Коты-колдуны - Кирилл Баранов

– Укусил кто-то! – пожаловался Трофим.

Он собрался с духом, опять просунул лапу в сундук и, морщась, вскрикивая иногда, стал копаться там, пока не вытащил в щель рыжий кошачий хвост.

– Ага! – воскликнул Пузырь.

– Тяни! – произнес Сраська.

– Надо выше поднять крышку, – снова сказала Уруська. – Слишком узко, не пролезет!

Но коты ничего не ответили и все втроем потянули рыжего за хвост. В узкую, толщиной не сильно шире мизинца, щель вылезли сначала задние лапы Лишайного, потом его драное пузо, а потом и все остальное. Бросив еле живого товарища на землю, коты тут же навалились на сундук и закрыли крышку на ржавый крючок.

– Ничего себе, – поразилась Уруська. – Как это так? В такую щель и палец-то мой еле пролез бы.

– Я не твой палец, – сказал Лишайный через силу и перевернулся на спину.

– Да, жаль, – кивнула многозначительно Уруська.

– Нужно расколдовать их поскорее, – сказал Пузырь, и Трофим побежал за колдовскими принадлежностями в фургон.

Пузырь со Сраськой спешно разложили на траве покрывало, сверху поставили колдовскую доску, вставили в отверстие граненый шар (а это вышло не с первого раза, потому что шар все время выскальзывал из лап и чуть не укатился в собачью будку), потом накидали из нескольких мешочков всякие щепки, корешки, травинки и сухие листья, капнули на них какой-то жидкостью и по центру поставили маленькую пиалу, куда тоже вылили чего-то вязкого и синего.

Закончив приготовления, Пузырь и Сраська встали на задние лапы, подняли вверх передние и завыли комично:

– Уау-ау-ау-уу! Уууу! Уу! Уау-уу!

Трофим, который тащил из фургона свечку, вспомнил, видно, что свечка сейчас ни к чему и побежал обратно, чтобы поскорее присоединиться к колдовству. Он стал рядом, и коты теперь ревели втроем – ревели в такт, но так резко и диссонантно, что Уруська не удивилась бы, если бы своей песней они призвали демона. Ленивого кошачьего демона.

– Уау-ау-ау-уу!

В этих завываниях прошла минута, вторая; озадаченные люди на улицах потихоньку приходили в себя и с подозрением поглядывали на колдующих котов.

– Уау-уу! Уууу! Уу!

Над пиалой поднялся небольшой светящийся шар, и от этого шара к сундуку полезла соплей тонкая щупальца. Двигалась она так медленно, что Уруська заскучала.

– Уууу! Уау-ау-ау-уу!

Уруська поглядела по сторонам, потом уставилась на Лишайного. Тот сидел в стороне и приходил в себя после драки.

– Ты весь в перьях, – сказала Уруська. – Даже из-под хвоста торчит.

Это замечание прозвучало так не к месту и так внезапно, что колдующие коты отвлеклись и обернулись к Лишайному и Уруське. Вместе с ними повернулся светящийся шар. И когда кошачий вой запнулся на миг, щупальце вдруг выстрелило Уруське в живот!

Девушка вскрикнула – и рассыпалась на множество разноцветных птиц!

Стая, в первую секунду еще слитая по фигуре Уруське, захлопала узорчатыми крыльями и разлетелась по сторонам. Одни уселись на крышу, другие на забор, третьи на ветки деревьев, четвертые полетели и вовсе черт их знает куда…

– Ох, – тихо произнес Трофим.

Коты округлившимися глазами таращились туда, где только что стояла Уруська. Теперь там не было даже птиц. Тишина длилась не меньше минуты.

– Я не виноват, – Сраська опустил уши.

– Первый раз ты не виноват, – подтвердил Пузырь. – Но ошибки бывают потому, что кто-то ошибается. Будем считать, что ошибся ты…

Пузырь посмотрел на птиц, рассевшихся на крыше. Они все были разные, одни больше, другие меньше, у одной клюв толстенный, а у другой – как кинжал. Одна вся цветная, другая просто красная. Одни сидели, другие бродили и переговаривались. Но какими бы разными эти птицы ни были, постепенно цвета их стали бледнеть, голоса становились все тише, и небо, которое немного посинело за время кошачьего колдовства, опять серело.

– Нужно закончить, что начали, – произнес неуверенно Пузырь.

– Кстати сказать, я так и думал, что нужна свеча, – сказал Трофим. – С медовым тгыком получается все наоборот.

Когда Трофим притащил свечку, коты завыли во второй раз, и если бы кто послушал их песню, то различил бы, наверное, в ней весьма виноватые нотки.

И снова поднялся светящийся шар, из него полезло щупальце и теперь уже всунулось в щелку в сундуке.

– Уа-а-а-а! – воскликнул Пузырь, и от свечки пошел стеной дым, как от горящего ведра.

В сундуке раздался крик! Крышка его с грохотом распахнулась, сшибив слабый запор, и наружу вылезли две белые девичьи ноги ступнями кверху! Ноги эти задергались под аккомпанемент женских вздохов и ахов, согнулись. Над сундуком теперь показались и руки, схватились за края сундука. Феврушка подтянулась и села. Волосы у нее – вразброс. Глаза как монеты, на лице царапины и хороший фингал. Грудь бегает туда-сюда быстро и звучно…

Феврушка сопела, смотрела перед собой невидящим чумным взглядом и терла ушибленную коленку. Наконец она громко вздохнула, выругалась и повернулась к насторожившимся котам.

– А, – сказала она, покачиваясь, – коты…

– Они и есть, – негромко произнес Трофим и тотчас исправился: – То есть к вашим услугам.

Феврушка глянула на него исподлобья, прищурилась.

– Что-то хвосты у вас больно длинные, – сказала она. – Они у всех котов такие длинные?

– У всех, – подтвердил Трофим. – Кроме тех, у кого не такие длинные.

Феврушка покосилась на Трофима строго, попробовала приподняться, чтобы вылезти из сундука, но не сумела, села обратно и вздохнула.

– Не могли больше сундука найти? – сказала она с неявным вопросительным оттенком. – Тут даже ноги мои не помещаются, а про остальное я и не говорю.

– В следующий раз найдем побольше, – пообещал Трофим. – Или возьмем два, если в один не помещаешься…

– Вам верить…

Она посмотрела в небо, заморгала и улыбнулась.

– А небо такое синее-синее, – шепотом сказала Феврушка. – Синее-синее, яркое, первый раз такое вижу.

Коты задрали головы. Небу и вправду вернулся цвет, хотя ничего необыкновенного в нем не было.

– Небо как небо, – сказал Трофим.

– Ну вас, зануды… Красивое небо.

Феврушка закряхтела, заизвивалась и с трудом все же сумела вылезти из сундука. Он села на крышку и посмотрела себе на рукава, потом на чумазое платье в коленях, на выпачканный узор на кайме.

– Все платье грязное, – сообщила Феврушка. – Мама ругаться будет. Я скажу, что это вы виноваты, пусть вам уши отрывает…

Глава девятая. Мяу

Всю дорогу, что тащился кошачий фургон обратно в Рыжий Утес, над ним кружили птицы. Одни долговязые и зубастые, другие мелкие, третьи крикливые, четвертые размером с большую собаку; они хлопали крыльями, голосили, как пьяный хор, таращились на прохожих весело и по-бандитски. Некоторые птицы садились на навес фургона, смотрели насмешливо на