Американский экспресс - Илья Петрович Штемлер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помнится случай… После долгой разлуки дочь приехала ко мне погостить. Я приготовил обед. Должен заметить, что холостяцкая жизнь имеет массу своих плюсов, один из них — удовольствие от приготовления пищи. Словом, предвосхищая радость дочери, я пригласил ее отведать с дороги отцовского борща. Получив отказ, я растерялся и обиделся, как ребенок, у которого отняли игрушку. Принялся настаивать… «Хотя бы одну ложку, — канючил я. — Ну на кончик языка, только пригуби. Я трудился все утро!» Мои уговоры были тщетны — напротив, дочь только рассвирепела в своем упрямстве…
Хлопнув дверью, она заперлась в спальне… О, скупые отцовские слезы! Кто их видит?! Несколько минут я сидел с остывшей ложкой борща на весу, потом слизнул языком янтарную жирную пленку, вернул ложку в тарелку, вздохнул и пошел мириться…
«Ты всегда был упрямцем, — прокомментировала жена мой рассказ, позвонив по телефону из Нью-Йорка в Петербург. — Ну не хотела девочка пробовать твой дурацкий борщ! У нее свое меню — соки, овощи, фрукты. Посмотри на ее фигуру, а потом на свою, упрямец!» — и повесила трубку.
«Упрямец?! — душила меня обида. — Неужели так трудно было попробовать ложку борща? Одну ложку! В первый день встречи после долгих лет разлуки? Да, возможно, я упрямец, но я же как-никак отец. Но каков характер доченьки? Кремень!»
В глубине души я гордился ею — мне всю жизнь не хватало твердости характера. Нередко твердость характера я подменял нервной злостью, граничащей с истерикой. Возможно, это возрастное. Но со стороны наверняка выглядит жалко…
Боб из штата Колорадо
Преодолевая болтанку быстрого вагона, я, цепляясь за поручни винтовой лестницы, поднимался на второй этаж. По пути, в распахнутой двери багажной секции, поверх чемоданов пластались лыжи. Голубые, с яркой белой полосой. «Где-то мне они уже встречались», — подумал я и, толкнув послушную дверь, вошел в ресторан. Меня притягивали поездные вагоны-рестораны, этот вертеп самых отъявленных прохвостов, многих из которых повыгоняли за проделки из обычного общепита. Наездился, насмотрелся по нашим российским дорогам. И все равно бесшабашная удаль официантов в застиранных фартуках с торчащими из кармана маленькими деревянными счетами, на которых всегда дважды два выходило шесть, запах «суточных щей» и котлет с макаронами плюс бутылка «Жигулевского» сокращали томительность пути. А теперь вот вагон-ресторан поезда компании «Амтрак»…
Яркий люминесцентный свет шпарил с потолка на шестиместные столы, забранные сероватыми скатертями, с пышным букетом цветов посредине. Вдоль кромки стола, в ожидании гостей, впечатались шесть наборов тарелок — мал мала меньше — в окружении вилок, ножей и салфеток. Из гостей, видимо, я был первым. Официантка — миловидная пухленькая блондинка, похожая на кинозвезду сороковых-фронтовых Людмилу Целиковскую, — шагнула навстречу. Уточнила, из какого я купе, и, предложив местечко у окна, протянула меню в кожаном окладе.
«Все оплачено — заказывай что хочешь. Попробуй, для начала, салат овощной и, пожалуй, салат из крабов. Далее, скажем, стейк с картофелем-гриль, — ликовала душа. — Но вначале лососинки — на закуску. Вина заказать. А лучше виски с тоником. Впрочем, виски к стейку — куску мяса — не принято, лучше все-таки вино… Кофе с тортом. И мороженое. И сигареты «Мальборо», хоть я и не курю, но раз все оплачено — грех отказываться. Еще бы к этому меню такую красотку, как официантка, полный был бы кайф…»
Официантка приняла заказ, после чего, продолжая улыбаться, сказала, что, если мистеру будет ночью не по себе от столь обильного ужина, она принесет еще таблетки «Алька-Зельцер» — помогает от тяжести в желудке…
— Мистер, вероятно, из России? — спросила она, чтобы смягчить проскользнувшую бестактность, и добавила беспечно: — А я родом из Польши, — и ушла, покачивая крутыми «польскими» бедрами, обтянутыми синим атласом.
«Вот стерва! Будто из своего кармана оплачивает мой заказ», — я смотрел ей вслед и вспоминал Варшаву шестьдесят шестого года, свою первую загранкомандировку от завода «Геологоразведка» и прелестную пани Христину, дежурную по этажу в гостинице «Нова Прага», что на левом берегу Вислы, за мостом. Бедер, как у Христины, я не встречал ни в одном журнале. Такие бедра доступны лишь альпинистам, и я каким-то образом оказался в их числе… Тогда я был молод и удачлив, не то что сейчас… Я скосил глаза к черному глянцу ночного окна, увидел свое отражение и вздохнул — для обладателя подобного профиля даже куриное бедрышко большая удача…
А за окном, в кромешной тьме, простирался штат Миссури, названный, как и штат Миссисипи, по названию протекающей в его пределах реки, которая вместе с рекой Миссисипи считается самой протяженной рекой мира. На ее берегах козырял сорванец Том Сойер, и здесь же родился его создатель, писатель Марк Твен, человек, прославивший штат Миссури. Прославил свой родной штат и крупнейший поэт Америки Томас Элиот. Кстати, и тридцать третий президент Гарри Трумэн, что родился в Миссури, внес свой вклад в историю страны не только первой атомной и водородной бомбой да созданием НАТО, но знаменитым планом Маршалла, что поднял Европу из руин Второй мировой войны… Лично мне штат Миссури пришелся по душе тем, что символом его стал куст кизила.
С детства я обожал кизиловое варенье. Своим густым гранатовым цветом, нежным кисло-сладким вкусом, варенье не имело себе равных… Так что я понимаю жителей штата Миссури. И птичка-синичка — маленькая, голубая, голосистая по весне — тоже была выбрана символом штата удачно, ничего не скажешь…
В темень вагонного стекла стали постреливать огоньки. Вначале одинокими выстрелами, потом целыми очередями и, наконец, залпами — мы въехали в какой-то населенный пункт. Сочные рекламы, люди, магазины, автомобили, дома…
На фронтоне скромного здания вокзала высвечивалась надпись — «Канзас-Сити. Штат Миссури». Хорошенькое дело! Откуда он тут взялся, этот Канзас-Сити? Ведь до самого штата Канзас по расписанию осталось более часа хорошего хода. Выходит, существуют два Канзас-Сити…
Да, веселые дела творились в этих местах в стародавние времена. Подумать только, совсем недавно, без малого двести лет назад, гигантская территория, распростертая вдоль самой протяженной реки мира с севера на юг, принадлежала Франции и называлась Луизианой. Это пятьсот миллионов акров земли — больше, чем вся площадь Соединенных Штатов в те времена. Первый консул Франции Наполеон Бонапарт готовился к будущим победоносным войнам, готовился стать повелителем Франции. А тут лишние хлопоты о заморских колониях, да и деньги не помешают… Вот он и предложил Соединенным Штатам купить у Франции Луизиану, а заодно и Новый Орлеан, в общей сложности за пятнадцать миллионов
