Эмма и граф - Паола Маршалл

— О, вот вы где, мисс Лоуренс. Милорд спрашивал о вас. Он хочет видеть вас немедленно, и он очень настаивал на этом «немедленно». Совсем на него не похоже!

Глава восьмая

— Итак, моя дорогая мисс Лоуренс, — подвел итог милорд, — вы окажете мне большую услугу, если согласитесь на мое предложение. И Джон Бассет, конечно, всегда будет под рукой, чтобы помочь, если потребуется.

— Конечно, — прошептала Эмма, глядя в окно на длинную аллею, бегущую параллельно линии горизонта.

Перед аллеей возвышался маленький павильон в виде римского храма, который она еще не успела осмотреть. Мистер Кросс как-то упомянул, что внутри есть прекрасные фрески, изображающие подвиги Геракла.

А какие фрески увековечат подвиги мисс Эммы Лоуренс, если она согласится на предложение милорда? И почему она стоит как зачарованная и думает о таких глупостях, вместо того чтобы дать ему ответ?

Потому что настоящий вопрос в том, действительно ли она хочет так часто быть рядом с ним. О, не имеет значения, что подобная близость приобретет скандальный оттенок… что ее положение временного секретаря будут считать таким… неподобающим женщине. Это неважно. Важно то, что ее чувства будут поставлены под угрозу.

Конечно, с одной стороны, появится возможность отомстить ему за прошлое, но, с другой стороны, она совершила необыкновенную глупость, влюбившись в него снова. Всю предыдущую бессонную ночь она спрашивала себя, не разглядел ли наивный ребенок, каким она была десять лет назад, за беспечной очаровательной внешностью Доминика Хастингса будущего сильного мужчину.

И еще одна проблема. Сначала было легко скрывать от него, кто она на самом деле, но со временем обман становился ей все неприятнее. Влюбившись в него снова, Эмма чувствовала, что должна признаться, но она была так счастлива в Лаудвотере, так счастлива с Тиш и еще счастливее с ним.

Вдруг он рассердится, узнав, что Эмма Лоуренс — прежняя толстушка Эмилия Линкольн, отвергнувшая его? Еще хуже, если он подумает, что, обеднев, она приехала в Лауд-вотер завлечь его теперь, когда он, как она думает, богат. Это не соответствует истине, но он может так подумать и отослать ее прочь… Из этого тупика нет легкого выхода. Остается лишь продолжать в том же духе и молиться, чтобы случай облегчил ее признание.

— Мисс Лоуренс? — окликнул ее милорд, слегка озадаченный долгим молчанием и почти каменным спокойствием, с которым она глядела куда-то вдаль. — Вы ответите мне? Или вы хотите обдумать мое предложение? Я понимаю всю необычность своей просьбы. Но ведь это ненадолго, я уверен.

Он не мог открыто сказать ей: о, моя дорогая мисс Лоуренс, пожалуйста, скажите «да» и сделайте меня счастливым человеком, сделайте, чтобы мне не приходилось красться по собственному дому ради возможности поговорить с вами и насладиться вашим обществом!

Как будто услышав его мысли, Эмма повернулась к нему и одарила самой ослепительной своей улыбкой.

— Учитывая временность этой ситуации, я согласна. Но смею напомнить, что леди Клара и мисс Стрэйт увидят все в самом худшем свете!

— Несомненно… и черт с ними обеими! О, прошу простить меня, я не хотел быть грубым, но боюсь, слишком долго прожил среди мужчин и забыл, как деликатно надо разговаривать в присутствии дам. Может, ваше общество благотворно повлияет на мою речь и манеры. Правда, когда-то, вы не поверите, я был образцовым джентльменом, умевшим вести себя в любой компании. Пожалуйста, верните меня в цивилизованное состояние, мисс Лоуренс, я стал совершенным дикарем.

— А если я скажу, что предпочитаю дикаря джентльмену, милорд?

— Тогда я подумаю, что вы пытаетесь льстить мне… хотя раньше я никогда не слышал от вас никакой лести. Наоборот, должен признать, что вы всегда говорите правду, и могу только надеяться, что дикарь, которым вы восхищаетесь, благороден, как тот, о котором так трогательно написала миссис Афра Бен… хотя я и не живу в джунглях.

— Однако некоторые считают Нортум-брию довольно дикой, — ответила Эмма, с сияющими глазами принимая правила его игры. — Все зависит от точки зрения, я полагаю.

— Вы правы, но надеюсь, вы простите мне попытки стать немного цивилизованнее.

Сердце Эммы билось все сильнее. Любой свидетель их разговора, несомненно, решил бы, что они флиртуют… тем более что милорд вышел из-за своего прекрасного дубового письменного стола и теперь стоял рядом с Эммой. Он снова был одет как обычно, и она подумала, что предпочитает его таким, а не денди, каким он был за обедом. Сельский костюм подходит его зрелой мужской силе, проницательно рассудила Эмма.

— Не намного цивилизованнее, — медленно ответила она, поднимая на него глаза.

И его глаза сияли, зрачки расширились, губы слегка изогнулись в улыбке.

— На сколько? Так много или так мало? — спросил он и, не касаясь ее, наклонился и легко поцеловал в губы, как бабочка, впервые садящаяся на цветок… до того, как в него вопьется пчела. Он считал ее нетронутой, и был прав.

Милорд ощутил легкое движение ее нежных губ и не отпрянул, как намеревался вначале, а слегка приподнял голову и затем снова опустил и поцеловал ее еще раз.

На этот раз, когда закончился второй поцелуй, отпрянула Эмма. Ее колени подгибались, все тело требовало продолжения магического действа. Если она собирается стать его секретарем, это надо прекратить, и немедленно.

— Нет, — хрипло сказал он и потянулся к ней, но она оттолкнула его с тем же «нет». Однако если его «нет» умоляло ее сказать «да», ее «нет» действительно значило «нет», и он это понял.

— Вы не должны так поступать, — печально сказала Эмма. — Я не смогу быть вашим секретарем, если вы будете обращаться со мной как со шлюхой.

— Не говорите так, — пылко произнес он, — но… — Он умолк, потому что знал, что лжет. Он, как и утверждала мисс Стрэйт, не имел намерения жениться на ней.

А какие тогда у него намерения? Он не знал… и потому не имел права целовать ее. Если у них будет любовная связь, если он сделает ее своей любовницей, она действительно станет его шлюхой… и как заметил однажды доктор Джонсон приятелю, пытавшемуся приукрасить подобную связь: «Эта женщина — шлюха, и говорить больше не о чем!» Никакие красивые слова не смогут смягчить жестокую правду.

Милорд отвернулся и уставился на стену, на портрет дедушки, с которого началось разорение Лаудвотера. О, если придется жениться снова, то только на деньгах… хотя после катастрофы первого брака он дал себе клятву не продавать душу!

— Никаких «но», — печально обратилась Эмма к его широкой спине. — Я уверена, вы сами понимаете, почему не должны соблазнять меня. Я должна зарабатывать себе на жизнь, и все, что у меня есть, — это честь и некоторые способности. Лишите меня чего-то одного, и я — в нищете.