Как соблазнить призрака - Хоуп Макинтайр

Томми совсем другой. Над Ла-Маншем он без умолку болтал с пассажирами, сидящими через проход и сзади. Рассказывал о наших планах на Рождество и о том, как мои родители живут во Франции. Затем спрашивал, чем занимаются они. Над спинками сидений торчали лица, в проходах толпились люди. Кто-то стоял, кто-то сидел на корточках, а бедная стюардесса тщетно пыталась восстановить порядок. У Томми есть отличительная черта: он очень обаятельный, и люди безотчетно доверяют ему и рассказывают о себе все.

Меня совсем не интересовало, что у женщины, сидевшей через проход, большие сложности с дочерью-подростком. Девчонка отказалась ехать с матерью в Париж и предпочла остаться в Лондоне со своим парнем. Правда, если судить по матери, подумала я, дочурка имела на то веские основания. А когда Томми заставил женщину подробно поведать о скандальном разводе и о том, что одновременно начались проблемы с дочерью, я заметила, что другие пассажиры тоже начали потихоньку беситься.

К счастью, примерно через час Томми заснул в поезде, и я смогла почитать. В баре вокзала «Аустерлиц» у нас возникла небольшая проблемка. Его вдруг осенило, что во Франции сложно заказать полпинты «Гиннесса». Он согласился на бутылку «божоле» и осушил ее так быстро, что я удивилась, как он не начал клевать носом еще до поезда. Несколько минут я смотрела, как он спит. Он очень гордился новыми свитерами, которые купил специально для поездки во Францию. Один из них он надел в дорогу. Я заметила, что к тому времени, как мы приедем, свитер испачкается и помнется, но Томми настоял на своем. Как ни странно, я одобрила его выбор. Томми не обращал особого внимания на одежду, если, конечно, не встречался с матерью, и мне никогда не приходило в голову, что подобная любезность распространяется и на мою маму. Это был превосходный свитер. Угольно-серый, с вырезом-лодочкой. Но больше всего меня восхищала ткань – мягчайший кашемир. Совершенно не в стиле Томми. Обычно он заскакивал в «Маркс и Спенсер» минут на семь и вылетал оттуда с точной копией вещи, которая утром разошлась на нем по швам. Однажды я сама стала свидетельницей, как он разделся до майки прямо в магазине, надел новый свитер, а старый отдал девушке за кассой, чтобы она его выбросила. Она так поразилась, что не возражала. Интересно, подумала я, где он купил этот. Так и подмывало взглянуть на ярлычок, но он мог проснуться, и я устояла.

Мысли неминуемо обратились к Баззу. Я вспомнила взгляд, который он бросил на меня, когда Сельма спросила о Томми, и меня замутило. В глубине души я надеялась, что рано или поздно он объявится у меня на пороге и потребует объяснений, но дни шли, а от него не было ни слуху ни духу. Рождество приближалось с каждой минутой, и в отчаянии я позвонила. Если ответит Сельма, я всегда найду благовидный предлог, но автоответчик сообщил, что их нет дома. Их. Это что-то новенькое. Когда я звонила раньше, автоответчик просто говорил: «Оставьте сообщение, и я перезвоню». Имени не называлось, но звучал ее голос. Теперь приветственное послание изменили. Говорил Базз: «Сейчас нас нет дома…» Нас. Мужа и жены. У меня паранойя, или это сообщение предназначалось специально для меня? Он нарочно его поменял, чтобы намекнуть на что-то?

В итоге я дозвонилась, но разговор получился неловким, и я не сказала того, что намеревалась: «Будет лучше, если мы прекратим физические отношения».

– Ну, и кто этот Томми? – спросил он, едва мы поздоровались.

– Томми – это просто Томми.

– Твой любовник.

– Ты никогда не говорил мне, что у тебя есть жена.

– Мы уже это проходили. По крайней мере, ты знала о существовании Сельмы и о том, что у нее со мной некая связь. А сама ни разу не упомянула о Томми.

Я ничего не сказала. Разговор пошел не совсем так, как я планировала.

– Ты не рассказала ему о…

– Разумеется, нет.

– У тебя вошло в привычку ему изменять?

– Это со мной впервые.

– Давно вы вместе?

– Восемь лет.

– За восемь лет я первый? – недоверчиво уточнил он. Какая ужасная штука – эта двойственность. Я любила Томми, знала, что пора сказать Баззу, что больше не хочу его видеть, но… Я смущенно молчала.

– Кстати, правда здорово, что историей Сельмы заинтересовались? – пролепетала я.

Базз ничего не сказал, и я услышала шелест бумаги.

– Дай телефон своего агента. Кажется, я его куда-то задевал, – неожиданно рявкнул он, и я подпрыгнула.

– А зачем тебе…

– Нужно, и все. – В его голосе сквозила такая враждебность, что мне ничего не оставалось, как продиктовать ему номер Женевьевы.

Это было ужасно. Все осталось в подвешенном состоянии. Он резко и небрежно пожелал мне счастливого Рождества. Я спросила, можно ли позвонить ему из Франции. Может, к тому времени я наберусь храбрости и объясню то, что хочу.

– Когда ты возвращаешься? – спросил он, ускользая от ответа.

– Тридцать первого декабря.

– Ну, повеселись хорошенько. Пришлось обойтись этим.

Когда я позвонила Женевьеве, якобы пожелать ей счастливого Рождества, она заговорила о Баззе прежде, чем я успела с ней поздороваться.

– Этот тип наорал на меня, Ли. Буквально наорал. Пришлось даже убрать трубку от уха. Почему он так недоволен, что мы близки к заключению сделки? Он должен быть в восторге. Но нет, он довольно ясно дал понять, что книги не будет. По его словам выходит, что это бессмысленное занятие. Да что с ним такое?

– Он ведь не может ничего сделать? Не может нам помешать?

– У меня такое чувство, что именно поэтому он так бесится. Деньги хорошие, издатель для книги – идеальный, и Сельма хочет сотрудничать. Он не сможет придумать ни одной причины, почему это плохо. И все же он ведет себя мерзко. Нам остается лишь надеяться, что она поведает убийственную историю, которая будет стоить затраченных сил и времени. А уж ты об этом позаботишься, верно, дорогая?

Я бы обошлась без слова «убийственная». Постоянные требования, чтобы я представила хороший материал, начали лишать меня мужества. От такого давления прямо руки опускаются.

Голова Томми лежала у меня на плече. Я взглянула на его спящее лицо и, как всегда, залюбовалась. У него приятное лицо. Широкое. Открытое. Главное в Томми – он кажется надежным. Люди доверяют ему.

А главное в Баззе то, что он кажется опасным, и именно поэтому меня к нему тянет. В его лице сквозит жестокость, бессердечие. Особенно в линии рта.

Сойдя с поезда в Каоре, я поняла, что мама чрезвычайно возбуждена из-за нашего визита. Она расхаживала по платформе и потирала руки – привычка, которую она приобрела пять лет назад, когда бросила курить. Она была худая, словно гончая. Как она умудрилась еще больше похудеть с тех пор, как мы виделись в последний раз? У нее маленькая голова на длинной шее, а лицо – сплошные кости: скулы, выдающийся нос, заостренный подбородок. И огромные глаза. Я всегда думала, что у нее глаза озорного ребенка. В них светится задор. Как будто она только что напроказничала. Но вы ведь не станете ее ругать, нет? Потому что если станете, она захихикает и поклянется, что этого не делала. Я заметила, что волосы у нее очень коротко и хорошо подстрижены, подчеркивая угловатые черты лица. Но я забеспокоилась: хотя она лихо подняла воротник куртки, это отнюдь не скрадывало ее сутулости и заметно сгорбленной спины.