Зимнее солнце - Влада Ольховская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут выбор у Даши оказался невелик, ей действительно некуда было податься. Ей по-прежнему приходилось нянчиться с младшими братьями и сестрами, которым, казалось, не было числа. Просто так это не прекратилось бы, у Даши оставалось всего два пути: поскорее выскочить замуж или накопить денег на побег.
Она решила, что второй вариант надежней. Даша окончила бухгалтерские курсы и устроилась продавцом на заправку. Ради этой работы ей приходилось дважды в день бродить по полям и лесу, часто – в темноте, но она не жаловалась, она привыкла. Ей ведь платили куда больше, чем отцу! Правда, родители без малейших угрызений совести отнимали у нее часть зарплаты, свято веря, что дочь перед ними в вечном долгу. Однако Матвей не сомневался: Даша быстро наловчилась врать им о суммах своего заработка, она была достаточно умна для этого.
Чем больше он узнавал, тем четче становился портрет погибшей. Девушка пусть и плохо образованная, но очень неглупая. Решительная. Смелая – привыкшая отстаивать свои интересы в странной семейке. Проведшая всю жизнь в деревне, знающая эти места. А еще – не желающая повторить судьбу матери, наверняка опасающаяся ранней беременности… Даша была красива, если бы она хотела продать себя, она бы это сделала. Но она предпочла долгий и трудный путь. Такие девушки рано учатся быть осторожными.
И все же она не сопротивлялась, когда кто-то увез ее в лес…
– У Даши были друзья? Хорошие знакомые? Кто-нибудь регулярно подвозил ее до дома?
– Да вообще не подвозил, кому она нужна? – отмахнулась Виноградова. – Лешка, муж мой, иногда встречал ее… Но чаще ему лень было. Ее школьные друзья почти сразу после выпуска разъехались из этой дыры. А новым откуда взяться? Дашка работала как одержимая, дополнительные часы брала, лишь бы дома поменьше времени проводить… Скажите пожалуйста, цаца какая!
– Она с кем-нибудь встречалась? Перед смертью или раньше.
– Нет, тут она совсем дура была… В школе за ней хороший мальчик ухаживал – отказала. На работе, говорят, пытались знакомиться, но она – ни в какую. Мы уж с мужем начали волноваться, что она… того… мальчиков совсем не любит, по девочкам больше… Сейчас же не поймешь, откуда эта зараза лезет! Ну, мы, чтоб проверить, попытались ее с хорошим парнем познакомить, сыном Лешкиного друга… Так она даже наорала на нас! Мол, не будет она свиноматкой в этом хлеву… Это она на меня вот так кивала! Лешка ей, конечно, втащил… Сильно получилось, но ничего, такие уроки тоже нужны!
– Как она отреагировала на это? – уточнил Матвей.
Хотелось сказать прямо, что он думает об этой семейке, но он без труда сдерживался. В гневе не было смысла. Виноградовы уже не важны, он поговорит с этой женщиной сегодня – и больше никогда ее не увидит, оставив вариться в собственном соку. Значение имела только Даша.
– Как, как… Да никак! Зашипела, гадостей нам наговорила… Сказала, что, если Лешка еще раз на нее руку поднимет, она эту руку вырвет. Так сказала, что Лешка сразу поверил! Шальная была, говорю же… Но помогала неплохо, без этого тяжко будет. Слушайте, а нам не положена какая-нибудь пенсия по потере кормильца?
– Это была ваша дочь, – не выдержал Матвей. Он знал, что собеседница его не поймет, а промолчать все равно не сумел. – Вы должны были оставаться ее кормильцами.
– Так это… мы ж и кормили ее! Восемнадцать лет…
Как и следовало ожидать, ничего она не поняла. Виноградова смотрела на него водянистыми глазами, лишенными намека и на злобу, и на осознание собственных ошибок. Она всегда так жила: просто плыла по течению, чаще принимая судьбу, чем что-то меняя. С чего бы ей вести себя иначе теперь?
Не следовало ожидать, что у нее с Дашей были доверительные отношения, значит, и правду она знала не до конца. А вот кто знал – непонятно…
– Я могу осмотреть ее комнату? – спросил Матвей. – Образно говоря, потому что я сомневаюсь, что у нее была собственная комната. Где она спала?
– У нее было кресло-кровать… У нас несколько таких, очень удобно!
Удобно для общежития – может быть, но никаких личных данных не сохраняет.
– А ее стол? Тумбочка, шкаф? Где хранились ее вещи?
– Повсюду хранились, – Виноградова обвела рукой окружающее пространство. – У нас тут особо не пошикуешь! Я ж говорю, государство ни черта не помогает, выкручиваемся как можем… Ее шмотки там повсюду разбросаны, многое растащили уже.
– Кто растащил?
– Другие дети. Как только я узнала, что Дашка наша умерла, я позволила им брать, что понравится. Ну а что? Дашке все это больше не понадобится… Очень жалко ее, конечно. Но и она учудила напоследок… Не представляю, как ее вообще хоронить, если на кладбище все заледенело! Это же, наверно, очень дорого…
Матвей почувствовал, что ему тошно оставаться здесь. Хотя четко опознаваемой вони в домике не было, всего лишь общая духота пыльного захламленного помещения… Дело было вообще не в запахах. Он боялся повести себя непрофессионально, наговорить лишнего – а это уже срыв. Поэтому Матвей поспешил попрощаться. Виноградова не заметила, что спросил он маловато для журналиста, да и записывать ее слова не стал. Она была просто рада, что он ушел, ничего не требуя.
Снаружи стало легче, хотя тошнота пока не отпускала. Матвей замер во дворе, и собака уже не смела на него лаять – видела, что от лая он не уходит и не пугается, а к более решительным действиям она была не готова. Матвей же просто дышал, медленно, будто очищая легкие морозным воздухом, вымывая из себя чужие слова.
Нельзя сказать, что его восприятие Даши Виноградовой кардинально изменилось – чего-то подобного он ожидал после слов Олега Наумова, который встречался с девушкой всего пару раз. Целеустремленная. Уже побитая жизнью, наверняка недоверчивая. Не желающая беременеть – и все равно забеременевшая.
Об этом еще предстояло подумать. Понятно, что Даша могла выступать против полноценной половой жизни, но согласилась на типично подростковую дурь, которая и привела в итоге к беременности. Вопрос в том, какой мужчина был в этом заинтересован. Мать Даши сказала, что девушка отказывалась от любых знакомств, игнорировала ровесников – а именно ровесник лучше всего подходил на роль отца ребенка. Где она нашла его? Где они встречались? И
