Атрибут власти - Чингиз Абдуллаев

А в ответ ему выпало новое испытание – захват террористами средней школы, в которой заложниками оказались более тысячи детей и их родителей. Это был уже не просто террористический акт, а настоящий Апокалипсис. Погибли сотни детей – страшная цена за выстраиваемую им вертикаль власти.

Он понимал: те, кто противостоял ему сегодня, менее всего думают о стране, уже начавшей обретать черты настоящей государственности. Газеты по-прежнему пишут о развале, по телевидению говорят об ужасающей демографической ситуации, что тоже правда, все дружно отмечают бегство капиталов… Но нельзя же не видеть и позитивные перемены, которые происходят буквально на глазах. Его страна постепенно становится уважаемым членом мирового сообщества, его усилия к внутренней стабилизации поддерживаются уже всем цивилизованным миром. А его противники все вспоминают «благословенные времена» девяностых, когда можно было безнаказанно грабить и расхищать собственную страну, высмеивать ее традиции и издеваться над ее гражданами.

Президент сжал кулаки. Готовя к работе за рубежом, его учили анализировать собственные действия. Он обладал редким качеством – умением понимать свои сильные и слабые стороны. И он точно знал, что не сможет уступить. Слишком многое поставлено на карту. Гораздо более важные ценности, чем его собственная жизнь и судьба. Он обязан выстоять и передать новому лидеру более сильное, более уважаемое, более надежное государство, менее всего зависящее от воли и взглядов кучки людей, почему-то названных олигархами. В одной из недавно вышедших книг он наткнулся на другое слово – «плутократы». Оно понравилось ему гораздо больше.

Теперь за Дронго каждое утро приезжала машина, и он отправлялся на работу в комиссию. Нащекина приветствовала его доброй улыбкой, Чаговец сухо бросала: «Доброе утро!», Богемский кивал, не глядя, Полухин и Машков пожимали ему руку. Остальные вежливо здоровались.

Наблюдение, установленное за Холмским, показало, что он действительно интересуется Абрамовым. Более того, он устроил еще две статьи о творчестве журналиста в разных газетах. Однако все это еще не доказывало вины Холмского. Предстояло исходить из того, что за ним может быть установлено наблюдение и если он исчезнет, то основной заказчик или резко свернет свою деятельность, или поменяет всю операцию.

Утром двадцать четвертого февраля Холмский вызвал к себе в офис свою хорошую знакомую Ариадну Лиховцеву, которая слыла довольно-таки известной журналисткой. Внешне эта сорокалетняя женщина выглядела бесформенной и неряшливой: расплывшаяся в разные стороны различными своими частями фигура, мешковатая одежда, большие очки в старомодной роговой оправе, всегда плохо причесанные грязноватые волосы. Лиховцеву хорошо знали многие главные редакторы центральных изданий, а некоторые политики побаивались ее бойкого пера. На приемы, куда эту журналистку иногда приглашали, она приходила с большой сумкой, без зазрения совести складывая в нее со стола фрукты и деликатесы. Лиховцева зарабатывала неплохие деньги, хранила их в различных банках и даже покупала ценные бумаги. Она одна растила дочь, которую очень любила. Муж ушел от нее уже более десяти лет назад.

Войдя в кабинет Холмского, Лиховцева плюхнулась на кресло, которое жалобно скрипнуло под ее весом. Она оглянулась по сторонам. Ей было неуютно в этом холодном, словно не обжитом кабинете.

– Может, предложите даме кофе? – поинтересовалась журналистка, глядя на Холмского.

Тот пригладил редкие волосы, пощупал коротко остриженную бородку и заявил:

– Ваша последняя статья мне совсем не понравилась.

– Поэтому вы не хотите дать мне кофе? – бесцеремонно поинтересовалась Лиховцева.

– Принесите нам кофе, – позвонил Холмский секретарю, – а вы возьмите вот эти данные и подготовьте хорошую статью для еженедельника.

– Вы уже договорились с главным редактором? – спросила Лиховцева.

– Разумеется. Он готов ее опубликовать. Только пишите без ненужной патетики – просто сухие факты, выводы. И обратите внимание читателя, что розыски пропавших журналистов обычно проходят под личным контролем глав государств. На этом нужно сделать особый акцент. Исчезновение такого журналиста, как Павел Абрамов, – удар по престижу самого президента. Все понятно?

– Понятно. Когда наконец принесут ваш кофе? И могу я спросить, сколько вы мне заплатите?

– Как обычно. Пятьсот долларов.

– Я делаю для вас такую работу, а вы платите мне гроши. Это даже немного обидно.

– Если обидно, не пишите и не берите денег. Найду другого журналиста. С этим товаром сегодня нет проблем. Бери – не хочу.

– Фу, какой вы грубый. Вам не говорили, что вы не джентльмен?

– Говорили. И я этим очень горжусь.

Секретарь внесла кофе для гостьи и зеленый чай для хозяина кабинета. Бесшумно вышла.

– Давайте деньги, – согласилась Лиховцева, – хотя вы меня просто грабите. Я собрала бы гораздо больше, стоя на паперти.

– Начните завтра, – посоветовал ей Холмский, протягивая деньги.

Она проворно спрятала их в сумочку и, хлебнув кофе, заявила:

– Я вас ненавижу.

– Никогда в этом не сомневался, – улыбнулся Холмский. – Только учтите, статья должна выйти на следующей неделе. Не позже.

– Сделаю. Он ваш родственник или сын? Почему вы так о нем хлопочете? Можете открыть мне хотя бы эту тайну?

– Мы столько лет знакомы, Ариадна Николаевна, а вы меня совсем не знаете. Неужели вы думаете, что я стал бы суетиться таким образом из-за своего сына или родственника? И платить всем вам такие деньги для того, чтобы вы похвалили моего сына? Или вы думаете, что это я организовал похищение нашего героя-журналиста?

– От вас можно ожидать любой гадости. Но почему вы тогда так за него хлопочете? Никогда не поверю, что вами движет чистый альтруизм.

Разговор записывался на пленку, и его слушали сотрудники Федеральной службы безопасности.

– Какой альтруизм, моя милая? – удивился Холмский. – Только бизнес, и ничего кроме бизнеса. Мне заказывают музыку и платят, а я плачу вам. Все на взаиморасчете, никаких чувств.

– Не сомневаюсь. Но зачем вам за него платят? Хотят еще раз уколоть власть? Так мелко и глупо? Для чего?

– Не знаю. Лучше не думать об этом. И вам не советую. Мне дают деньги – я выполняю заказ. Не больше и не меньше. Если начну выяснять подробности, то могу потерять голову. Любопытство – один из самых страшных пороков. И самых глупых.

– Тогда не буду любопытничать, – она с шумом поднялась, – статью сделаю к понедельнику. Что-нибудь еще?

– Позвоните мне после того, как выйдет статья. Возможно, будет новый заказ.

– Договорились. Сама не понимаю, почему я работаю с вами за такие деньги? Наверное, слишком хорошо к вам отношусь.

Лиховцева вышла из кабинета Аркадия Яковлевича, а текст их беседы уже через час лег на стол объединенной комиссии.

– Ты был прав, – прочитав его, обратился Машков к Дронго. – Обе эти рекламные кампании провела контора Холмского. Теперь надо постараться узнать, кто именно ему платит.

– Нужно все тщательно продумать, – отозвался Дронго. – Гейтлер опытный специалист. Его люди могут быть рядом. Я не удивлюсь, если узнаю, что Лиховцева или Горбунков работают одновременно и на Холмского, и на самого Гейтлера. Может, лучше подождать, когда на Холмского выйдет заказчик или человек, который передает ему деньги? Судя по тому, что он посоветовал Лиховцевой позвонить ему на следующей неделе, этот деятель должен скоро появиться.

– Я бы подождал, – вставил Полухин.

– Мне кажется, ты его демонизируешь. – Машков уже не скрывал своей давней дружбы с Дронго, обращаясь к нему при всех на «ты». Или пытался таким образом отчасти загладить свою вину.

Но Дронго держался с ним сухо и не торопился восстанавливать прежние отношения.

– Насколько я сумел понять, Гейтлер – лучший специалист в области подготовки террористов и осуществления террористических актов в мире, – продолжил он. – А это значит, его нельзя недооценивать. К тому же он много раз бывал в России, родился здесь, хорошо знает местные привычки и обычаи. В общем, идеальная машина для убийства.

– Не перехвали, – мрачно посоветовал Машков, – хотя, похоже, ты прав. Надо подождать, когда они выйдут на связь с этим Холмским. Хотя бы несколько дней. Пока не нашли Абрамова, у нас еще есть время, если наш эксперт правильно все просчитал.

– Утром на телевидение звонили из Махачкалы, – напомнила Чаговец. – Они требуют пять миллионов долларов, которые нужно передать через два дня в Таллине. Мы проследили звонок. Телефон был куплен в Ростове, а звонили из Махачкалы. Аппарат был отключен ровно через минуту после разговора и, очевидно, уничтожен.

– Махачкала и Ростов, – победно произнес Богемский, – ваша теория, Дронго, рассыпается в прах. Они купили аппарат не в Москве.