Последний звездолет с Земли - Джон Бойд

- Раз вы упомянули об этом, святой отец, мне кажется, Христос должен был нравиться женщинам.

Неожиданно отец Келли отвернулся от окна и уперся сверлящим взглядом в юношу, чуть не пригвоздив того к стенке.

- Сын мой, раскаиваешься ли ты в содеянном грехе?

Тон этого неожиданного сурового вопроса так сильно отличался от прежнего фамильярного тона священника, что совершенно сбил Халдана с толку, а слово "грех", словно удар хлыста, перечеркнуло зарождавшуюся симпатию.

- Святой отец, безусловно я раскаиваюсь... но...

- Что "но", сын мой?

- Но я не думал, что мой поступок является грехом. Мне казалось, это только гражданское преступление.

На лице священника появилась снисходительная улыбка.

- Конечно, ты бы и не усмотрел в этом греха. Человек даже перед собой не хочет признаться в том, что грешен.

Чуть повернув голову, он скосил глаза в сторону двери. Халдан догадался, что священнику не дает покоя собственная красота. К окну он подходил только затем, чтобы юноша мог получше рассмотреть, а теперь выставлял напоказ свой профиль.

Священник снова взглянул на Халдана, но на этот раз лицо его приобрело иное выражение. Взгляд сделался возвышенным; во время разговора он сурово сжимал губы.

- Только особа духовного сана может расценивать: грех это или нет. Твоя нива - математика, а моя - нравственность. И я говорю тебе прямо, сын мой, похоть - это грех.

- Простите, святой отец, - начал Халдан, тоже решительно сжимая зубы. Я близко познакомился с похотью в домах терпимости, финансируемых государством, и, смею вас заверить, мои отношения с Хиликс имели столько же общего с этими визитами, сколько истинная святость с безбожием.

- Ты не ведаешь, что говоришь, - гневно возвысил голос священник. Ваша связь была похотливой, следовательно, греховной. Мы грешим, обижая того, кого обидеть вовсе не хотели. Ты причинил зло себе, этой девушке и государству. Согрешил втройне. Да, ты согрешил, сын мой! И теперь всю жизнь будешь искупать свой грех. Будешь ли ты прощен, зависит от тебя. Матерь Божья не хочет, чтобы тебя постигла кара. Она хочет простить тебя. Но о прощении не может быть и речи, сока ты не осознаешь, что грешен.

Странный огонь зажегся в глазах Келли. Страстный, то еле слышный, то поднимающийся до небес голос заполнил все углы камеры. Умолкнув, святой отец вновь повернул голову, демонстрируя профиль.

- Простите, святой отец, но меня наказывает не Церковь, а государство.

- Сын мой, девиз нашего государства: "э трибус унум", то есть - тройной союз. Церковь входит в состав государства.

- Значит, Церковь согрешит против меня, если государство меня покарает.

- Сын мой, грех совершается, когда зло причиняется тому, кто его не заслуживает. Государство же хочет, чтобы тебя постигла кара.

- Да ведь вы только что говорили, что Матерь Божья не хочет, чтобы меня постигла кара!

- Я имел в виду деву Марию, сын мой.

Софистика Келли в сочетании с его самовлюбленностью раздражали Халдана. Он помнил наставления Флексона о смирении, но Келли - это воплощенная набожность, был настолько занят собой, что его совершенно не интересовало, как себя ведет собеседник.

Халдан не мог удержаться, чтобы не поупражняться в софистике со священником. Покорным тоном и с истинным смирением он проговорил:

- Святой отец, Христос учил нас любить ближнего. Я люблю Хиликс, а Церковь собирается наказать меня за любовь?

Отец Келли вытащил из кармана сутаны плоский портсигар. Приблизившись к Халдану, он протянул ему сигареты, но тот отказался, отчасти из опасения, что опять прикурит сигарету не с той стороны. Тогда духовник закурил сам и вернулся на прежнее место.

Склонив голову, священник раздумывал над вопросом, но улыбка превосходства, игравшая на его губах, ясно свидетельствовала, что святой отец размышляет не над существом вопроса, а всего лишь подбирает слова, которыми опровергнет аргументы наивного математика.

Халдан и сам размышлял некоторое время. Его мало занимала этика этого нравственного эксперимента. Однако священник возбуждал в нем научный интерес: юноша желал узнать, каков механизм мысленного процесса у духовника. Халдану не давала покоя мысль о том, что, возможно, Келли действительно обрел свое признание, но из-за иных даров, которыми бог так щедро наделил его, не замечает этого.

Священник поднял голову и, выпустив дым ноздрей, проговорил:

- Сын мой, когда Христос сказал: "Возлюби ближнего своего", он имел в виду следующее; мы должны любить своих ближних, уважая их гражданские права. Пытаясь увеличить численность нашей и без того перенаселенной планеты еще одним незапланированным гражданином, ты не любишь меня. Иисус сказал: "Возлюби ближнего своего", а не "Займись любовью с ближним своим".

Дальше состязаться в софистике не имело смысла. Отец Келли не имел себе равных ни на Земле, ни на небе. Дразня его, Халдан чуть было не навлек на себя неприятности: человек, способный на такие крутые повороты, мог в защиту нравственности назвать его вероотступником или даже антихристом, и тогда у Халдана на суде не оставалось никаких шансов.

Он смиренно поднял свои серые глаза и наткнулся на черные, как уголь, зрачки священника.

- Спасибо, святой отец, что вы так прекрасно указали мне на мои заблуждения.

Бич божий в одну секунду превратился в доброго пастыря и милостиво взглянул на свою овечку.

- Преклоним колени, сын мой, и помолимся.

Они опустились на колени и начали молиться. Хотя эта церемония продолжалась недолго, священник во время ее изменился неузнаваемо. Когда отец Келли-40 появился в камере, он был улыбающимся, симпатичным и энергичным мужчиной. Выходя, он представлял собой торжественную процессию из одного человека.

Третьим собеседником Халдана был Брандт - социолог.

- Это не отец Келли только что вышел от вас?

- Да, сэр.

- Велика мудрость нашего государства! Вы обвиняетесь в совращении девушки другой категории, и вам предоставляют лучшего эксперта по этому вопросу.

- Вы его знаете?

- Я жил в его приходе. Пришлось быстренько собираться и увозить оттуда жену. Надеюсь, я не опоздал.

Внезапно Брандт перестал шутить. Теперь он выглядел явно озабоченным положением юноши, а тот, измученный театральными приемами священника, с облегчением прислушивался к искренним словам социолога.

- Халдан, вы оказались в прескверной ситуации. Что за легкомысленность, так глупо попасться! Общество возлагало на вас столько надежд. Студент с такими способностями... Вот и дождались!

Во всем этом для меня много непонятного. "Например, я совершенно не понимаю, как вы могли допустить оплодотворение. Если бы не это, при моем содействии все закончилось бы выговором... К тому же публичный дом вашего университета считается лучшим в стране!