Сапфо - Игорь Суриков

Например, правитель Митилены Питтак от всех остальных античных авторов получил исключительно высокую оценку. А Алкей находит для него слова только в таком вот духе:

Всенародным судом                  Отдали выРодину бедную,Злополучный наш град,                  В руки — кому ж?Родины пасынку!Стал тираном Питтак,                  Города враг,Родины выродок.

(Алкей. фр. 348 Lobel-Page)

Лирик не гнушается даже нападками на внешний облик Питтака. Тот был невысоким, коренастым — поэтому для Алкея он всегда «толстяк», «пузан», а то и какая-нибудь «косолапая деревенщина». Или возьмем такой выпад:

…На всех попойках бражник безудержный,С утра пьянел он полными кубками                  Неразбавляемого хмеля,                                    А по ночам клокотал в застолье.Он не оставил прежних обычаевИ в новой доле, первый меж первыми,                  Задорясь пьяными ночами                                   Так, что у бочек трещало днище.Каким отцом, такой же и матерьюРожденный, ты ли требуешь почести,                  Как будто вольный и достойный…

(Алкей. фр. 72 Lobel-Page)

Здесь Питтак в гиперболизированной форме обвиняется в якобы присущей ему чрезмерной страсти к винопитию (хотя не думаем, что в этом плане он как-то особо отличался от остальных представителей лесбосской элиты). Ну, и, конечно, не обходится без попрека «низким», «недостойным» происхождением…

Откуда же такая жгучая ненависть? Всё выясняется из следующего стихотворения:

Не всегда продувнойБестией был ПиттакИ беспечен умом.Нам, главарям, клялся,На алтарь положаРуку, а сам берегЗлорадетелей родины…

(Алкей. фр. 67 Lobel-Page)

Как видим, вот в чем дело: вначале Питтак был союзником Алкея, входил в одну с ним гетерию, а потом отделился от нее, и их политические пути разошлись. Понятно, что поэт воспринял это как черное предательство, а предателей ненавидят, как известно, сильнее, чем просто врагов.

В алкеевской политической лирике рефреном проходит один развернутый образ, очень сильный и оригинальный для того времени: государство, погруженное в пучину гражданских смут, уподобляется попавшему в бурю кораблю. Похоже, у Алкея эту метафору позаимствовал и Феогнид, использовав ее в элегии, которая уже звучала.

«Морские» стихи Алкея (хотя на самом деле они и не вполне морские, учитывая их аллегорический характер) необычайно сильны, они принадлежат к высочайшим шедеврам всей античной лирики. Главные из них просто нельзя не процитировать, тем более что тут видны блестящие образчики алкеевой строфы:

Пойми, кто может, буйную дурь ветров!Валы катятся — этот отсюда, тот                  Отсюда… В их мятежной свалке                               Носимся мы с кораблем смоленым.Едва противясь натиску злобных волн,Уж захлестнула палубу сплошь вода;                  Уже просвечивает парус,                             Весь продырявлен. Ослабли скрепы.

(Алкей. фр. 326 Lobel-Page)

Под взметом вихря новый взъярился вал.Навис угрозой тяжких трудов и бед.                  Натерпимся, когда на судно                                Бурно обрушится пенный гребень.Дружней за дело! И возведем оплот,Как медной броней, борт опояшем мы,                  Противоборствуя пучине,                                В гавань надежную бег направим.Да не поддастся слабости круг борцов!Друзья, грядет к нам буря великая.                  О, вспомните борьбу былую,                                Каждый пусть ныне стяжает славу.Не посрамим же трусостью предков прах,В земле под нами тут упокоенных:                  Они воздвигли этот город                                На благоденствие нам, потомкам.Но есть иные — люди, не властныеВ своих желаньях. Темным страстям служа,                  Их опозоренные руки                                Предали город рукам таким же.

(Алкей. фр. 6 Lobel-Page)

Что делать, буря не унимается,Срывает якорь яростью буйных сил,                  Уж груз в пучину брошен. В схватке                                С глубью кипящей гребут, как могут.Но, уступая тяжким ударам волн,Не хочет больше с бурей бороться струг:                  Он рад бы наскочить на камень                                И погрузиться на дно пучины.Такой довлеет жребий ему, друзья,И я всем сердцем рад позабыть беду,                  И с вами разделить веселье,                                И насладиться за чашей Вакха.Тогда нас гибель ждет неминуемо.Безумец жалкий сам ослепит себя —                  Но мы…

(Алкей. фр. 73 Lobel-Page)

Строка внезапно обрывается. И, как ни странно, это выглядит органично. Как бы последний выкрик утопающего — а дальше всё захлестнуто волнами, которые так и ходят, так и ходят в этих строках Алкея. Нам кажется, что и сама алкеева строфа родилась в уме моряка, который видел волны не так, как певцы эпоса, взиравшие на них с берега (с берега-то они все видятся более или менее равномерными), а именно так, как видят их мореходы с корабля: все волны разные, не случайно же представление о девятом вале.

Смоленый, терпкий, воистину морской дух ощущаем мы, читая процитированные стихи Алкея. И это даже несмотря на то, что мыслит-то он тут отнюдь не о море. Аллюзии предельно прозрачны: корабль — это город, он тонет, его надо как-то спасать… Как? Темпераментный Алкей, поэт-политик, твердо знал рецепт спасения: свергать, свергать, свергать… Не важно кого, но главное — что любой существующий режим нехорош, а хорош он станет тогда, когда к власти придет сам Алкей с единомышленниками.

Судьба поэта складывалась по-разному; порой и он ощущал себя каким-то абсентеистом и выдавал следующие (совершенно гениальные!) строки:

Дождит отец Зевс с неба ненастного,И ветер дует стужею севера;                  И стынут струйки дождевые,                                И замерзают ручьи под вьюгой.Как быть зимой нам? Слушай: огонь зажгиДа, не жалея, в кубки глубокие                  Лей хмель отрадный, да теплее                                По уши в мягкую шерсть укройся.

(Алкей. фр. 338 Lobel-Page)

Что-то глубоко пушкинское звучит для нас в этих стихах (помните: «Выпьем с горя, где же кружка? / Сердцу станет веселей»?). Но, конечно, со скидкой на особенности климата. Алкей описывает зиму, но что представляет собой греческая, средиземноморская, субтропическая зима? Она вызывает ровно те же ассоциации, что для нас, жителей умеренных широт, — осень. В нашем понимании зима — это морозы, сугробы… А для эллина с зимой связывалось совсем иное — дождь, слякоть, пронизывающий ветер.

Алкей был вообще мастером описаний природных явлений — особенно процессов изменений в природе. Иной раз его читаешь как будто Фета:

И звенят и гремят                  вдоль проездных дорогЗа каймою цветов                  многоголосыеХоры птиц на дубах                  с близких лагун и гор;Там вода с высоты                  льется студеная,Голубеющих лоз —                  всходов кормилица.По прибрежью камыш                  в шапках зеленых спит.Чу! Кукушка с холма                  гулко-болтливаяВсё кукует: весна.                  Ласточка птенчиковПод карнизами крыш                  кормит по улицам.Хлопотливо мелькнет                  в трепете быстрых крыл,Чуть послышится ей                  тонкое теньканье.

(Алкей. фр 115 Lobel-Page)

А вот любовная тематика, судя по всему, не была этому лирику особенно близка. Позже сложилась легенда, будто бы Алкей был безответно влюблен в Сапфо. И написал ей такие строки:

Сапфо фиалкокудрая, чистая,С улыбкой нежной! Очень мне хочется                  Сказать тебе кой-что тихонько,                              Только не смею: мне стыд мешает.

(Алкей. фр. 384 Lobel-Page)

А поэтесса будто бы ответила ему другим четверостишием (которое, кстати, тоже написано алкеевым стихом, хотя к нему Сапфо вообще-то обращалась редко):