Белый отряд - Артур Дойл

– Ты уже собрался, сын мой? – спросил аббат. – Сегодня поистине день изгнания и расставания. Какое странное стечение обстоятельств! На протяжении одного дня нам пришлось вырвать гнуснейший корень зла и теперь расстаться с человеком, который поистине носит на себе отпечаток Божьего благословения.

– Вы слишком добры ко мне, отец, – ответил смиренно юноша. – Однако, будь моя воля, я никогда бы не расстался с этим святым домом.

– Разлука неизбежна, – ответил аббат, – я дал слово отцу твоему Эдрику, что по достижении тобой совершеннолетнего возраста ты пойдешь в мир, чтобы убедиться на собственном опыте, чего он стоит. Присядь, Аллен, ведь тебе предстоит длинный путь.

– Двадцать лет тому назад, – продолжал аббат, – твой отец, сокман[8] Минстеда, умирая, завещал аббатству три гайда[9] плодородной земли в ста милях от Мильвуда и оставил на нашем попечении своего младенца сына. Матери твоей уже не было в живых, а старший брат твой, теперешний владелец Минстеда, уже и тогда отличался невозможно грубым и скверным характером. Вот причина, по которой твой отец отдал нам тебя на воспитание, но с тем условием, чтобы ты не оставался в монастыре, а вернулся в мир.

– Зачем же вы гоните меня отсюда, коль скоро я достиг некоторых духовных степеней? – возразил с грустью в голосе молодой человек.

– Ты не давал монашеского обета и потому свободно можешь идти в мир. Ты был привратником?

– Да, отец.

– Молитвы об изгнании нечистой силы читал?

– Да, отец.

– Писарем был?

– Да, отец мой.

– Псалтырь читал?

– Да, отец мой.

– Но обетов послушания и целомудрия ты не давал?

– Нет.

– Значит, ты можешь вести мирскую жизнь. Но, прежде чем отпустить тебя отсюда, я хочу знать, какие ты приобрел у нас познания. Мне известно, что ты недурно играешь на цистре[10] и ребеке[11]. Наш хор понесет в твоем лице большую утрату. Но ты, я слышал, также режешь по дереву?

Бледное лицо юноши покрылось румянцем.

– Преподобный отец, брат Варфоломей научил меня резать по дереву и по слоновой кости, а также обращаться с серебром и бронзой. У брата Франциска я научился рисовать на бумаге, стекле и металле, почерпнул сведения, как составлять хорошие, прочные краски, которые не стирались бы и не темнели от времени. Он передал мне свое искусство по части дамасских работ, украшения алтарей и переплетения книг. Кроме того, я умею настраивать инструменты.

– Неплохой список! – заметил аббат, с гордостью глядя на юношу. – Тебе мог бы позавидовать любой клирик из Кембриджа или Оксфорда. Но как насчет книг? Боюсь, что в этом отношении ты недалеко ушел…

– Да, отец, по части книг я слаб, хотя и читал многих святых отцов.

– Но почерпнул ли ты какие-нибудь сведения о внешнем мире, в котором тебе придется жить? – перебил его с беспокойством аббат. – Из этого окна ты можешь видеть лес и трубы Баклерсхарда, устье Экса и сияющее море. Но скажи мне, Аллен, куда бы прибыл человек, севший на корабль, распустивший паруса и поплывший от этого места?

Юноша задумался и стал чертить концом палки план на полу.

– Отец мой, – ответил он, – этот человек приплыл бы к тем частям Франции, что находятся во владении нашего короля. Но если он повернет на юг, он сможет добраться до Испании и варварских стран. К северу у него останутся Фландрия, страны Востока и земли московитов.

– Точно. А что было бы, продолжи он путь на восток?

– Он прибудет в ту часть Франции, которая до сих пор является спорной, и мог бы добраться до прославленного Авиньона, где пребывает наш святейший отец, опора христианства.

– А затем?

– Затем он прошел бы через страну аллеманов и великую Римскую империю в страну гуннов и литовцев-язычников, за которой находятся Константинополь и королевство нечестивых последователей Магомета.

– А дальше, сын мой? – спросил аббат, довольный познаниями Аллена по географии.

– Дальше будут Иерусалим, Святая земля и великая река, которая течет из роскошных садов Эдема.

– Хорошо, сын мой! Но что же дальше?

– Не знаю, преподобный отец, но думаю, что недалеко конец земли.

– Ты не прав, сын мой. Тебе еще кое-чему надо поучиться. Знай, что есть еще страна амазонок, страна карликов и страна прекрасных, но злых женщин, которые, подобно василискам, убивают людей одним своим взглядом. А за ними царство Пресвитера Иоанна и Великого Хама. Все это я узнал от благочестивого христианина и великого рыцаря Джона де Манвиля, дважды останавливавшегося у нас в Болье и поразившего своими чудесными рассказами всех монахов. Берегись этих стран, сын мой, если не хочешь погубить душу и тело. Пред тобою лежит длинный и трудный путь. Куда же ты прежде всего думаешь направить свои стопы?

– К брату в Минстед, – ответил юноша. – Если он действительно такой скверный человек, как говорят, я постараюсь наставить его на истинный путь.

– Владелец Минстеда пользуется очень дурной славой. Берегись, как бы он сам не сбил тебя с узкой тропы добродетели. Да хранит тебя Бог! А больше всего страшись сетей женщины, источника всех зол на свете. Теперь преклони колени, сын мой, и прими благословение старика.

Прошло несколько минут, в течение которых аббат посылал Богу горячие молитвы. И тот и другой искренне верили, что мир полон насилия и искушений. Небеса казались в те времена очень близкими. В громе и радуге, урагане и молнии – во всем видели десницу божью. Для верующих сонмы ангелов, праведников и мучеников, армии святых зорко взирали с неба на своих братьев на земле, укрепляли и поддерживали их.

Затем старец еще раз благословил коленопреклоненного Аллена и сам проводил его на лестницу, поручив святому Юлиану, покровителю всех странствующих.

Внизу, у ворот аббатства, собрались монахи, чтобы пожелать горячо любимому всеми юноше счастливого пути. Многие приготовили подарки на память, кои уложили на дно дорожной сумы. Поверх них розовощекий брат Афанасий положил хлеб, сыр и небольшую бутылку прославленного монастырского вина с голубой пломбой. Скоро рукопожатия, благословения и добрые пожелания кончились, и Аллен покинул Болье – место, ставшее ему родным домом.

На повороте дороги он остановился и еще раз посмотрел назад. Монастырские здания, столь хорошо ему знакомые, дом аббата, церкви и кельи – все это утопало в золотом сиянии вечернего солнца. Группа людей в белых одеждах вдалеке махала ему руками. Слезы навернулись на глаза юноши, к горлу подступили рыдания, и, чтобы избежать соблазна вернуться, он без оглядки побежал вперед.

III. Как Джон Гордль провел суконщика из Лимингтона

Дорога, по которой шел Аллен, одолеваемый щемящим чувством тоски, пролегала через великолепный лес. Местами ветви гигантских дубов сплетались над головой путника, образуя тенистые арки; солнце своими косыми лучами, пробивавшимися сквозь густую листву дерев, бросало на дорогу прихотливые тени. Лишь изредка журчание ручейка, стремительно вырывавшегося из чащи леса и вновь исчезавшего среди папоротников, треск кузнечиков да таинственный шелест нарушали величественное молчание природы, словно погруженной в волшебный сон. Наш двадцатилетний путник, несмотря на слезы, давившие ему горло после тяжелых минут расставания с дорогим его сердцу аббатством, не мог не поддаться очарованию этого чудного летнего вечера, и не успели еще исчезнуть высокие шпили колоколен Болье, как Аллен уже с легким сердцем, весело насвистывая и помахивая палкой, шел по дороге.

Чем дальше он углублялся в чащу девственных деревьев, тем более погружался в созерцание чарующей прелести леса с его разнообразными обитателями, своим неожиданным появлением нарушавшими его однообразие. То горностай деловито пробежал у самых ног, то дикий кабан стремительно выскочил из зарослей папоротника с двумя поросятами позади. Один раз из чащи показался олень, смело глядя перед собой, как бы не допуская возможности встречи с человеком. Аллен взмахнул палкой – и великолепное животное в несколько прыжков исчезло из виду.

Так юноша все дальше удалялся от монастырских владений. На одном из поворотов дороги он увидел сцену, которая привела его в еще более веселое настроение: вдали, среди вереска, незнакомец в белом монашеском одеянии, с красным опухшим лицом, строил ужасно смешные рожи, очевидно будучи чем-то озабочен. Длинная одежда, словно с чужого плеча, стесняла его движения и не позволяла бежать, что приводило его в бешенство. Вот он воздел руки к небу, неистово потряс ими, что-то прокричал и, наконец, в бессилии опустился в вереск.

– О, юноша, – застонал незнакомец, когда Аллен приблизился к нему, – судя по твоей одежде, вряд ли ты можешь сообщить мне что-либо про обитателей Болье.

– Отчего же, друг мой, я провел там всю свою жизнь, – ответил Аллен.