Два романа о любви (сборник) - Борис Горзев

Да, моей стране действительно стало не до кого-то вовне. Хотя может и взбрыкнуть, с нее станется. Но все-таки: как это сейчас соотнести – вывод войск из Афганистана и ввод танков в Чехословакию? Нет, этого последнего не будет, не должно быть, написал я Петре, заручившись мнением отца.

Тогда же, весной 89-го, Петра почти приказала мне, чтобы этим летом я не приезжал в Теплице. Вообще-то ее письмо было очень интересным. Привожу отрывок.

…Что-то будет, что-то будет! В эти выходные мы с Кветой поехали в Прагу, там я встретилась с друзьями по Пражской филармонии, потом я позвонила Карелу, и мы посидели часик в кафе. Он много чего рассказал, поскольку журналист и много знает по своим связям. Он тоже считает, что скоро будут изменения, но надо опасаться бурной агонии режима. Понял, Петер? Поэтому этим летом не приезжай к нам. Я беспокоюсь. Мне хватило. Ты – там, а я… я посмотрю. У меня дочь, но если бы не это и я жила бы в Праге, то…

Но вот еще. Это мой папа. Мой папа, Петер, тоже стал ездить в Прагу, с кем-то там встречается. Мне говорит немного потом, но я знаю: он имеет связь с теми (теми, Петер!). Они стали активно готовиться. Кажется, и главный из тех (слово «главный» подчеркнуто) тоже бывает в Праге и встречается с бывшими коллегами по тем, давним делам. Понимаешь, о чем я и о ком?

Я понимал. Значит, Александр Дубчек, давно отправленный на пенсию, наезжает из своей Словакии в Прагу. Интересно! Ну, он романтик, но и политик все-таки, должен чувствовать, какой расклад сил. Если он начал подпольные встречи с опальными реформаторами, то как – дело пошло?..

Пошло. И как пошло, теперь хорошо известно, поэтому – суть, и почти казенным языком.

С осени 89-го – откровенный демонтаж социалистической системы, причем стимулируемый «сверху» статьями в прессе, по радио и ТВ. Это сопровождалось массовыми демонстрациями. Естественно, началось со студентов, потом уже все слои вместе. Полиция действовала жестко.

А потом началась фактически революция. В ноябре. Можно сказать так: бескровное свержение коммунистического режима.

20 ноября – массовая студенческая забастовке в Праге, за ней – всеобщая, и уже не только в столице. Организованы Гражданские форумы. Оппозицию открыто поддерживает кардинал Чехии Франтишек Томашек. После всего этого в конце ноября руководство Компартии уходит в отставку. На фоне продолжающихся демонстраций парламент отменяет статью конституции о руководящей роли КПЧ. 1го декабря уходит в отставку президент страны Густав Гусак. Изменяется состав правительства, произведена реформа парламента. Прекращают свою деятельность органы безопасности (типа нашего КГБ), уходят в отставку лидеры МВД, прокуратуры и юстиции. Возникает и утверждается новая политическая элита. Ее ядро составляют «опальные 68-го» и диссиденты 70—80-х. И финал: незадолго до Нового года реорганизованный парламент избирает своим председателем Александра Дубчека, а президентом Чехословакии – писателя, правозащитника, главу Гражданского форума Вацлава Гавела.

Добавлю важное для нас: членом нового парламента (Федерального собрания ЧССР) стал Густав Новак, отец моей Петры, бывший член ЦК компартии, мой добрый тесть.

Вот теперь действительно финал. «Бархатная революция» погладила и наше семейство.

Мой добрый тесть, как я понял, активно поучаствовавший в этих событиях (опять заговорщик!), вышел из компартии и, став парламентарием, продолжил карьеру в качестве законодателя (Петра написала, не без протекции бывшего коллеги по бывшему ЦК самого Дубчека). Это повлекло к изменениям в жизни семейства: оно перебралось из маленького Теплице в Прагу. Ссылка закончилась.

Пан Густав жил в столице уже с января нового, 90-го года, а жена пани Власта и Петра с Кветой переехали туда в марте. Они поселились не в бывшей квартире, а в новой, находившейся (анекдот!) в Еврейском квартале – Йозефове. Старый, но отличный пятиэтажный дом с фигурными надстройками и мансардами на Яхуновой улице (адрес: Praha 1, Josefov, ulice Jáchymova, 5). Сей дом я увидел на присланном фото, а уже летом – своими глазами. Тихая улица в двух шагах от Староместской площади. Самый центр, очень удобно и красиво. Пан Густав получил там аж пятикомнатную квартиру – понятно, как депутат Федерального собрания.

Петра перевезла туда из Теплице свой кабинетный рояль. У нее своя большая комната, у Кветки тоже своя, но без рояля, а с собственным телевизором и музыкальной системой при наушниках (чтобы взрослые не мешали слушать, а то у них, понимаешь ли, слух тонкий, особенно у мамы, сообщала мне в письме почти 15-летняя дочь, мама не любит рок, Bad Boys Blue и Bonnie Tyler).

Кстати, Кветка, писала мне уже Петра, здесь успела влюбиться в сверстника из новой (пражской) музыкальной школы. Приятный парень при прыщах и с длинными волосами, учится по классу кларнета. Эти Ромео и Джульетта дома еще не ночуют, слава богу, продолжала моя жена, но бывают часто и иногда играют дуэтом в моей комнате. Например, пьесы Стравинского для кларнета. Это забавно, но интересно. Кветка, командирша, сама выбирает темы и аккомпанирует неплохо, мальчик же частенько опаздывает со вступлением, потому что больше смотрит на подругу. А зовут его Богуслав. Божья слава, между прочим. Вот такой анекдот, мой Петер…

А сама Пера как? Петре стукнуло сорок пять лет. Вот это действительно анекдот. Не верю и не хочу верить. Ей по-прежнему двадцать пять, когда она достигла пика своей красоты, сделавшись почти копией Анук Эме.

Почти копию Анук Эме опять приняли в Пражскую консерваторию, одним из педагогов на классу фортепиано. Она глубоко удовлетворена и работает много. «Ты, мой Петер, разумей: это еще и потому, что музыкой, если ей с утра до поздно, я замещаю мою тоску по тебе, гашу страсть. Понял?»

Да понял, понял! Как сказал один ученый, сублимация секса творчеством. Проходили это, проходим…

Летом, в дни отпуска, я был в Праге и увидел того самого Кветкиного кларнетиста. Как-то вечером он провожал возлюбленную домой, зашел к нам, и Петра пригласила его на чай. Пообщались с полчаса. Нормальный парень, явно стеснялся меня, говорил мало и исключительно по-чешски, ибо, оказалось, русского почти не знает. Общался он с Петрой и Кветкой, а на меня только посматривал. И ладно. В общем, он произвел на меня, повторяю, нормальное впечатление. Только несколько вяловатый и не улыбчивый, хотя, не исключено, это из-за стеснительности.

Потом мы поговорили о нем с Кветой. На следующий день пошли гулять вдвоем, и я спросил ее об этом Богуславе – что и как. И услышал в том числе: «Мама мне не доверяет, пристает со своими осторожностями, напоминает, что мне еще нет пятнадцати. Я спросила маму: «А ты сама – когда? И не в браке, между прочим!» Она: «Я – в двадцать. Но я знала, что Петер будет мне мужем, и я отдала себя мужу, хотя была и не венчана с ним тогда, и он стал мне таким – навсегда. Я всё знала!» Ну я ей и ответила, что тоже разберусь и не надо мне повторять христианские истины, я и сама хорошая христианка».

Что из этого следовало? Первое: Кветка хоть не без ветра в голове, но не шалопутка, и гормоны не убивают в ней разума. Второе: она мне доверяет. Это главное.

Той ночью тема продолжилась уже с Петрой.

– Не будь занудой с дочерью, это неприлично! И вообще не мучай ее беседами такого типа.

В ответ – смех:

– Петер, ты живешь не с нами, ты ничего не знаешь! Мы с ней совсем друзья, мы как подруги. И что это она на меня вдруг жалуется тебе? Вот какая! Просто ей с тобой… как это?.. Интимно говорить захотелось. Но напомнить девице о чистоте я должна. Пусть как хочет, но чтоб не ребенок в пятнадцать лет, это рано. А как с абортами у нас, католиков, ты знаешь. И как… с этими, как их?.. контрацептивами, да.

– Если вы как подруги, ты сказала, то и научи подругу. Научи, как делают упертые католички, чтобы избежать беременности без всяких противозачаточных средств. У тебя есть опыт и уменье.

– И научу, когда надо. И вообще, Петер, ты только не беспокойся, у нас всё хорошо. У тебя нормальная дочь. Э, нет, даже очень хорошая.

Я согласился…

А еще тем летом Петра предложила мне следующее:

– Я подумала вот что. Nyni mame Havel… э, то е значит – теперь у нас Гавел. Это другая страна теперь. Тот твой рассказ… э, «Молодой Александр», он был печатан в Австрии – ну и что? Я хочу, чтобы его печатали у нас, на моей родине! Но отдавать его в наши журналы – это не знаю, как будет, там сейчас еще коммунисты сидят по-старому, еще там не всё изменилось. И я подумала, Петер. Надо отдать рассказ Гавелу, он не только президент, он писатель, он литературу душой разумеет, а там у тебя еще про Прагу 68-го. Он поймет, он скажет: печатать! То есть не прикажет, а попросит… Петер, надо делать так: приедешь в Москву, отнеси рассказ в наше посольство, там есть атташе по культуре, он примет и перешлет Гавелу. Только припиши письмо ему: господин президент, очень хочу, чтобы… э, сообразишь, что дальше. И на конверте напиши адрес: Прага, Пражский Град, Президенту Чехословакии господину Вацлаву Гавелу. Ты меня понял, Петер? Ты согласен? Nyni mame Havel – теперь у нас Гавел!