Третья стража - Михаил Ахманов

Чуть выше консоли, справа от обзорного экрана, в воздухе что-то мерцало и посверкивало. Пилот принадлежал к технологической расе, умевшей странствовать среди звезд, но даже ему прибор казался удивительным. Детали конструкции являлись на мгновение и тут же исчезали, чтобы возникнуть вновь в каком-то ином сочетании, в виде сгустка шаров, вложенных друг в друга цилиндров или окруженного сферой тороида; мнилось, что это устройство создано не из металла и пластика, а из субстанции, не имевшей аналогов в материальном мире. Пилот не знал, кем создан этот прибор и каково его предназначение, даже не смог бы сказать, работает ли он.

Но кажется, мерцающие шарики трудились исправно: картина на экране была такой, как ожидалось. Пилот зафиксировал происходящее, включил датчик биоритмов и ментального контроля и убедился, что туземец мертв. Мертв и со стопроцентной вероятностью не подлежит реанимации, ибо от него остались лишь обгоревшие кости.

Задание было исполнено. Пилот повел машину вверх, наблюдая, как скопище зданий в огромном поселении утрака превращается в темное пятно на фоне зеленеющих полей и садов. Он не торопился – полет доставлял ему удовольствие, а приятного в его жизни случалось не так уж много. Пища, отдых в релаксационной камере и эти полеты над миром, который станет его новой родиной… Конечно, если удастся дожить до этого счастливого события.

Прозрачная голубизна небес сменилась космической тьмой. На консоли полыхнули огоньки – поисковый луч нашел кораблик в ледяной пустоте и повлек к спутнику планеты. К шее пилота прижалась головка инъектора, впрыснув успокоительный препарат. Его выпуклые глаза затянула непрозрачная пленка, клапан над ноздрями чуть приподнялся, дыхание стало медленным и редким. Это не было привычным человеку сном, только его подобием. Но и пилот не был человеком.

Он стоял на кольцевой галерее под куполом Исаакиевского собора. В культуре и языке, родных для него, отсутствовала привычная на Земле традиция имен. Нужды в этом не было, поскольку личность определял ментальный спектр, столь же неповторимый, как вид звездных небес на любой обитаемой планете Галактики. Но, пребывая в ранге эмиссара в земных палестинах, где звуковая речь являлась общепринятой, он, разумеется, обладал именем, даже множеством имен, тех или иных в зависимости от страны, в которой в данный момент находился. Местный обычай требовал идентификации в образе Сергея Василенко, Питера Рэдклифа или Паоло Ченни, и это казалось эмиссару смешным – он относился к тем существам, что понимают юмор. Хоть он и принял земное обличье, но думать о себе как о Сергее, Питере, Паоло и так далее было бы верхом нелепости! Однако его человеческая ипостась все же нуждалась в обозначении, и он решил, что самое верное связать ее с каким-то внешним признаком. Он выглядел здесь как мужчина лет сорока пяти, сухощавый и немного смугловатый, с европейскими чертами и ежиком седых волос. Не блондин, не брюнет, не шатен… Седой! Это и стало его прозванием.

Над огромным городом распахнулся призрачный плащ белой ночи. Отсюда, с высоты, он видел архипелаги крыш, острова куполов, мачты шпилей и слепые узкие окна мансард. Внизу бесшумно струилась река, тащила в море последние льдины с лежавшего к востоку озера, над темной водой застыли мосты, а на другом берегу виднелись крепостные равелины, оранжевые свечи ростральных колонн и шеренга старинных зданий и дворцов. Впрочем, Седому они не казались такими уж древними – он наблюдал за их строительством в минувшие века.

Прошелестели колеса машины, и снова тишина… Он оглядел пустую галерею. Хорошее место, уединенное и открытое небу… Те, кого он ждал, не любили замкнутых пространств, комнат, залов, кабин и тому подобного; собственно, твердь планеты тоже не считалась у них подходящим местом для встреч и бесед. Однако в своем нынешнем облике Седой не смог бы выжить вне атмосферы, в ледяной пустоте, пронизанной солнечным ветром и жестким излучением. Так что к нему снизошли, согласившись на контакт вблизи земной поверхности – но, разумеется, не в его уютном кабинете. Ощущение уюта и безопасности под защитой стен было ему понятно в той же мере, как и юмор; его раса имела гораздо больше общего с людьми, чем те, с кем он собирался встретиться.

Он знал час и место рандеву, но ничего не мог сказать про обличье, в котором появятся будущие собеседники. Или собеседник?.. Похоже, эти существа не обладали индивидуальностью или, во всяком случае, не делали различий между собственным «я» и разумами прочих своих соплеменников. Их вид и структура тоже не поддавались четкому определению; возможно, они не имели телесной субстанции, являясь, в сущности, сгустками квантов, нейтрино или других частиц. Впрочем, это не влияло на их способности к контакту и власть над материальными объектами.

Камни за спиной Седого внезапно ожили, испустив тихий шелестящий звук. Он обернулся: часть серой гранитной стены быстро темнела и колыхалась точно дымное облако под порывами ветра. Спустя секунду это был уже не камень, а что-то вроде черной аморфной массы, расползавшейся рваными клочьями в стороны, вверх и вниз. Эмиссар почувствовал мгновенный приступ страха – не пожрет ли это странное образование собор, и площадь, и дворцы, что окружают ее, а затем и весь город?.. Но движение темной массы вдруг прекратилось, она начала сжиматься, как бы сползая с гранитных плит и закручиваясь плотной, стремительно вращавшейся спиралью. Она словно прилипла к поверхности стены, затем мрак в ее центре сгустился, открыв ведущий в пустоту тоннель. Черный бездонный колодец уходил неведомо куда – может быть, к ядру Галактики; в его центре пламенела крохотная пульсирующая сфера, испускавшая мерцающие кольца света. Они рождались и гасли так стремительно, что глаз не успевал следить за их зыбкой мимолетной жизнью.

– Мы здесь, – гулко донеслось из пустоты. – Наблюдатели могут произносить/рассказывать/общаться.

– Я один, – произнес эмиссар. – Наблюдатель Внешней Ветви.

Тишина. Только мерцание колец стало еще ярче, их полет – еще быстрее. Затем:

– Мы воспринимаем/ощущаем. Говори.

– Погиб Связующий, еще не достигший возраста смерти. Его убили, и я опасаюсь за жизнь остальных.

– Существа, которых вы опекаете, часто/постоянно/иногда друг друга убивают. Связующий не имел защиты? Разве не в этом ваша функция/задача? Одна из главных задач?

– Я знаю. Напоминать нет необходимости, – сказал Седой, подавив всплеск досады. – У всех Связующих имеются устройства, которые надежно их оберегают. Небольшие приборы для контроля и изменения причинно-следственных связей… Однако прибор погибшего был нейтрализован.

– Тому есть доказательства? – спросила пустота после короткой паузы.

– Разумеется. Нужно ли мне представить картину события?

– Необходимость отсутствует. Только результат… анализ… показания… именно так, показания прибора.

Эмиссар выполнил требуемое.

Две-три секунды бестелесная пустота молчала. Потом раздалось:

– Чего ты хочешь, Наблюдатель Внешних?

– Внутренняя Ветвь нарушила Договор. Вы, раса Ядра, его гаранты. Я требую вашего вмешательства.

В земных понятиях Внутренней Ветви соответствовал Рукав Стрельца, ближайший к центру Галактики, а Внешней – Рукав Персея[3]. Эти обозначения были условны и связаны с тем, что родина Седого находилась среди молодых звезд у края галактического диска, тогда как мир нарушителей лежал в районе одной из рассеянных звездных ассоциаций более древнего возраста. Но те и другие отнюдь не являлись единственным светочем разума на Млечном Пути, заселенном множеством созданий, иногда весьма причудливых, удивительных, даже невероятных. Сторонники обеих Ветвей нашлись бы во всех галактических рукавах, в шаровых скоплениях, в газовых туманностях и в небольшой галактике, известной земным астрономам как Магеллановы Облака; некоторые, подобно триподам, вообще обитали не на планетах, а в искусственных сооружениях, перемещавшихся от звезды к звезде. Не положение в пространстве разделяло их, а взгляд на судьбы разумных существ в этой части Вселенной.

Кольца, испускаемые яркой сферой, потускнели. Голос из пустоты промолвил:

– Мы должны уничтожить/испепелить/стереть звездные системы Внутренних? И все их космические поселения?

– Это стало бы слишком суровым и жестким ответом, – сказал Седой. – Неадекватным содеянному.

Пропасть между ним и его собеседниками была огромна. Существу из плоти и крови, чей жизненный цикл долог, но все же ограничен определенным временем, нелегко общаться с теми, кто не имеет тела, а по возрасту годится в ровесники Вселенной. Но все же они старались понимать друг друга и в большинстве случаев приходили к согласию. Способность вести диалог и договариваться ценилась среди галактических рас едва ли не больше всех прочих талантов.