очертания ее упругой, мускулистой попки. От ее ноздрей поднимались крошечные пузырьки, а на губах играла манящая улыбка. Нейбен поплыл мимо уходящих вниз ступеней. Перед ним раскинулись изумрудные глубины бескрайнего океана, от которых Халибеат был отгорожен только защитными сетями. Бледно-красную фигурку девушки от зеленой бездны отделяла дрожащая завеса пальп.

Они не создавали их, мы не приносили их, они были здесь всегда. Десять тысяч лет теологии, биологии и ксенологии в одном детсадовском речитативе. Нейбен — как и его народ — осознавал свое особое положение; он был чужаком в этом мире, появившимся на свет благодаря звездному семени, влившемуся в чрево океана. Двадцать миллионов его капель доплыли до побережья, развившись там в человечество, остальные же распространились по всему морю, где познали и полюбили пальп, древних, как сама вечность.

Нейбен развернулся и угрем проскочил мимо озорной, заигрывающей с ним и заставляющей колотиться его сердце Пужей, бросив на нее лишь один взгляд, и устремился вниз, к пальпам. Завеса живого желе встрепенулась и разделилась на две, совершенно независимые друг от друга. Скользкая, прохладная слизь обняла разгоряченное мыслями о сексе тело. Нейбен затрясся мелкой дрожью; ему было и противно, и в то же время происходящее возбуждало не хуже фантазий о Пужей, хотя и несколько иначе. Чуть солоноватая вода слегка покалывала и щекотала его кожу и была словно пропитана страхами и древними страстями, глубокими, как его первый летаргический сон. Идя против доводов разума, против всякого здравого смысла, против трех миллионов лет эволюции, Нейбен провернул один из тех трюков, каким их обучала смотритель Эшби. Он открыл рот. И вдохнул. Вначале он захлебывался, задыхался, но потом мягкая плоть пальп скользнула вниз по его глотке к легким. Подросток снова втянул в себя зеленую воду. И вот тогда проникшие в него пальпы осторожно развернули свои тонкие, трубчатые наноотростки, протягивая их по бронхам, внедряя в кровеносные сосуды, становясь с ним одним целым. Одно за другим всплывали старые воспоминания, преобразовывавшиеся, когда зарождающийся голос придавал им новое видение и извлекал из них новый опыт. Нейбен поплыл в глубины воды-памяти, с каждым вдохом изменяясь все сильнее. Оттуда навстречу ему поднимался другой мальчик, движущийся не через воду, но сквозь двенадцать лет его жизни. Новая личность.

Пужей на фоне утреннего неба. Ее силуэт вырисовывался на фоне прогнувшегося аркой окна. Она сидела, поджав колени к груди. Маленькие, набухающие груди, широкий, почти мальчишечий подбородок, длинные, волнистые волосы, ниспадающие легкой тенью в лиловом свете. Девушка смеялась, запрокидывая голову назад. Такой Нейбен увидел ее в первый раз, и это зрелище отпечаталось в его памяти до самой последней черточки, напоминая о тех силуэтах, которые вырезают уличные портретисты с фотографий ваших друзей, родных и врагов для фестиваля Осеннего Солнцестояния. Так родилась первая связанная с сексом мысль, так Птей впервые осознал присутствие тогда еще чуждого Нейбена.

В тот раз мальчик бросился бежать.

Все это было после того, как он искал, куда бросить свой рюкзак, как учился обращаться с этими странными булькающими, подводными тварями, как смотритель Эшби, улыбаясь, закрыла дверь и освятила стены комнаты — его комнаты, — которые по-прежнему пахли свежим деревом, хотя этот Дом Разделения уже сотни лет плавал по мировому океану Тей. В тот недолгий период, когда возможен фотосинтез, леса Бедендерея начинали бурно и быстро расти, успевая за единственный день подниматься на несколько метров. Не удивительно, что древесина была способна столько лет сохранять крепость и свежесть.

До того было полуночное путешествие по керамическому причалу, по высоким лестницам, по пахнущим сыростью коридорам, по квадратным дворикам, в небе над которыми разливалось сияние мигрирующего флота Анприн. Мальчик шел, придерживаясь, как того требовала традиция, за веревку колокольчика, свисавшего на цепочке с пояса смотрителя. Затем последовали все эти регистрации, заполнения документов, фотографирование, «возьми-это-твой-ученический-билет-а-это-карта-ее-мы-нанесем-в-виде-татуировки-на-твое-запястье-доверяй-ей-она-приведет-куда-надо-я-твой-личный-наставник-ждем-тебя-в-трапезной-во-время-завтрака-это-на-востоке-отсюда».

Еще раньше он поднимается по осклизлым деревянным ступеням на причал Дома Разделения, покидая «Парус Светлого Ожидания» в свете живых огней океана и фонарей, установленных на огромных башнях, высящихся впереди; он был совершенно одинок в этом чуждом новом мире, где ему предстояло превратиться в восемь абсолютно других людей: он побежал.

Смотритель Эшби не обманула; татуировка — хитроумное устройство из «умных» молекул и нанокрасителей — поддерживала связь с внутренней сетью Дома Разделения и вела его по лабиринту коридоров, залов и спален Павильонов Для Мальчиков и Девичьих Горниц, разворачиваясь в том направлении, куда двигался Птей Кьятай. Ушедший за моря друг. Единственный, кого он знал здесь. Они были неразлучны с того самого дня, когда встретились вне школьных стен и осознали, насколько отличаются от всех этих фанатов парусных лодок и маньяков рыбной ловли. Их интересовала география, они любили числа, мечтали повидать и свой мир, и те, другие, расположенные, если верить городской сети, где-то далеко далеко. Они были мальчишками, смотревшими в небо.

Следуя указаниям все еще зудящего запястья, поворачивая то влево, то вправо, поднимаясь по спиральной лестнице, выходящей в открытый двор, Птей с тоской в сердце гадал: сумеет ли он узнать Кьятая? Его друг провел в Доме Разделения уже целых три месяца. Он мог стать — нет, он стал — уже несколькими Аспектами. Птею были знакомы папины друзья, зачастую делившие одно тело и в то же время бывшие совершенно разными людьми, но он всегда считал это особенностью взрослых. Такого не могло произойти ни с ним, ни с Кьятаем! Только не с ними.