Репродуктор - Дмитрий Захаров

— По сведениям, которые распространило в 10 утра командование тихоокеанской группировки Альянса — а они ссылаются в первую очередь на данные спутника Glasgow, — на северо-западной границе Федерации снова замечены более десяти сожженных танков. Как отмечается в сообщении, эти танки принадлежали 57-й ударной бригаде, которая за последние два месяца уже трижды предпринимала попытку пройти сквозь Трансформаторные поля. Результат… ну, о результате вы уже слышали. Десяток сгоревших машин, более тридцати погибших, количество раненых неизвестно. Нужно ли говорить, что командование 57-й бригады опровергло сведения о потере танков? Интересно, однако, чьи еще Т-96, по мнению товарищей генералов, могут сейчас ржаветь на границе Федерации? — Пилот выдержал ехидную паузу. — Те, кто имеет возможность связаться с нами, могут попробовать самостоятельно ответить на этот вопрос. Телефон в студии: 39–17—82 и 39–17—17. Это «Отечественная волна». Мы говорим — вы слышите.

Герман сидел около приемника еще минут двадцать. Можно было, конечно, тянуть и дольше, но это уже становилось опасным: по инструкции он должен совершать обход студий каждые полчаса. Возможность забить имелась разве что в том случае, если под рукой оказывался телефон. Однако он отсутствовал. А значит, существовала пусть и небольшая, но вполне реальная опасность, что Германа в какой-то момент дернут на внеплановый отчет о происшествиях или вдруг припрется пьяное руководство, которому непременно потребуется в кабинет. Или еще что-нибудь в этом же роде. Оставайся Герман в «жилой» части здания, он бы отреагировал вовремя, сейчас же терялась любая возможность коммуникации.

В сотый раз поднеся к глазам часы, он вздохнул и, уже не раздумывая, щелкнул тумблером приемника. Герман снова укутал его пленкой и как можно бережнее навалил сверху телевизионные останки. Он завернул в тряпку наушники, но на сей раз не положил их под приемник, а сунул в кучу раздолбанных пультов и компьютерных внутренностей. Потом погасил лампочку и вышел.

Марина

Марина сидела на подоконнике, обхватив руками колени, и разглядывала простывшую утреннюю улицу. Вид был так себе: две прилепленных друг к другу общаги пялятся в Маринино окно своими треснутыми стеклами в облезлых рамах. Наискосок — пафосно-скучная зеленая коробка «Федбанка», она прячется за зелеными дверьми, зелеными шторами и циклопическими зелеными буквами названия на крыше. Почему оно все, кстати, зеленое?..

Прямо под окном тихо шуршит узкая и малолюдная Турбинная улочка. Машины по ней могут ехать только в одну сторону, да и то ре-е-едко. А люди могут в любую, но все же предпочитают в сторону магазина «Осень», может быть, это оттого, что там дешевые помидоры…

Где-то в глубине квартиры, кажется, на кухне, задребезжала телефонная трубка. Марина вытащила сигарету из синей пачки «Собрания» и закурила. Телефон продолжал звонить. Марина отыскала взглядом поставленный на верхнюю полку шкафа портрет Вертинского, подмигнула ему одним глазом, после чего глаза вовсе закрыла. Курить в темноте — куда приятнее.

Несколько минут ничего не было, только табачный аромат под гнусавый телефонный аккомпанемент. Потом что-то зацокало по паркету. Это, конечно, пришла Собака. Марина вынырнула из приятной полудремы и посмотрела в сторону лохматого пса, отчаянно виляющего белым пушистым хвостом. Все еще пиликающую трубку Собака держала в зубах.

Марина вздохнула.

— Зверюга! — сказала она животному и протянула руку за телефоном.

— Да! — Марина постаралась вложить в этот вопль всю возможную ненависть к миру, который снова пробует дергать ее за ниточки.

— Ой, — захихикала на другом конце провода Серафима, — ну ты даешь! Так и удар может хватить.

Марина забарабанила пальцами по подоконнику.

— Фима, — сказала она гораздо мягче, но все равно зло, — ты же в курсе, что у меня еще три дня отпуска? Так какого ты меня тиранишь?!

Серафима продолжала хихикать.

— Маруся, мне звонил Толя. Сказал, в три совещание руководящего состава по общей информационной политике. Ну какой у нас руководящий состав без тебя, ведь правда? Давай, бросай там все и приезжай, поболтаем заодно.

— Вы меня третий день подряд из-за всякой ерунды дергаете, — обреченно сказала Марина.

— Да-да-да, — резвилась Серафима, — мы — сволочи. А я тебе говорила: в отпуск надо — ездить. Села и уехала, тогда точно никто не достанет.

— Да ты же сама в курсе, что ехать тут некуда, — хмыкнула Марина. — Ладно, через полчаса машину присылай…

Водитель опоздал. Она ждала его на крыльце, ковыряя каблуком бетон и рассматривая какие-то новые сооружения на детской площадке — жирафов, что ли? Когда же машина все же подхватила Марину, и та удобно расположилось на заднем сидении, выяснилось, что поехали не обычной дорогой, а какими-то закоулками. Поначалу она еще узнавала места: вот Червонная, вот Юго-Восточная, комплекс «Галактика» проехали. Затем началось что-то совсем несусветное, какие-то гаражи вперемешку с серыми девятиэтажками.

— Сегодня проспект Матерей перекрыли, асфальтируют, — сказал, перехватив ее удивленный взгляд, водитель, — поэтому едем через восточную часть и Энтузиастов.

В результате добирались на 15 минут дольше обычного. Когда машина остановилась около парадного входа «Позывного», на часах было уже без четверти три. Времени — ровно чтобы подняться на третий этаж, схватить ручку и ежедневник и доскакать до места совещания.

Она почти побежала мимо кабинетных дверей с массивными медными табличками: начальник того, консультант сего. Серафимина дверь от лестницы налево — шестая по левой же стене. На табличке прописными буквами — «ПРОГРАММНЫЙ ДИРЕКТОР» и инициалы. Без имени и фамилии. Серафиме это очень нравится, она чуть не визжала, когда ей эти медные вензеля доставили. Толя стерпел: буркнул, мол, совсем с ума посходили, но и только.

— Ценит! Ценит, Толечка! — торжествовала тогда Фима…

На Марининой двери никакой таблички нет вообще. Нет, ну «личный ассистент» — это ведь не должность, это больше походит на «жена декабриста», по сути, приговор. «Помощник» звучит несколько уничижительно, а «заместитель» — явный перебор. Поэтому — обойдемся: просто кабинет, просто работа, просто Марина Камильская.

Когда Марина только перешла на «Позывной» с федеративного телевидения, табличку все же хотелось. Казалось, без нее непонятен статус. Она даже думала, что, будь Серафима мужиком, сказали бы, мол, все понятно, притащила любовницу. Но ввиду их с начальницей гендерной незаинтересованности все же стеснялись.

Глупые люди.

Уже в приемной Марина наткнулась на Фиму и нескольких начальников отделов, остальных, видимо, пригласили раньше. Долго здоровалась со всеми за руку — теперь здесь так принято.

— Ну что, можно, наверное, заходить? — непонятно у кого спросила секретарша.

Кто-то открыл дверь в зал и сказал: «Сначала дамы, потом — хамы». Марина поморщилась.

Это был парадный зал радиоузла. Комната, которую делали для приемов и торжеств всего федхолдинга, но которая после переезда других подразделений досталась станции целиком. До сих пор руководство «Позывного» так и не додумалось, чем можно заполнить эти пол футбольных поля. Ограничились развешиванием портретов по стенам (собралась полная коллекция старост), установкой узкого деревянного стола персон на 40 и двух рядов кресел — по правой и левой стене. Таким образом, в одной комнате теперь могла собираться вся редакция, за исключением разве что техников-линейщиков. Но таких общих собраний на памяти Марины не было ни разу. На всех же остальных совещаниях, проходивших в «генеральном» зале, присутствовавшим нередко казалось, что они брошены в просторный склеп с евроремонтом.

На сей раз за столом собралось человек двадцать. Замы директора — трое в одинаковой степени неаппетитных мужиков за сорок в той стадии накопления пуза, когда речь уже начинает идти о переходе на второй центнер. Все в блеклых рубашках, двое — в неброских галстуках. Плюс к этим мушкетерам в отставке — редактор с замом, молодой еще парень в очках и коротко стриженая зеленоглазая девка около тридцати. Начальники отделов, два инженеров и собственно они с Серафимой.

Во главе стола сидел сам гендир — Толичка Абазов. Анатолий Николаевич. Лауреат и передовик. Сильно пьющий мальчик неопределенного возраста, слегка небритый и слегка опухший. Растерянный взгляд его покрасневших глаз никого из собравшихся не удивлял. Все привыкли, что Толя ежечасно делает для себя открытия, практически заново познает мир.

Удивляло другое. Рыжая тетка в жутком брючном костюме расцветки дешевых кухонных обоев, подпиравшая гендира справа.

— Кто это? — тронула Марина Серафимин рукав.

Фима склонилась к Марининому уху.