Русский ад. На пути к преисподней - Андрей Караулов

Высокое руководство мгновенно зажималось, принимая его хамство за настоящую журналистику.

Хорошо быть интервьюером, ой как хорошо! Почему? Как почему? — Глупым людям всегда легче спрашивать, нежели чем умным отвечать!

Алешка нервничал: уже час дня, а в два тридцать у него интервью с Руцким. Вице-президент сидел в Белом доме, в Кремль Руцкого не пускали.

Недошивин тоже ерзал на стуле:

— Геннадий Эдуардович вот-вот освободится… просто через минуточку. Крайне занят… ну что поделаешь… Хотите, господин Арзамасцев, кофейку…

— Спасибо… — Алешка важничал. — Кофе-то я не очень…

— Мутное не пьете, — Недошивин заулыбался, — как это правильно, Алексей Андреевич! В театре Сатиры был, знаете ли, такой артист — Тусузов. Он жил почти сто лет и никогда, даже летом, не уезжал из Москвы. Он так говорил: «Знаете, почему я до сих пор не помер? Во-первых, я ни разу в жизни не обедал дома. Во-вторых, никогда не пил ничего мутного…»

Недошивин засмеялся.

— А молоко? — поинтересовался Алешка.

— Молоко?.. — Недошивин полез в карман за сигаретами. — Оно вроде не мутное, молоко. Оно же белое.

— Белое, да… — Алешка кивнул головой.

— Говорят, желудок после сорока… молоко не усваивает, — вздохнула Ирочка.

— А сыр? — заинтересовался Алешка.

— Там, где молоко, там и сыр.

— Сколько же болезней на свете… — протянул Недошивин.

— Ой, Жорик, не говори…

На столике с телефонами пискнула, наконец, красная кнопка. Алешка что-то хотел сказать, но Недошивин вскочил:

— Геннадий Эдуардович приглашает! Вот и дождались, слава богу!

Алешка встал. Недошивин любовно сдунул с его свитера белую нитку, взял Алешку за плечи и легонько подтолкнул его к дверям:

— Ни пуха ни пера, Алексей Андреевич!

«Я че… на подвиг, что ли, иду?» — удивился Алешка.

Он медленно, словно это была мина с часами, повернул ручку и легонько толкнул дверь:

— Это я, Геннадий Эдуардович!

Бурбулис всегда, в любую минуту, был спокоен, как вода в стакане.

— Привет, Алеша. Иди сюда.

«Встреча без галстуков», — догадался Алешка.

— Все-таки у Мэрилин лицо совершеннейшей идиотки, — вздохнул Бурбулис и откинул в сторону «Огонек» с фотографией Мэрилин Монро. — Неужто она была любовницей Кеннеди?

Бурбулис встал, сел на диван и показал Алешке место рядом с собой.

— Из женщин, Алеша, я всегда боялся резвых глупышек… Выпьешь чего-нибудь?

— Я не пью, Геннадий Эдуардович.

— Я тоже… — поморщился Бурбулис. — Знаешь, Алексей, что такое демократия? Вот я так бы определил: это такой государственный строй, который подгоняет робкого и осаждает прыткого.

«Класс! — подумал Алешка. — Интересно, он это сам сейчас придумал или советники подсказали?»

— Вот ты, Алеша, умный и способный человек; нашу беседу я по-прежнему считаю своим самым серьезным интервью за весь прошлый год.

— Я его в книгу включил, Геннадий Эдуардович. Второй том диалогов «Вокруг Кремля».

— Кто издает?

— АПН…

— Будут проблемы… ты скажи. С бумагой, например.

— Спасибо, Геннадий Эдуардович, — важно кивнул Алешка. — Спасибо.

Бурбулис смотрел на него так, будто он — цветок в оранжерее.

— Люди, которые будут жить в двадцать первом веке, Алеша, уже родились. Ты ведь не женат, я знаю? Все время на работе? Значит, отдавая всего себя работе, нашему делу, Борису Николаевичу и нам, его соратникам… ты сегодня строишь не только свое будущее, но и свою личность — согласен со мной? И я, Борис Николаевич… мы все, Алеша, очень рациональны в общении с людьми. Сейчас возникла потребность временного союза двух типов культур: книжной… я бы так определил эту культуру, и командно-волевой. Ты должен, Алеша, понимать: сегодня Борис Николаевич освобождается от всех своих предрассудков и помогает освободиться от предрассудков другим гражданам — каждому от своих.

Политик, я считаю, не должен быть слишком умен. Очень умный политик видит, что большая часть стоящих перед ним задач совершенно неразрешима. Но если ты с нами, если ты в нашей команде, ты можешь быть совершенно спокоен: двадцать первый век — твой! А от тебя, взамен, требуется только одно: доверие к себе и полное доверие Президенту. Второе условие. Ничему не удивляться — ничему и никогда. Свобода есть испытание, свобода, сам выбор свободы, это мучительный выбор. А Борис Николаевич так устроен, что его личная культура «мучительного выбора» не предусматривает.

У Бориса Николаевича — по-другому: чем проблема сложнее, многофакторнее, тем больше ему хочется сразу проблему упростить. Его утомляет излишняя детализированность… — но что делать, Алеша, у каждого человека присутствуют свои обидные слабости! Короче, так: от имени Бориса Николаевича, я с удовольствием предлагаю тебе работу в Кремле — в пресс-службе Президента. Вот так, Алеш-кин! Не ожидал?

Алешка был готов к любым неожиданностям. Но не к таким.

— Конечно нет, Геннадий Эдуардович…

— Маленький ты еще, — улыбнулся Бурбулис, растворяясь в своей улыбке. — Впрочем, молодость, Алешкин, это тот недостаток, который быстро проходит… как известно.

Алешка заметил, что улыбка у Бурбулиса — почти женская.

— Теперь о твоих функциях, — Бурбулис сразу стал очень серьезен. — Они, Алексей, у тебя совершенно особые, то есть все, о чем мы говорим, это anter nu, на ушко, так сказать, не для чужих.

«Вон че… — подумал Алешка, — дядька Боднарук был прав. Меня даже не спрашивают, надо мне это все или нет…»

— Не скрою… — Бурбулис чуть-чуть подался вперед и наклонил голову, — ты нужен мне, прежде всего мне, понимаешь? Ты будешь выстраивать… именно выстраивать, Алеша… мои отношения с вашим братом — журналистом. Причем выстраивать их неторопливо, словно камушек к камушку; будешь отбирать умных и преданных нашему делу людей. Будешь публиковать статьи против наших противников. Не только коммунистов, они у нас живые мертвецы; куда опасней, мой друг, иные люди, которые сейчас вроде бы с нами, но на самом деле это все те же «красные директора» — Скоков, например.

Еще опаснее Руцкой. Вот с кем у нас открытая война!

Ты обязан знать все, что пишут обо мне газеты. Запоминать имена тех, кто пишет негативно, встречаться с этими людьми, если это, конечно, не «Советская Россия» и не «Правда», — ты парень контактный, легкий, вот и будешь… да? превращать моих врагов в моих же друзей, ибо дружба со мной гораздо продуктивнее и умнее, чем борьба. Это ясно? Ты все понял, Алеша?.. Надо начинать строить образ Бурбулиса! Настоящий образ! Не линейный! Каждый из нас ни на кого не похож, так ведь?.. Свяжись с Карауловым из «Независимой газеты», с Леней Млечиным — работайте, мальчики! Но знай, в твоем лице, Алеша, мне нужен человек родной. Как жена, допустим… Или — как сын. Мы поможем тебе перебраться в Москву из твоей деревеньки, сделаем квартирку, небольшую, но уютную, чтобы ты и я могли бы контактировать неформально, так сказать, сугубо дружески, как родные люди. Мы с тобой, Алеша, быстро найдем общий язык, я так чувствую, я… редко ошибаюсь… — ну что, я не прав?..

Услышав про жену, Алешка все понял и теперь — тихо веселился. «Как я ему… — а?» — мелькнула мысль.

— Вы правы! Вы ужасно правы, Геннадий Эдуардович!

— Ну вот и славно! Какая ты умница, Алеша!

Он, казалось, был очень доволен.

— Вы мне очень симпатичны, Геннадий Эдуардович. Как политик.

Бурбулис быстро повернул голову:

— Ну-ка, посмотри мне в глаза! А как человек? Как мужчина?

— Тем более как человек, — добавил Алешка. — Только не пойму, Геннадий Эдуардович… зачем меня из «Известий» выгнали?

— Чтобы ты, — Бурбулис мягко улыбнулся, — почувствовал вкус к теневой политике, Алеша. «Известия» от тебя никуда не уйдут, захочешь — вернешься, причем с повышением!

— Когда приступать?

— Ты уже приступил. Теперь скажи… — Бурбулис пристально посмотрел на Алешку, — тебя ничто не смущает?

— А я не девочка, Геннадий Эдуардович!

— Вот и славно! Вот и славно, Алеша, что ты не девочка… Я все понял, меня это устраивает. Приступай к работе!

— Можно не сразу, Геннадий Эдуардович? — Алешка встал. — Через полчаса у меня интервью с Руцким, в воскресенье Руцкой летит в Тегеран и берет меня с собой.

Бурбулис откинулся на стуле, потом встал и прошелся по кабинету.

Он ходил тихо-тихо, по-кошачьи; Алешка сразу обратил внимание, что на Бурбулисе не легкие ботинки, как у всех, а домашние тапочки.

— Опасная дружба, Алеша! — наконец сказал он. Вице-президент России Руцкой — подлая фигура. И временная. А дружить надо с постоянными людьми, так я считаю, мой друг. Не с юродивыми.

— Да… какая там дружба! — Алешка махнул рукой. — Просто я… вообще нигде не был, даже в Турции, а мне… обещали интервью с Хекматьяром.