О криминалистике и не только: избранные труды - Евгений Ищенко

В основе такого подхода лежит прагматическая мысль о том, что все относительно, условно, ничего абсолютного нет. А этот путь неминуемо ведет к вседозволенности, правовому нигилизму, субъективизму, безнравственности, произволу должностных лиц, участвующих в уголовном судопроизводстве. Таким образом, вопрос о признании или непризнании объективной истины имеет важное практическое значение. Без ее установления неизбежно происходит отрыв уголовного процесса от объективной реальности и его формализация, ведущая к беззаконию, к правовому произволу.

Исходным научным положением об объективной истине в уголовном процессе является воспринятая и развитая криминалистикой теория отражения, согласно которой наши ощущения и представления являются слепками, отпечатками действительности. В формулируемых понятиях и суждениях находит свое отражение объективная действительность, которую человеческое мышление вполне способно познать.

Истина есть соответствие наших представлений и умозаключений объективной действительности, данной нам в ощущениях. Другими словами, совокупность обстоятельств уголовного дела, составляющих предмет доказывания, и есть та объективная реальность, которая познается в ходе уголовного судопроизводства с целью установления истины. В познавательном плане эта реальность и служит объектом познания для следователя, дознавателя, прокурора, суда, других участников уголовного судопроизводства.

Объективная истина требует объективного подхода, установления корреляционных связей между предметами и явлениями, втянутыми в орбиту уголовного судопроизводства, между уличающими и оправдывающими доказательствами. В основе исследовательского типа уголовного процесса лежит качество расследования. А в основе нынешнего?

«Решительно подчеркну, – писал А. М. Ларин, – что единственное, чему может служить отрицание объективной истины, это оправдание следственных и судебных ошибок, следственных и судебных преступлений»201. Ох, как он был прав!

Разработчики УПК РФ намеренно или по незнанию проигнорировали то обстоятельство, что предварительное следствие – это система. На следствии есть целый комплекс уголовно-процессуальных средств и возможностей для установления объективной истины по расследуемому делу. Однако заложенная в УПК РФ концепция состязательного процесса, третирующая объективную истину, одновременно исключает и подлинную процессуальную самостоятельность следователя. Наряду с прокурором и дознавателем, следователь процессуально ограничен функцией обвинения – «уголовного преследования» (ст. 21 УПК РФ). У следователя теперь нет познавательной функции, обязывающей исследовать обстоятельства дела всесторонне, полно и объективно. Тем самым он превращен из исследователя обстоятельств совершенного преступления в преследователя или чиновника – оформителя материалов уголовного дела.

Если следствие отнесено к органам уголовного преследования, то тем самым оно заранее наделено обвинительным уклоном. Ведь истинное назначение следствия – объективно расследовать (исследовать) конкретные уголовные дела, а не «уголовно преследовать» подозреваемого. В таком подходе сквозит односторонность, тенденциозность, презюмированность следствия, словно участь подозреваемого, обвиняемого предрешена и защищаться бессмысленно. «Уголовным преследованием» и следователь, и обвиняемый заведомо лишаются права на объективную истину. Ничего не выигрывает от этого и потерпевший202.

УПК РФ значительно расширил процессуальные права начальника следственного отдела (ст. 39) и тем самым сузил процессуальную самостоятельность следователя, что едва ли оправдано в интересах объективного расследования уголовных дел, поскольку неясно, кто же из них осуществляет расследование, следователь или начальник следственного отдела, кто отвечает за его конечные результаты.

Согласно статистическим данным Н. С. Мановой, 73 % опрошенных ею следователей заявили, что расценивают эти положения УПК как шаг на пути превращения следователя из процессуально самостоятельной фигуры в чиновника, жестко подчиненного суду, прокурору и начальнику следственного отдела, а потому лишь выполняющего их указания203.

В литературе подчеркивается, что следователь сегодня лишен права на самостоятельное принятие процессуальных решений уже более чем по 40 узловым вопросам возбуждения уголовных дел и производства по ним предварительного следствия»204. С вступлением в силу Федерального закона № 87 от 5 июня 2007 г. положение несколько изменилось, но не радикально.

Что касается прокурора, то сам законодатель в состязательном уголовном процессе побуждает его смотреть на закон и законность глазами стороны обвинения (уголовного преследования), т. е., на наш взгляд, узко, односторонне, предвзято, а не как подобает органу надзора за законностью в уголовном судопроизводстве.

На наш взгляд, эффективность предварительного следствия находится в прямой зависимости от того, насколько сам уголовно-процессуальный закон обеспечивает и гарантирует совершенствование профессиональной деятельности следователя, его процессуальную самостоятельность. Система уголовно-процессуального права должна быть такой, чтобы в ней был заложен источник постоянного повышения профессиональной компетентности следователей и судей, а не их профессиональная деформация, а то и деградация.

Истина в готовом виде дана быть не может – она обнаруживается лишь в результате объективной исследовательской деятельности. В этом ее практическое значение. Для следователей и органов дознания строгое соблюдение требований закона должно означать, прежде всего, обеспечение быстрого и полного раскрытия и расследования преступлений, проведение всех необходимых процессуальных действий по собиранию и исследованию доказательств205.

Важно, чтобы содержание законности как принципа соответствовало своему понятию. Ведь можно говорить об истинной и формальной законности. В истинной законности форма должна соответствовать своему содержанию. В противном случае получится «по форме правильно, а по существу издевательство», т. е. противоречащее форме содержание, не отвечающее требованиям подлинной законности.

Законность не должна быть сугубо формальной, безразличной к своему содержанию. Представляется, что подлинная, в диалектическом смысле, законность может быть только там, где уголовно-процессуальный закон ориентируется на объективную истину. Увы, в ст. 6 УПК РФ «Назначение уголовного судопроизводства» ударение сделано именно на формальную законность, что не могло не сказаться на качестве следственной деятельности.

Реализация принципа законности на предварительном следствии достигается всесторонним, полным и объективным исследованием обстоятельств дела, наряду с осуществлением прокурором обвинительной функции. Однако законодатель изъял из УПК исследовательскую функцию прокурора, а также дознавателя и следователя, чем, по сути, отождествил надзор за законностью с уголовным преследованием.

Если предварительное следствие исходит из уголовного преследования, а не из всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела, то чего же ждать от стороны защиты – только адекватной реакции. И это заложено в действующем УПК. Она и подавно не будет ориентироваться на достижение объективной истины, а лишь на выигрыш дела, на прагматический интерес и выгоду, упрощение и ускорение процесса.

Настоящий адвокат приходит в суд для того, чтобы помочь ему найти истину, правильно и справедливо решить дело, а не просто для того, чтобы вести единоборство с прокурором. Обязанность адвоката – защита от необоснованного обвинения (это противовес нарушения законности следователем, дознавателем, начальником следственного отдела, прокурором), а не избавление преступников от законной ответственности. Защищать – не значит вводить в заблуждение прокурора, следователя, суд206. Золотые слова! Но где они, настоящие адвокаты?

Проблема этических устоев деятельности адвокатов-защитников далеко не нова. Более века назад А. Ф. Кони писал, что «уголовная защита представляет больше поводов для предъявления требований, почерпнутых из области нравственной… ввиду сложных и многоразличных отношений защитника к своему клиенту – подсудимому и к обществу». При этом он отмечал, что «защитник должен являться лишь правозаступником и действовать только на суде или предварительном следствии… Он не слуга своего клиента и не пособник ему в стремлении уйти от заслуженной кары правосудия. Он друг, он советник человека, который, по его искреннему убеждению, невиновен или вовсе не так и не в том виновен, как и в чем его обвиняют». В то же время должны вызывать тревогу случаи, когда «защита преступника превращается в оправдание преступления, причем потерпевшего и виновного, искусно извращая нравственную перспективу дела, заставляют поменяться ролями, или как широко оплаченная ораторская помощь отдается в пользование притеснителю слабых, развратителю невинных или расхитителю чужих трудовых сбережений»207.