Лучшая зарубежная научная фантастика - Стивен Бакстер

На секунду Серейджену показалось, что Кьятай вот-вот расплачется. Это было ужасно; неподобающе, унизительно. И тогда он увидел рюкзак, лежащий на смятой постели. Из него торчали белые ритуальные одеяния, грубо, комом затолканные внутрь.

— Думаю, Кьятай хотел сказать, что он покидает Дом Разделения, — сказала смотритель Эшби таким тоном, каким, как уже понимал Серейджен, взрослые всегда говорят, если речь заходит о чем-то неудобном и неприятном. Этот тон выдавал слово, которое очень не хотелось бы произносить Эшби, которого страшились Серейджен и Пужей и которое стало судьбой Кьятая.

Такой человек имелся в каждом городе, в каждом районе. Например, Кентлай, что обитал на нижнем уровне улицы Пьяного Цыпленка, сорокалетний мужчина, все еще живущий с родителями. Он так никогда не женился, хотя, насколько было известно мальчику, тогда еще именовавшемуся Птеем, некоторым это и удавалось… и не только на таких же, как они сами, но и на других: нормальных, множественных. Кентлай одновременно вызывал и жалость, и уважение. В равной мере благословленные и проклятые Одинокие обретали определенные таланты и способности взамен невозможности разделиться на Восемь Аспектов. Кентлай умел лечить и кожные заболевания, и бородавки, и птичью болезнь. Птей ходил к нему, чтобы избавиться от уродливого нароста на подбородке. Бородавка прошла менее чем за неделю. Впрочем, Птей потом долго гадал, что именно послужило исцелению: сверхъестественные способности Кентлая или просто запредельный страх перед этим странным чужаком, живущим на самом краю гавани.

Кьятай. Одинокий. Эти два слова казались столь же совместимыми, как «зеленое» и «солнце» или «светлая» и «зима». Такого просто не могло быть. Пусть воды Халибеата и разделяли их на множество ярких осколков, пусть они начинают жить другими жизнями, заводят новых друзей, жен и мужей, все равно их разные аспекты сохранили бы память о том, как пытались сложить силуэты птиц и рыб из звезд на Зимнем Небе, не светлевшим в течение долгих недель, как в Разгар Лета пытались рассчитать формулу движения в водах Лагуны косяков серебрянок, как они были одним, как жили точно одно целое. Кипящий дождь. Летний лед. Утро, когда не поднимается солнце. Друг, который навсегда останется только одной личностью. Невозможно. Кьятай просто не мог оказаться ненормальным. Отвратительное слово. Гадкое слово, облепившее Кьятая подобно вымазанному в мазуте савану.

Он застегнул рюкзак и повесил его на плечо.

— Созвонимся, когда вернешься.

— Ага. Договорились. Будет здорово снова увидеться, — в его голове роились невысказанные слова и желания сделать хоть что-то, но все случилось так внезапно и быстро, что Серейджен мог только смотреть себе под ноги, лишь бы не увидеть, как уходит его друг. Пужей была вся в слезах. Наставник Кьятая, летомрожденный высокий и смуглый мужчина, обнял воспитанника за плечи и повел к лестнице.

— Скажи, ты хоть раз задумывался? — сказал Кьятай, остановившись на краю уходившей вниз спирали. — Зачем они здесь эти Анприн? — Серейджен понял, что друг все еще пытается бежать от правды о том, что теперь он будет не таким как все, не совсем человеком до конца жизни. Он прятался от этого за разговорами о звездах, космических кораблях и таинственных пришельцах. — Почему они прилетели? Они называют это миграцией Анприн, но куда они летят? И, главное, от чего бегут? Почему никто не задается этим вопросом? Ты задумайся хоть на минуту.

Смотритель Эшби закрыла за ними дверь.

— Мы поговорим после.

Кричали чайки. Погода менялась. На экране за спиной Серейджена звезды приближались к огромной водной планете.

Бывший Птей не нашел в себе сил спуститься к причалу, но проследил за отбытием «Паруса Светлого Ожидания» из башенки над залом для нетболла в корпусе Солнечного Блеска. Дом Разделения плыл сквозь светящийся планктон, и ритуальный катамаран оставлял в этом мерцающем поле питающейся углеродными соединениями микрофлоры двойную дорожку. Серейджен распрямился и наблюдал за удаляющимися парусами, пока те окончательно не затерялись среди огромных нефтяных танкеров, плывущих в оранжевом тумане по направлению к скрытому за горизонтом Ктарисфаю. «Созвонимся». Конечно же, они оба так и забудут это обещание. Выскользнут из судеб друг друга — жизнь Серейджена будет куда более насыщенной и наполненной общением, когда его Аспекты войдут в различные социальные круги. Рано или поздно, но они не только перестанут думать друг о друге, но и сама память о прежней связи будет забыта. Серейджен Нейбен экс-Птей понимал, что перестал быть ребенком. А взрослым иногда приходится смириться с расставанием.

Когда уроки утренней смены закончились, Серейджен спустился к Большому Старому Пруду — огромной, затопленной площади, служившей историческим центром Дома Разделения, и прибег к ментальной технике, которой его научили, чтобы он мог без лишних усилий переключаться между личностями. Затем он нырнул и присоединился к Пужей. Она была заплаканной и расстроенной, но теплая летняя вода и физические упражнения помогли улучшить ее настроение. Под низко нависшим небом, где с криками носились чайки, предвещавшие приближение бури, они исследовали многие тайны скрытых под водой колоннад и площадок, куда никогда не забредали большие группы друзей. Здесь, под грохот первых молний и шорох дождя, он поцеловал ее, а она сунула руку в его плавки и начала мягко ласкать его член.

Ночь, северное сияние и сирены. Серейджен вздрогнул, когда полицейские дроны пронеслись прямо над самой крышей Консерватории. Высокие, изгибающиеся окна позволяли увидеть, что на проспекте Яскарая по-прежнему горят костры. Подачу энергии еще не восстановили, и улицы, и протянувшиеся вдоль них дома прятались в темноте. Несколько вагонов остановившегося поезда лежали перевернутыми, а из заднего — вырывались огненные всполохи. Крики протестующей толпы сместились дальше, но время от времени по ледяному насту в неровном свете северного сияния скользили тени: бунтующие студенты, полицейские роботы. Последних легко было узнать по тому, как крошили и вскидывали лед завершающиеся острыми шипами ноги.

— Ты все еще у окна? Отойди ты от него, тебя же могут застрелить, если увидят. Посмотри, я уже и чай заварила.

— Кто?

— Что?

— Кто меня застрелит? Бунтовщики или полиция?

— Можно подумать, мертвому тебе будет какая-то разница.

Он все-таки подчинился, сел за стол и взял чашку с прозрачным, солоноватым бедендерейским матэ.

— Просто меня совершенно точно не убьют.