Лукреция Борджиа. Лолита Возрождения - Наталья Павлищева

Глаза застилали слезы, горло перехватил спазм. Душила обида даже не за то, что Альфонсо уехал, а что не сказал ей ни слова, не доверился. Но ведь она всегда была честна с мужем, казалось, и он любил. Неужели все это ложь?

Как большинство мужчин, Папа не переносил женские слезы, а уж слезы любимой дочери тем более.

– Я уничтожу этого мерзавца! Даже ради этого стоило бы взять Неаполь и не оставить в нем камня на камне! Бросить беременную жену, опозорив на весь мир!..

Тут взгляд Борджиа упал на Санчу.

– Думаю, король Неаполя не пожелает оставлять в Риме ничего из своего имущества? Потому собирайся и немедленно отправляйся вслед за своим братцем!

Санча выпрямилась. При всей внешней непохожести сейчас она очень напоминала Лукрецию, только не несчастную и плачущую, а ту, которая могла дать отпор. Так и было, Санча гордо вскинула красивую голову:

– Я поступлю так, как мне скажет мой муж.

Она едва успела договорить последнее слово, как увидела, что такое гнев понтифика. Александр поднялся во весь свой немалый рост, навис над обеими женщинами, голос его загромыхал:

– Голос твоего мужа здесь ничего не значит! Здесь я хозяин! Пошла вон из Рима!

Папа рявкнул это с такой силой, что заколыхались, едва не погаснув, три свечи в подсвечнике на его столе. Санча фыркнула:

– С удовольствием!

Выходя из кабинета, она услышала, как Александр говорил дочери:

– Я верю, что ты ничего не знала. Ей не верю, а тебе верю. Иди к себе, потом поговорим.

Лукреция плакала, и вести беседу с ней пока было бессмысленно. Санча подождала подругу в коридоре, намереваясь поговорить и как-то утешить, но Лукреция двигалась словно во сне, она даже не посмотрела на Санчу. Лукреция шла, гордо вскинув голову, словно не замечая слез, которые текли по нежным щекам, губа закушена, чтобы не разрыдаться.

– Лукреция… – осторожно окликнула подругу Санча.

Та повернула голову и почти прошептала:

– Я ничем его не обидела… а он нас бросил…

И пошла дальше, неся свою обиду на сбежавшего мужа и стараясь сдержать рыдания до своей комнаты. Санча бросилась следом:

– Лукреция…

– Уйди!

– Но я-то чем виновата?! Я же тоже не знала!

– Предатели! Вы все предатели! Верно Чезаре ненавидит Неаполь!

– Что ты говоришь?! – ужаснулась Санча. Она понимала боль и обиду подруги, но нельзя же так!

Хотелось одновременно догнать несчастную Лукрецию или наоборот бежать из Рима без оглядки, как это сделал Альфонсо. Победило второе. В конце концов, почему она должна молить Лукрецию о прощении, если ни в чем не виновата? Санча не только не подозревала о подготовке брата к бегству, но и не собиралась следовать за ним, если бы Папа не приказал это.

Вернувшись в свои покои, Санча приказала служанкам собираться:

– Мы отправляемся завтра.

Почему не в тот же день? В глубине души оставалась надежда, что и Лукреция, и Джофре придут с ней хотя бы проститься. А еще ей очень хотелось увидеть Чезаре, хотя того и не было в Риме.

Первым пришел Джофре, он был откровенно смущен, но понимал, что должен как-то поговорить с женой.

– Санча… хотя я и не был тебе настоящим мужем, но я люблю тебя… Конечно, не так, как Чезаре, прости, я так не могу… Мне очень жаль, что ты уезжаешь, ты хорошая… и Лукреция плачет… Передай Альфонсо, что его жена очень расстроена его поступком, она все время плачет, потому что думает, что он бросил их с будущим ребенком…

Кажется, переведя речь на Лукрецию, Джофре испытал даже облегчение. Ему явно было трудно говорить о своем отношении к Санче, а та прекрасно понимала, что Джофре сознательно уступил ее брату и чувствовал себя из-за этого крайне неуютно. Самой женщине тоже вовсе не хотелось обсуждать с мужем свои отношения с Чезаре, потому разговор пошел о Лукреции и Альфонсо.

– Джофре, прошу тебя, убеди Лукрецию, что муж ее не бросал. Мы же не знаем, почему он столь поспешно уехал, возможно, у него были серьезные причины.

– Лукреция твердит, что раз он ничего не сказал жене, значит, не любит, не доверяет, боится ее…

Санча подумала, что не доверяет вполне резонно, ведь Лукреция прежде всего Борджиа, а потом герцогиня Бисельи, и неизвестно, как поступила бы она, знай о возможном бегстве мужа. Видно, об этом же подумал и Джофре, он даже мотнул головой:

– Лукреция никогда не предала бы Альфонсо, она его действительно любит.

Санче пришло в голову объяснение:

– Но знай Лукреция о готовящемся бегстве Альфонсо, ей трудно было бы не сказать отцу. Это означало бы предать Борджиа. Может, поэтому Альфонсо и ничего не сказал – чтобы не заставлять Лукрецию кого-то предавать?

Джофре ахнул:

– А ведь ты права! Но это нужно сказать Лукреции! Ты должна ей это сказать!

– Как?! Она не желает со мной разговаривать, считая, что и я ее предала.

– Я скажу.

Глядя вслед мужу, Санча вздохнула: он не сделал попытки уговорить отца отказаться от изгнания жены, не заступился за нее, даже не выразил своего протеста. Но как мог протестовать против всесильного Борджиа тот, кто и сам-то с трудом удерживался в качестве члена этой семьи? Кто такой Джофре? Для Папы никто, Родриго Борджиа никогда не был уверен в своем отцовстве относительно этого сына Ваноцци, а с годами похожесть на Джордже ди Кроче и непохожесть на Борджиа становились все заметней. Сказывалось это, прежде всего, в характере. Насколько бешеными были оба брата – Джованни и Чезаре, настолько мягким и спокойным оказывался Джофре. В нем не было огня Родриго Борджиа, который получили все дети Папы. Раньше сам Борджиа не отрицал свое отцовство относительно Джофре, бесились только Джованни и особенно Чезаре, но с годами неприязнь к Джофре становилась у понтифика все заметней.

Папа не винил в побеге мужа свою дочь Лукрецию, и это было справедливо. Но он винил Джофре в побеге брата его супруги! Скорее всего, потому что нужно было кого-то винить, кроме не углядевших за Альфонсо шпионов.

Санча сочувствовала своему незадачливому мужу и злилась на него. Ну что ж, следовало признать, что ее замужество было весьма неудачным с первого до последнего дня. Интересно, под каким предлогом Папа разведет их с Джофре, ведь объявить брак несостоявшимся нельзя, она не Джованни Сфорца, чтобы ничего не суметь в постели. Если Борджиа вздумается обвинить ее в супружеской неверности, то она на весь мир объявит, что наставляла супругу рога с Чезаре Борджиа, который был в то время кардиналом!

Подумав об этом, Санча поняла, что ей и впрямь нужно уносить ноги как можно скорее, за такие слова можно поплатиться не только браком, но и жизнью. Супружеская неверность невестки, как и обвинения в связи с ней Чезаре для Папы будут значить мало, но у разозлившегося Чезаре очень длинные руки, и, как рассказывали, у Борджиа очень действенный яд.

Лукреция ревела уже который день. Санча уехала, Джоффредо не сделал и попытки последовать за женой. Папа сначала злился, потом задумался. Видно, дочь и впрямь любит своего трусливого мужа. Но Борджиа не мог допустить, чтобы она уехала в Неаполь или даже в Сквиллаче вместе с Санчей. Он не сознавался даже себе, что предпочел бы отъезд Джоффредо вместе с супругой. Каждый день видеть убийцу сына было уже невтерпеж, тем более зная, что обвиняют в этом убийстве другого.

Но Джоффредо даже не попросил разрешения уехать, не то что удрать тайком.

Родриго мучился от всего сразу: от откровенного горя Лукреции, ее бесконечных слез, от неизвестности в отношении судьбы Чезаре, от необходимости ежедневно видеть Джоффредо и знать, что не может ничего против него сделать… Но больше всего его раздражала дочь. Неужели можно так полюбить человека, если тот не Борджиа? Конечно, Альфонсо хорош собой, возможно, он ласков и приятен в общении, возможно, он прекрасный любовник, но чтоб так горевать из-за бегства этого слизняка?.. С Лукрецией нужно было что-то делать.

Папа сгоряча обещал дочери, что сделает все, чтобы вернуть беглеца. Вообще-то, ему вовсе не был нужен Альфонсо, но обещание дочери приходилось выполнять. Королю Неаполя было отправлено послание с укором из-за поступка Альфонсо Арагонского и просьбой содействовать возвращению блудного мужа к законной супруге.

Но что делать, если король предложит попросту поступить наоборот – жене приехать к мужу? По сути, так и должно быть, но отпускать любимую дочь в Неаполь, тем более беременную, чтобы они с ребенком оказались попросту заложниками короля, как уже оказался Чезаре?.. Нет, допустить этого Борджиа не мог!

Но он вынужден признаться, что Лукреция вполне способна сбежать к своему Альфонсо и без разрешения отца. Конечно, ее можно окружить сотней слуг, сторожить день и ночь, приковать цепью, в конце концов, но Лукреция не Джоффредо, она и слуг разгонит, и цепь порвет. И все же надо что-то придумать…

На столе почти горой бумаги, которые не могли дождаться своего часа, Папе не до дел. Но Родриго умел взять себя в руки. Быстро проглядывая одно за другим оставленные секретарем прошения, которые следовало разобрать поскорее, он вдруг наткнулся взглядом на название города: Сполето. Сполето… Город на сто пятьдесят миль северней Рима, то есть дальше от Неаполя и от Альфонсо, но сейчас не это интересовало Борджиа.