Сочинения - Валерий Брюсов

Ты дал мне, народ, мой драгоценнейший дар:

Язык, на котором слагаю я песни.

В моих стихах возвращаю твои тайны – тебе!

Граню те алмазы, что ты сохранил в своих недрах!

Освобождаю напевы, что замкнул ты в золотой скорлупе!

Я – маг, вызывающий духов, тобою рожденных, нами

убитых!

Без тебя, я – звезда без света,

Без тебя, я – творец без мира,

Буду жить, пока дышишь ты и созданный тобою язык.

Повелевай, – повинуюсь.

Повяжи меня, как слепого, – пойду,

Дай мне быть камнем в твоей праще,

Войди в меня, как в одержимого демон,

Я – уста, говори, кричи мною.

Псалтырь моя!

Ты должна звенеть по воле властителя!

Я разобью тебя об утес, непослушная!

Я оборву вас, струны, как паутины, непокорные!

Раскидаю колышки, как сеют зерна весной.

Наложу обет молчания, если не подчинишься, псалтырь!

Останусь столпником, посмешищем праздных прохожих,

здесь, на большом перекрестке!

20–23 июля 1805

Ужель доселе не довольно?

Весь этот ужас, этот бред

Еще язык мечты крамольной,

А не решающий ответ?

Не время ль, наконец, настало

Земных расплат, народных кар,

Когда довольно искры малой,

Чтоб охватил всю брешь пожар!

Так кто же голос? Мы, поэты, —

Народа вольные уста!

И наши песни – вам ответы,

И наша речь вовек проста!

29 июля 1906

Весы качнулись

Весы качнулись мировые,

Высоко подняты судьбой.

На чашу темную Россия

Метнула жребий тяжкий свой.

Молчи и никни долу, право,

Се – высшей истины черед:

Предначертан борьбы кровавой

Единый праведный исход.

Кто б ни был вождь, где б ни был случай,

Над зыбью дней властитель Рок.

Кто заградит в горах ревучий

И к морю рухнувший поток?

1905

Близким

I

Нет, я не ваш! Мне чужды цели ваши,

Мне странен ваш неокрыленный крик,

Но, в шумном круге, к вашей общей чаше

И я б, как верный, клятвенно приник!

Где вы – гроза, губящая стихия,

Я – голос ваш, я вашим хмелем пьян,

Зову крушить устои вековые,

Творить простор для будущих семян.

Где вы – как Рок, не знающий пощады,

Я – ваш трубач, ваш знаменосец я,

Зову на приступ, с боя брать преграды,

К святой земле, к свободе бытия!

Но там, где вы кричите мне: «Не боле!»

Но там, где вы поете песнь побед,

Я вижу новый бой во имя новой воли!

Ломать – я буду с вами! строить – нет!

30 июля 1905

II

Нам руки свободные свяжут

И шею обтянут веревкой,

Попы нам прощение скажут,

Повесят нас быстро и ловко.

Я буду качаться, качаться,

Без пошлой опоры на землю,

И будет в бреду мне казаться:

Я шуму великому внемлю.

Мне будет казаться: народы

Собрались внизу перед нами,

Искателей новой свободы

Сошлись проводить со слезами.

И буду, качаясь, кивать я,

Как будто при громе приветствий,

Как будто все люди мне братья,

Как это мне грезилось в детстве.

Кругом, как я корчусь, взирая,

Все зрители будут смеяться,

А я, над толпой умирая,

Все буду качаться, качаться.

1905

Предание

Посвящаю Андрею Белому

И ей надел поверх чела

Ив белых ландышей венок он.

Андрей Белый

I

Повеял ветер голубой

Над бездной моря обагренной.

Жемчужный след чертя кормой,

Челнок помчался, окрыленный.

И весь челнок, и плащ пловца

Сверкали ясным аметистом;

В кудрях пророка, вкруг лица,

Закат горел венцом лучистым.

И в грозно огненный Закат

Уйдя безумными очами,

Пловец не мог взглянуть назад,

На скудный берег за волнами.

Меж ним и берегом росли

Огни топазов и берилла,

И он не видел, как с земли

Стремила взор за ним Сибилла.

И он не видел, как она

Упала вдруг на камень черный,

Побеждена, упоена

Своей печалью непокорной.

И тень, приблизившись, легла,

Верховный жрец отвел ей локон,

И тихо снял с ее чела

Из белых ландышей венок он.

II

И годы шли. И целый день

Она скользила в сводах храма,

Всегда задумчива, как тень,

В столбах лазурных фимиама.

Но лишь сгорел пожар дневной

И сумрак ширился победно,

По узкой лестнице витой

Она сходила тенью бледной, —

В покой, где жрец верховный ждал

Ее с покорностью всегдашней,

При дымном факеле, и ал

Был свет из окон старой башни.

Струи священного вина

Пьянили мысль, дразня желанья,

И словно в диком вихре сна,

Свершались таинства лобзанья.

На ложе каменном они

Безрадостно сплетали руки;

Плясали красные огни,

И глухо повторялись звуки.

Но вдруг, припомнив о былом,

Она венок из роз срывала,

На камни падала лицом

И долго билась и стенала.

И кротко жрец, склонясь над ней,

Вершил заветные заклятья,

И вновь, под плясками огней,

Сплетались горькие объятья.

III

И годы шли, как смены сна,

Сходя во тьму сквозь своды храма,

И вот состарилась она

В столбах лазурных фимиама.

И ей народ алтарь воздвиг

Давно, как непорочной жрице,

И только жрец, седой старик,

Знал тайну замкнутой светлицы.

Был вечер. Запад гас в огне.

Ушли из храма богомольцы.

На малахитовой волне

Сплетались огненные кольца.

И вырос призрак корабля,

И близился безвестный парус,

И кто-то, бледный, у руля

Ронял сверкающий стеклярус.

Уже, мерцая, месяц стыл

Серпом из тусклого оникса,

Когда ко храму подступил

Пришлец с брегов холодных Стикса.

И властно в ясной тишине

Раздалось тихое воззванье:

«Вот я пришел. Сойди ко мне, —

Настало вечное свиданье».

И странно вспыхнул красный свет

В высоких окнах башни старой,

Потом погас на зов в ответ,

И замер храм под лунной чарой.

И в красоте седых кудрей

Предстала у дверей Сибилла,

Простер он властно руки к ней,

Она, без слов, главу склонила.

Спросил он: «Ты ждала меня?»

Сказала: «Верила и ждала».

Лучом сапфирного огня

Луна их лик поцеловала.

Рука с рукой к прибою волн

Они сошли, вдвоем отныне…

Как сердолик – далекий челн

На хризолитовой равнине!

А в башне, там, где свет погас,

Седой старик бродил у окон,

И с моря не сводил он глаз,

И целовал в последний раз

Из мертвых ландышей венок он.

1804 – ноябрь, 1906 – март, 1906 – январь

Плач Лаодамии

Нет, слова гонцов не ложны!

Ты безвременно сражен!

Все надежды невозможны,

Все, что счастье, – только сон!

Я лишь ночь одну вкушала

Умиленье ласк твоих,

И не знаю, как не знала,

Ты мой муж иль мой жених!

Ты мой пояс непорочный

В вечер брака развязал,

Но уже к стране восточной

Ветер парус напрягал!

Помню я: росой минутной

Окропил меня Морфей…

Вдруг, сквозь сон, я слышу смутно

Нет твоей руки – в моей.

Просыпаюсь: блеск доспеха,

Со щитом ты предо мной…

И, как робкий ропот смеха,

День стучится за стеной.

Я вскочила, охватила

Стан твой с жадностью змеи,

Миги длила и ловила

Очи милые твои.

Март 1906

Под утро

Еще было совсем темно,

И горели в ряд фонари,

Но я приоткрыл окно

И понял приближенье зари.

От лазури, побелевшей вдруг,

Отделились, как дым, облака,

В сумраке, поредевшем вокруг,

Обозначился парк и река.

И скоро в сизой дали,

Казавшейся черным концом,

Опять поднялись с земли

Крыши – за домом дом.

И, звезды гася, в небеса

Кто-то влил лиловый сок,

И мне сладко повеял в глаза

Издалека ветерок.

6 апреля 1906

Остров

Пусть он останется безвестным

За далью призрачной неведомых морей,

Пусть он не станет вымеренным, тесным,

Как дом, как комната: от окон до дверей!

Чтоб с тонких берегов вседневности и жизни

В бинокль мечты чуть видеть мы могли,

Как пальмы клонятся в твоей отчизне,

Как тщетно к ней стремятся корабли.

Чтоб в море никогда не вышел Генуэзец,

Способный привести корвеллу к берегам.

Чтоб вечно без людей там красовался месяц

И радостью никто не насладился б там.

Август 1906

Нить

Отдамся ль я случайному наитью,

Сознательно ль – кую и правлю стих —

Я все ж останусь телеграфной нитью,

Протянутой в века из дней моих!

И я смотрю, раскрыв с усильем веки

Мечты, уставший, словно слабый глаз,

В грядущее! – как некогда ацтеки

Смотрели в мир, предчувствуя в нем нас.

Август 1906

Встав, прошумят и сгибнут города,

Пройдут и в бездну канут поколенья,

Просторы вод иссякнут без следа,

И станут басней вольные растенья,

Заполнив степи, горы, глубь морей,

Весь шар земной, что стал для жизни тесен,

По завоеванной планете всей

Единый город выступит, как плесень,

<1906 >

Все ближе, все ближе, все ближе

С каждым и каждым мгновеньем