Встречи с амурским тигром - Сергей Кучеренко

И вдруг там зашумело нечто грузное и вместе с тем легкое. Полкан в ужасе бросился мне под ноги, а меньшая ринулась назад, явно потеряв себя и ошалело взвизгивая. В дубняке то самое грузно-легкое нечто сначала замерло, прислушиваясь, затем невидимо зашумело на прыжках в сторону убегающей собаки.

Конечно же, это тигр, наконец-то обозначивший себя.

Бежать дворняге было трудно, ибо лыжня не выдерживала ее на прыжках, а по снежной целине сучонка увязала по брюхо. Было ясно, что если злыдень устремится за ней, погоня не станет долгой. Я пальнул два раза в воздух, надеясь, что вражина образумится и прекратит эту гонку. Но через несколько томительных минут, после того как собачки не стало видно, донесся ее предсмертный визг.

И все стихло. Мир праху твоему, мой мимолетный знакомец. Посидев несколько минут с папиросой, я все же, пересиливая страх, захотел взглянуть на место трагедии… Собачка успела отбежать не более трех сотен метров. Судя по следам, вышедшим со стороны ключа на тропу, тигр настигал ее уверенно. Увидев свою смерть в упор, несчастная рванула в сторону от тропы, и кровавая развязка после этого наступила через несколько мгновений.

Взяв в зубы добычу, хищник ушел назад своим следом. А я ругнул себя: «На кой черт так глупо любопытствовать! Судьбу свою пытать легкомысленно! Куда благоразумнее было бы побыстрее пересечь ключ и поспешить подальше от этого опасного места!»

Зверь, должно быть, решил поймать и другую собаку, а потом уже и съесть обеих, наслаждаясь излюбленным лакомством. Я постоял немного, теперь прислушиваясь к себе, и понял, что страх вошел в меня еще прочнее. Сердце билось учащенно, внимание обострилось до предела, во рту пересохло, руки сжимали карабин. И все же я себя не терял.

Вернулся к тому месту, где услышал тигра, — полкана нет, следы его уходили вперед по тропе. Чувствуя, что грозный хищник, скорее всего, затаился в том дубовом мысочке, метрах в тридцати от тропы на пересечении ключа, я заспешил вниз по склону, но лыжа зацепилась за присыпанную снегом ветку, я упал и порвал ременное крепление. Починка его заняла четверть часа.

Когда я снова заскользил вперед, навстречу ошалело выскочил полкан и все в той же трясучке прижался к моим ногам, озираясь назад. М-да-а… Положеньице…

Держа палец на спусковом крючке, я тихо шел вперед, слушая лес и стук своего сердца. Собака все время наступала на лыжи, я со зла толкнул ее прикладом, она обиженно взвизгнула, отбежала, но тут же вернулась, потому что не хотела повторить участь своей подруги и покорно снесла обиду. Свое спасение она видела во мне.

Но я никак не мог понять, почему она не убегала к дому. Боялась, что по этому снегу будет быстро настигнута полосатой смертью? Тогда почему не умчалась вперед по тропе? Знала, что там для нее спасительного ничего нет? А может, в страхе потеряла рассудок?

На другой стороне ключа росли высокий тальник и спирея, тропа с тигриными следами, затоптанными собачьими, входила туда, как в туннель. Чуть поодаль темнела стена разнолесья, в которой, должно быть, дальше десятка-другого метров ничего не увидишь. Постоял, послушал — все спокойно. Пошел, обернулся — собака не идет. Навострила уши, вперилась взором в этот туннель и стоит как вкопанная.

Опять подумал: не лучше ли повернуть к дому? Но что скажу связистам? И что станут думать на базе, не дождавшись меня к вечеру? Ведь наверняка утром ринутся в поиск… Я снял рукавицы, приготовился к немедленному выстрелу в любом направлении и вошел в туннель.

Ветки шаркали по мне с обеих сторон, лыжи упирались то в одну кочку, то в другую. Против тигра, окажись он здесь со злым умыслом, я был беспомощным, и страх заледенил меня. На косогоре что-то хрустнуло — кровь остановилась в жилах, и тяжелый ком подкатил к горлу… Вот легонько треснуло что-то уже ближе к ключу… Я заспешил, взобрался на берег и быстро пошел прочь, и тут же заскользил по разнолесью… Когда оно кончилось, а тигриные следы с тропы резко отвернули в сторону, я облегченно вздохнул, вытер вспотевшую голову и вроде бы беспричинно улыбнулся.

А в эти мгновения со стороны ключа донесся треск сминаемого кустарника и душераздирающее «ай-ай-ай»! И тут я услышал глухой шум сильных тяжелых прыжков!.. Конечно же, тигр выследил-таки собаку, выждал удобный миг и бросился на нее… Я поднял карабин… Из чернолесья выскочил полкан и сломя голову понесся по лыжне ко мне. Через несколько секунд за ним вымахал тигр и частыми прыжками стал настигать жертву. Оба неслись ко мне, и оба через несколько секунд могли оказаться рядом.

Впервые я видел так отчетливо тигра в его яростном движении. Хвост был поставлен стрелою вверх, с каждым прыжком он как бы очерчивал им невидимый конус. В прыжке зверь пластался в воздухе, затем опускался на передние лапы, изгибаясь дугой, заносил к ним задние, отталкивался всеми четырьмя и снова взвивался, прогибаясь спиною. Мелькали полосатые бока, спина, белое брюхо. И в каждом его движении была неукротимая целеустремленность. А когда он оказался ближе, я увидел бесконечно хищные глаза и злобно прижатые уши. С каждым прыжком он приближался к собаке, и оба они — ко мне. А я стоял и смотрел. Все понимал, но не знал, что делать.

Когда собака оказалась от меня метрах в пяти, а тигр в пятнадцати, я мигом представил, как через мгновение пес ударит мне в ноги, а еще через одно — три тела смешаются в единый клубок, в котором я пострадаю ни за что ни про что. И только тут я понял, что надо было стрелять раньше, как только амба вылетел из кустов.

Швырнув к плечу приклад, я вцепился мушкой в тигра, наши взгляды встретились, и в его определенно осмысленных, внезапно округлившихся глазах, как бы в недоумении и некотором испуге, мне почудилось запоздалое раскаяние хищника. Я бросил мушку вверх, и резкий грохот захлестнул уши, горы, небо.

Пес в последнем прыжке метил мне в ноги, но я успел отскочить и передернул затвор. И в эту секунду желтый ураган проревел совсем рядом и круто завернул в сторону. Мушка уперлась тигру под хвост, мне так захотелось запустить туда пулю, чтоб вышла она из агрессора через пасть, но выстрелил поверху. И еще, еще стрелял я, торжествующе освобождаясь от страха и долгого напряжения…

После четвертого выстрела тигр вскочил на высокий каменистый обрыв, зацепился лапами за его край и закачался, удерживая равновесие. Я снова приладил мушку под хвост, но приспустил ее и выстрелил в карниз обрыва, на котором зверь балансировал.

Вероятно, брызги камня хлестнули по тигриному брюху, потому что зверь рявкнул, свалился вниз и растерянно запрыгал вдоль обрыва. Хвост его теперь не стоял гордым флагом, а волочился по снегу. Да и вообще вид повелителя всего живого в уссурийской тайге потерял горделивость. Загоняя новую обойму в карабин, я удовлетворенно подумал: «Знать, и тебе, царь зверей, не чуждо чувство страха».