Лунный камень мадам Ленорман - Екатерина Лесина

– Здесь нашли Кирилла, – пояснил Мефодий и руку выпустил. – А вот там – одежду… он был пьян. А здесь глубоко. Единственное место, где глубоко. Кирилл умел плавать. В бассейне.

Мефодий наклонился и зачерпнул мутную темную воду, которая полилась сквозь пальцы.

– Открытой воды он боялся. И об этой боязни знали все. Он сам мне рассказал, как прошлым летом решил, что страх можно побороть. Вытащил всех на берег. Семейный отдых.

Вода была почти черной.

А само место, честно говоря, жутким.

– И в воду полез, думая, что сумеет… у него ведь все получалось… и когда-то давно, когда у него еще не было своего бассейна, он плавал в озере. У берега, но плавал же. А тут сказал, что едва не утонул. Софья вытащила.

В это место не заглядывает и ветер. А дом хоть и виден, но далек. И из окон вряд ли удастся рассмотреть уединенную ложбину. Кромка берега скроет. И деревья.

И кто-то знал об этом тихом и очень удобном местечке.

– Знаешь, – Машка сглотнула и еще раз оглянулась на дом. – Я тоже думаю, что твоего брата убили. Извини, но… нетрезвый человек вряд ли сам одолеет спуск. Даже если хорошо будет знаком с ним. Очень круто. И скользко. И…

– И кто-то шел с Кириллом, не позволяя ему упасть?

Да, а потом довел до края, помог раздеться, сложил одежду и проводил Кирилла к воде. А сам сел на берегу и подождал, пока озеро сделает остальное.

Именно! Он или она не ушли сразу.

Надо было убедиться, что Кирилл и вправду захлебнется, а не выберется, протрезвев, на берег.

Машка сказала, что думает, и Мефодий кивнул.

– Да, похоже на правду.

Только ее не захотели слушать. Сняв куртку, Мефодий бросил ее на камень.

– Садись. Место ведь красивое, если не думать о…

…О трупе незнакомого Машке человека? Да, пожалуй. В черной воде отражаются ели, и каменные валуны лежат, греются на зябком зимнем солнце. То тут, то там пробивается травка. И солнце плывет над водой.

– Расскажи о Стасе, – попросила Машка, усаживаясь на куртку. Галка непременно бы проворчала, что куртка – слишком тонкая, а камни наверняка холодные и Машка, сидя на них, простудится. А простуда обрастет осложнениями…

Галка осталась дома, с младшенькой и старшим, который заявил, что хочет стать великим математиком и уже второй день кряду спит в обнимку с учебником.

– Что рассказать? – Мефодий сел рядом, и Машка, отбросив стеснение, прислонилась к теплому его плечу.

– Все. Просто… ну сам смотри. Грета – жена твоего брата. Софья – его любовница. Григорий – сын… а кем вам приходится Стася?

Мефодий задумался и думал несколько секунд. Прежде чем ответить, он сунул руку в карман и вытащил горсть семечек.

– Будешь?

– Мусорить нехорошо…

– Я хозяин, разрешаю.

– Тогда буду.

Семечки Машка любила, а Галка строго-настрого запрещала их приносить, потому как, во-первых, мусор, а во-вторых, дурной пример детям.

– Стася… знаешь, интересный вопрос. Как-то о ней я и не задумывался. Она тихая. И какая ей выгода от смерти Кирилла?

– Понятия не имею, – честно ответила Машка, щелкая семечки пальцами. Наверняка пальцы станут черными и под ногти грязь забьется. Но ведь вкусно же! – Поэтому и спрашиваю, кем она вам приходится.

– Никем.

Странно.

– Совсем никем? – уточнила Машка. И Мефодий пожал плечами:

– Попробую узнать, но… знаешь, на нее как-то внимания не обращали. Но ты права, она же попала в дом. И если так, то у Кирилла имелись основания… да, странно.

– А про остальных что думаешь? Кто мог?

– Все могли, но… – Кирилл ссыпал шелуху под ноги, к вящей радости ветра, который подхватил мелкий сор, потянул, бросил в воду. – Никому не выгодно. Я не буду терпеть Гретины скандалы. И Софьины претензии мне по барабану. И носиться с мелкой сволочью точно не стану!

– А предыдущее завещание?

Машке было интересно. Страшно, потому что дело было вовсе не вымышленным, а самым что ни на есть настоящим. Однако тайна манила, да и… ей просто нравилось сидеть вот так, щелкать семечки и думать об убийстве. Правда, совесть нашептывала, что, абстрактное для Машки, убийство это было весьма конкретно и болезненно для Мефодия.

– Грете полагалась квартира и содержание, вполне, кстати, приличное. Софья получала то же самое. Гришка… с ним сложнее. Я назначался опекуном, а после достижения Гришкой двадцати пяти лет к нему отходила половина всего Кириллова имущества, включая пакет акций фирмы. Не контрольный.

– А остальное?

– Остальное – мне. Кирилл полагал, что для старта его сыночку хватит, а надо больше – заработает сам. Я же… брат считал, что несправедливо будет заставлять меня возиться с его отпрыском бесплатно. Или просто опасался, что и в двадцать пять у Гришки мозгов не сильно прибавится. А фирму жаль. Поэтому, как ни крути, но избавиться от Кирилла было выгодно именно мне.

Он подошел к самой кромке воды и, присев, опустил ладони.

– Холодная… возвращаемся?

Машка вновь посмотрела на дом. Возвращаться в это место с безумными людьми жуть как не хотелось.

– Я бы еще погуляла, если ты не против.

Мефодий был не против. И прогулка вдруг затянулась. Он то молчал, то начинал рассказывать о каких-то совершенно посторонних вещах, пустяках, не имевших особого значения. Шутил, но шутки не удавались, хотя Машка все равно улыбалась.

И удивительное дело, остров перестал пугать ее. Он был невелик и неравномерен; в южной его части пологий, остров порос зыбким березняком, который постепенно сменялся садом. Что березы, лишенные листвы, какие-то сиротливые, что низкие кряжистые яблони, дотянувшиеся друг до друга ветвями, неуловимо отличались от обыкновенных берез и яблонь. А уж на них-то Машка успела насмотреться. Здесь же, касаясь влажной коры, желтых потеков лишайника, она застывала, прислушивалась, точно и вправду надеялась услышать отклик.

Ей казалось, что деревья слышат ее.

И знают правду.

Но они молчали, а к полудню небо потемнело, а со стороны озера поднялся туман.

– Лучше вернуться, – сказал Мефодий.

И зыбь дождя подтвердила его правоту. Туман наползал на остров медленно, захватывая пядь за пядью, расстилая беловатые ленты кос. Он укутывал березы, и те исчезали. Пробирался сквозь преграду яблонь, одну за другой скрывая под войлочной белесой шубой. Пропадали звуки. И Машка, сама не понимая, откуда в ней появился этот почти первобытный страх, вцепилась в руку Мефодия.

– Мне тоже не по себе, – признался он, ускоряя шаг.

Тропинка таяла. Белая сеть уже добралась до нее, и теперь Машка видела лишь шага на два перед собой. Она смотрела на землю, на свои ботиночки, не особо новые, но теплые, надежные. Слушала хруст гальки и громкое дыхание Мефодия. Он же, растеряв слова, вновь тащил ее к дому.

Все повторялось.

И, остановившись у двери – туман добрался до самого порога, – Мефодий слабо усмехнулся:

– Такое вот странное место.

– И часто здесь случаются… туманы?

– Это второй на моей памяти, – признался он. Мефодий не спешил открывать дверь, и Машка его не торопила. Теперь, под каменным боком дома, она ощущала себя в безопасности.

Смех раздался совсем рядом. И в мареве тумана мелькнуло что-то белое…

– Не надо, – Машка успела схватить Мефодия за руку. – Не ходи за ней!

Белое на белом. И голос, который слышат двое. Голос напевает песенку… совсем рядом.

– Постой здесь, – Мефодий высвободился.

– Не ходи!

Не послушает. Он уже не слушает – сбежал по ступенькам и исчез в тумане.

– Мефодий… – Машка окликнула, понимая, что он не отзовется. Но чужой женский голос ответил ей:

– Мефодий!

И незнакомка снова рассмеялась. Она была рядом, совсем рядом, шагах в двух или трех. Машка даже видела… почти. Высокий силуэт, сотканный из белых прядей.

– Мефодий, – звала она.

Силуэт покачивался, словно женщина танцевала или же была слишком слаба, чтобы удержаться на ногах.

– Вы…

Что делать Машке? Остаться у порога? Это логично и правильно. Она не знает острова, а здесь есть и обрывы, и трещины, и легко споткнуться, упасть, свернуть шею… с ее-то везучестью!

Незнакомка подобралась ближе, и паутина тумана треснула, пропуская ее. Белое платье… длинные волосы, укрытые полупрозрачно шалью, тоже светлые, словно седые. Лица не разглядеть, а вот руки видны. Она тянется к Машке, не смея переступить некую черту. Машка видела узкие запястья и ладони-лодочки, тонкие пальцы и перстень с крупным белым камнем.

– Ме-фо-дий, – отчетливо произнесла незнакомка, и голос ее был подобен шелесту ветра. – Нет… нет…

Она отпрянула и исчезла.

Машка моргнула. Да быть этого не может! Но на том месте, где только что стояла женщина в белом, теперь не было никого. И туман молчал. Ни смеха. Ни голоса.

Ни дыхания.

А Мефодий где?

И Машка, решившись, спустилась.

– Мефодий! – позвала она его, но голос вдруг стал сиплым, слабым. А впереди мелькнула тень, мелькнула и замерла… незнакомка не убегала.