Мемуары военного фельдшера - Клавдий Степанович Баев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В то время, когда в коммуне жизнь била ключом, в деревне началась сплошная коллективизация. За короткий срок в деревне организовалось три сельхоз. артели: «Волна», «Исеть» и «Хлебороб». Правда, «Хлебороб» просуществовал совсем недолго. Вскоре его объединили с «Волной». Но несколько семей так и не вступили ни в колхоз, ни в коммуну. Они так и остались единоличниками на многие годы. Кулаков к этому времени всех раскулачили и выселили. Все кулацкие хозяйства перешли в собственность коммуны и вновь организованных колхозов.
Колхозники резко отличались от коммунаров. Если в хозяйстве коммунаров не было совершенно ничего, то в хозяйстве колхозников был разнообразный скот, и птица, и приусадебный участок, и участок этот не такой уж и маленький. На общий двор колхозники свели только коней и сельхозинвентарь. Все остальное у них осталось дома. Разница была большая.
В 1931 или 1932 году многие семьи коммунары завербовались и уехали на Урал (Бакал). Вот с этого времени дела в коммуне пошли на убыль… В общем, плохо пошли дела. Во главе коммуны стоял старый коммунист Кичигин Михаил Прокопьевич. Хоть и старейший коммунист, а коммуну развалил до основания. В коммуне появились разного рода воры и жулики. Тащили все что лежало плохо. И тащили все, кому только не лень. Дошло до того, что прикрылась столовая и пекарня. Обеды готовить стало не из чего. Кое-что, конечно, съели сами коммунары, ну а большая часть разворована. Дела в коммуне так и не направились.
Прошло некоторое время, и коммунарам разрешили иметь в личном пользовании скота и птиц, а также приусадебный участок. Некоторым коммунарам из общего стада выделили скот. Но не всем, конечно. Нам лично ничего не дали. Да отец мой и не просил. Он хоть и коммунар, а работал ведь в с/совете. И вот таким образом коммуна наша превратилась в обычную сельскохозяйственную артель.
В Портнягиной была хорошая деревянная церковь на каменном фундаменте. Церковь была почти новая. В начале тридцатых годов церковь была прикрыта. Попа арестовали. С церкви сняли кресты, а вместо них повесили красные флаги. Внутри церкви тоже навели порядок. В общем, церковь превратили в клуб. Все собрания проходили только в церкви, а собрания в то время проходили очень часто. Показывали кинокартины. Кино, конечно, было немое. Часто ставили концерты. Клуб из церкви получился неплохой. К сожалению, клуб в церкви просуществовал недолго. Церковь по чьему то указанию заколотили, а клуб сделали в другом месте. А еще спустя несколько лет церковь снесли. Часть ее пошло на постройку новой школы, а часть просто порастаскали. Короче говоря, угробили замечательное здание, которое могло бы стоять десятки лет без ремонта. Надолго остались Портнягинцы без хорошего клуба.
А ведь кроме церкви в деревне были хорошие кулацкие дома. Они бы тоже могли пригодиться народу, но их тоже по чьему злому умыслу разрушили.
4 класс я закончил уже без отца. 5 мая 1934 года мой любимый отец умер в возрасте 39 лет. Болел совсем недолго, не более как недели две. Работал чуть не до последнего дня. Последнюю неделю он уже в совет не ходил, а работал дома.
Хоронили как коммуниста. На похоронах была почти вся Портнягина. Был председатель и от райсовета. На могиле после каждого выступления делали ружейный залп.
И вот мы остались одни. Моей матери было тогда 39 лет, деду 75 лет, сестре Маремьяне 17 лет, мне-12 лет, брату Лазарю-7 лет, а младшему братишке Валентину, тому и года не было. Да, семейка осталась не маленькая. Хозяйством обзавестись еще не успели. Кроме огорода у нас совершенно ничего не было. Да и в огород-то еще ни разу не садили, а только начали его разрабатывать под посадку. Вообще после смерти отца мы остались в очень затрудненном положении. Как дальше жить? Что предпринимать? А жить как-то надо.
За отца нам назначили небольшую пенсию. Потом мы за него получили страховку 1000 рублей. В первую очередь мы купили в Терсюкской нетель. Деньги уплатили не полностью. Хозяева дали нам небольшую отсрочку, до зимы. Когда наступило лето, мать и дед работали на сенокосе, а сестра в яслях. Мы же трое находились дома. Но не всегда. На сенокосе мне тоже приходилось часто бывать. Кроме того, как только возить копны, больше мы ни чего и не делали.
После окончания 4 класса не все наши ребята пошли учиться в 5 класс. Бутаков Фиофилл и Худобородов Василий решили больше не учиться. Вместе со мной в 5 класс пошли:
Кичигин Николай, Кичигин Федот, Кичигин Михаил, Бутаков Авим, Савин Андрей и Арефьев Саван. А из Воротниковой – Павлин Воротников и Катя Попова.
Это я перечислил тех, с кем сидел в одном классе 5 «б» Терсюкской начальной средней школы. Кичигин Михаил и Арефьев Савин были самые лучшие ученики в 5 классе. Неплохо учился и Авим Бутаков, но у него была самая плохая дисциплина. Некоторых учителей он доводил до слез.
Пятый класс я окончил с неплохими оценками, но ударником не был. Русский письменно подвел. Потом у меня было много пропусков, в основном по болезни.
Брат Лазарь в этом году тоже уже учился. Закончил 1 класс. Подрастает и младший братишка. В июле ему исполнилось два года.
В 6 классе почти с этими же самыми ребятами учились вместе. Учителя те же самые что и в 5 классе учили. Это:
Младенцев Василий Андреевич
Младенцева Екатерина Матвеевна
Черепанов Николай Васильевич
Герасько Ирина Петровна
Рыбакова Наталья Захаровна
Чернышев Сергей Федорович
Чернышев Геннадий Осипович.
Было еще несколько учителей, сосланных из Москвы и Ленинграда. Они работали в Тюрсюкской школе не один год.
Директором Тюрсюкской НСШ был в то время Сагайдан, имя и отчество не помню.
В средине дня, когда в школе шли занятия, Сагайдан повесился. Что его заставило покончить с собой, я, конечно, не знаю. На похоронах не были ни учителя, ни ученики. Запретили.
А время тогда было неспокойное. Был голод. Жили
