Чаша императора - Луи Бриньон

— Ты проклят… как и все… Валуа… — прошелестел едва слышный надтреснутый голос. — Найди её… найди и женись… Только так… ты сможешь… избежать смерти…

Король побледнел ещё больше, но, совладав с объявшим его ужасом, приблизился и наклонился к астрологу.

— О ком ты говоришь?

— Я знаю, о ком он говорит.

Король выпрямился и устремил на мать хмурый взгляд:

— Что здесь происходит, хотел бы я знать?

— Он, — Екатерина указала на астролога, который, обессилев, закрыл глаза и вновь погрузился в забытье. — Он, Горико, — с силой повторила она, — пророчит тебе смерть, как предсказывал некогда кончину твоему отцу и братьям.

— Я чувствовал… я знал, мои молитвы… Господь их не услышал, — король прислонился спиной к стене и медленно сполз по ней вниз, руки бессильно упали на колени, взгляд выражал полную обречённость.

— Возьми себя в руки! — жёстко прозвучал решительный голос матери. — Я не допущу этого! Мы разрушим проклятье — у тебя появится законный наследник, и ты будешь жить.

— Разве мы в силах противостоять провидению? — с отчаянием шептал король. — Моя милая супруга, мои любимые друзья… вы, матушка…

— Вот о твоих друзьях и поговорим, — вновь перебила его королева. — Пора им заняться делом. Ты дал Жуайезу и Д’Эпернону титулы герцога. Пусть первый займётся Гизом, а второй — Наваррой.

— Это опасно, матушка. Разве вы не видели, с какой наглостью ведёт себя герцог де Гиз? Я не могу подвергать жизнь Жуайеза опасности.

Королева поднялась с кресла и устремила холодный взгляд на сына.

— Ведите себя, как подобает королю. Встаньте.

Король молча подчинился.

— Вы сделает всё так, как я говорю. Чего стоит жизнь ваших друзей по сравнению с вашей собственной? Или вы не видите, что происходит вокруг? Гиз и Генрих Наваррский пытаются занять ваше место на троне. Они готовы на всё. И в этой борьбе не уместны жалость или сострадание. Никогда не забывайте об этом, сын мой, и никогда не щадите своих врагов, ибо вас никто не пощадит.

Королева-мать вышла. Король, поколебавшись, направился вслед за нею.

Екатерина Медичи, взяв из рук слуги подсвечник, спустилась в подземелье замка, где она застала одного из братьев Руджиери — Козьму, осторожно переливавшего зеленоватого цвета жидкость из одного флакона в другой. Разложенные перед ним на столе пучки засушенных трав придавали ему вид аптекаря.

— Ты мне нужен, Козьма, — не отвечая на его почтительный поклон, без предисловий заговорила королева. — Я хочу доверить тебе очень важное дело.

— Всё, что в моих силах, ваше величество, — Руджиери, отложив флаконы, вновь поклонился.

— Отправишься на Юг. Ты должен найти одну женщину. Имя её — герцогиня Д'Эгийон. Она мне нужна живой и здоровой. Когда отыщешь её, дашь мне знать. И ещё… — слегка помедлив, добавила королева, — её, скорее всего, охраняют. Те, кто охраняют её, называют себя «Белым Единорогом». Без своего вожака они не представляют опасности. Ты понимаешь, что я имею в виду? — увидев согласный кивок, она продолжила: — Вечером я пришлю к тебе двоих людей.

Используй их по своему усмотрению. Возьмёшь всё необходимое, — на последнем слове Екатерина сделала ударение, — и рано утром отправишься в путь. Я останусь в замке и буду ждать от тебя вестей. Исполнишь моё поручение — получишь достойную награду. Ты всё понял?

Руджиери склонился в поклоне. Видя, что королева собирается уходить, он извиняющимся голосом произнёс:

— А разве ваше величество не хочет попробовать новый аромат духов? Я их приготовил для вас.

Мне кажется, они с точностью передают всё великолепие моей королевы.

— Отнеси их моему сыну, это немного отвлечёт его, — ответила королева, направляясь к двери.

Когда Екатерина вышла, Руджиери негромко пробормотал:

— Она хочет, чтобы я убил этого человека и вернул герцогиню. Ну что ж, ваше величество, на сей раз простой благодарности будет недостаточно, ибо я собственными глазами видел, на что тот способен.

В то самое время, когда королева-мать вернувшись в свои покои, собиралась отправиться к вечерне, в Париже, в аббатстве Сен-Виктор аббат Буандре напутствовал Сервитера, поправившегося настолько, чтобы быть в силах покинуть стены монастыря:

— Мне неведомы ваши помыслы, сын мой, но я вижу благость ваших поступков. Потому с лёгким сердцем благословляю тебя в дорогу. Считай аббатство своим домом и возвращайся, когда пожелаешь — здесь ты всегда найдёшь приют и понимание.

Сервитер поблагодарил аббата от души, затем вскинул на плечо узелок со скудными пожитками и покинул аббатство.

Глава 20

Шатобриан приближался к Блуа. Он шёл так быстро, как только мог. Тревога за судьбу Изабель, терзающая его сердце, и накатывающие приступы слабости из-за воспалившейся раны отнимали у молодого человека последние силы. Мысли его временами путались, становясь всё бессвязнее, странные видения посещали его. Заметив впереди постоялый двор, Шатобриан направился было прямо к нему, но почувствовал, что силы окончательно оставили его. Он сделал ещё несколько шагов, опустился на землю, привалившись спиной к ограде постоялого двора, и закрыл глаза.

«Я только немного отдохну, и снова двинусь в путь», — это была последняя ясная мысль Шатобриана. И он провалился в беспамятство.

Послышался скрип колёс, а вскоре из-за поворота показалась повозка, в которой сидели пожилой мужчина и юная девушка.

— Отец, останови лошадь, посмотри, этому человеку нужна помощь! — раздался обеспокоенный девичий голосок.

— Господь поможет, — опасливо озираясь по сторонам, ответил тот, кого девушка назвала отцом, но лошадь всё же попридержал. Звался он Амос и жил недалеко от Блуа, занимаясь тем, что ссужал деньги под залог. Он с дочерью возвращался домой, когда она так некстати попросила остановиться.

— Здесь много злых людей, Авиталь, — понизив голос, добавил Амос. — Нам надо поскорее уезжать отсюда.

— Я только взгляну, что с ним.

Тяжело вздыхая, мужчина уступил. Опираясь о его руку, Авиталь, так звали девушку, спустилась с повозки и, плотно укутав лицо накидкой, направилась в сторону Шатобриана. Опустившись на колени подле молодого человека, она вгляделась в его лицо, затем осторожно дотронулась рукой до его щеки. После чего поднялась и сделала знак отцу. Тот молча направил повозку в её сторону.

— Помоги мне, отец, — только и сказала Авиталь.

— Твоё добросердечие нас когда-нибудь погубит, — пробормотал он. Подчиняясь просьбе дочери, он сошёл повозки. В это мгновение из харчевни вышел высокий мужчина в богатой одежде.