Русская сталь - Андрей Воронин

Глеб поторчал еще на диване с полчаса, послушал другие городские сплетни. Потом отправился в ночной бар. При любой курортной гостинице ошивается стабильный контингент проституток. Наверняка хоть одна пыталась навязать иностранцу свои услуги. Еще один шанс узнать подробности. Через день-другой будет поздно — история потеряет актуальность, ее заслонят другие, посвежее.

Проституток в баре хватало, в том числе свободных. В фософоресцирующе-желтом свете их лица выглядели жутковатыми. Сиверов не торопил события, взял холодной водки с нарезанным на дольки грейпфрутом, устроился в дальнем углу. Скоро выяснилось, что у проституток здесь своя очередь, как у таксистов на стоянке. Все расписано во избежание конфликтов.

К новенькому деловито подсела толстуха в ажурных чулках и красном шелковом платье.

— Как насчет женской ласки? Есть настроение? — спросила она низким, с хрипотцой голосом, без малейшей попытки придать ему игривую интонацию.

— Хочешь, имя угадаю? Тамара?

— Да слышал, небось.

— Ничего подобного. У красивой женщины всегда красивое имя. Выражение толстухиного лица слегка смягчилось.

— С красивой женщиной ведут себя соответственно.

— Без вопросов. Что будешь пить?

— Водку, только без грейпфрута. Такую дрянь даже под сорок градусов не проглотишь.

— Нормальный фрукт, не хуже любого другого.

— Оторвемся куда-нибудь или здесь еще посидим? — спросила Тамара, отхлебнув зараз почти половину из двухсот граммов в бокале.

— Побудь со мной, составь компанию. Сколько у тебя такса за час?

— За компанию? — с сомнением взглянула толстуха. — Тридцатник.

Сиверову не жалко было денег. Но, переплачивая, человек выставляет себя лохом. А с лохами и разговор будет соответствующий.

— Двадцать в самый раз, — он протянул ей долларовую купюру.

— С хорошим человеком можно и за двадцать посидеть.

Тамара решила честно отработать деньги. За первые полчаса пересказала кучу анекдотов и местных баек. Если б Сиверов действительно решил скоротать время в баре, лучшей напарницы ему бы не найти.

Через полчаса она вспомнила про Ганса — так она называла немецкого «корреспондента».

— Бедный мужик. Такой красавец был — все наши девочки на него заглядывались. И вдруг такое…

Переход от веселых анекдотов к ужасу получился, пожалуй, резковатым, но Сиверов промолчал.

— Нельзя здесь иностранцу одному болтаться, без группы, — заметила Тамара. — Кусок слишком лакомый. Каждый подозревает в нем богатенького Буратино.

— Слышал я, — равнодушно бросил Сиверов. — Разве он не утонул?

— Может, сам, может, помогли добрые люди. Вещей в номере не нашли — шаром покати! А сумка при нем была точно.

Дежурная по этажу умолчала насчет этого обстоятельства. Сиверову хотелось расспросить подробнее, но он не спешил проявлять инициативу.

— Я, по сути, тоже иностранец.

— Речь не про штамп в паспорте, я имею в виду буржуев. А ты свой… Весь из себя задумчивый, весь из себя неласковый. Забуримся в номере? За те же бабки. Нет? Тогда я удалюсь ненадолго по маленькому. Не скучай.

При знакомстве она казалась трезвой. Но теперь не сразу вписалась в проем и чуть не выронила сумочку. Суммарная доза выпитого за вечер уже достигла приличного уровня.

Едва Сиверов остался один за столиком, как к нему нагнулся крепкий парень с глазами навыкате.

— Дело есть. Я из гостиничной службы безопасности. Пройдемте, пожалуйста, в коридор.

Глеб мог бы отказаться, но прямых контактов он никогда не избегал, они здорово экономили время. Коридор был пуст, если не считать еще одной крепкой фигуры.

— Слышишь, друг. С тебя еще причитается.

— Серьезно?

— Да. Поговорить у нас здесь стоит дороже, чем переспать. Во-первых, ты наносишь даме моральный ущерб. Во-вторых, напрягаешь ее сверх меры.

Штатный сотрудник ФСБ попробовал бы сговориться, заплатил бы, если б не было выхода. Но человек по прозвищу Слепой не числился в штате ни одной конторы, и руки у него были развязаны.

— Тогда уж пускай обслужит по полной программе, — сказал он.

— Без вопросов. Пошли, в номере рассчитаешься.

ГЛАВА 3

Хорунжий Лаврухин быстро поскакал в сторону от лагеря — к темному каменному строению с остроконечным куполом. В свои двадцать с небольшим он сохранил любопытство ребенка. Впервые попав в чужую страну, он всем здесь интересовался, даже камнями, валявшимися под ногами. Строение оказалось древней церквушкой — она единственная уцелела среди мшистых развалин монастыря.

Лаврухин уже привык, что здесь, в восточных вилайетах Османской империи, все мало-мальски старинное несло изображение не полумесяца, а креста. Кресты на опустелых церквах, могильные камни в виде огромных вытесанных из камня крестов, украшенных затейливой вязью орнамента. И непонятные буквы, тоже похожие на орнамент.

Армянский монах в черном выглядел таким же потускневшим от старости, как и все строение. Не в силах распрямить поясницу, он с тревогой задрал голову. Человек в папахе, с винтовкой за спиной и саблей на боку мог с равным успехом оказаться диким курдом или русским казаком. В первом случае он нес бы монаху верную смерть.

Чтобы не пугать старика, Лаврухин широко перекрестился. Нагнувшись к самой морде коня, протянул монаху серебряный царский рубль. Тот взял его, продолжая смотреть немигающими глазами на человека в военной форме.

Объехав церковь на коне, хорунжий увидел на противоположной стене черную копоть вокруг двух небольших окон. Похоже, в церкви недавно был пожар. Странно, что запаха гари не чувствуется.

Спешившись, он вошел внутрь и сразу понял, в чем дело, — от сбитого с купола креста осталась дыра. Именно в эту дыру сквозняк вытягивал остатки запаха.

Скудная утварь была разбита, ветер шевелил несколько уцелевших книжных листов с неровными обгоревшими краями. На одном из них можно было различить старинную миниатюру — апостолы с характерными восточными лицами. Нагнувшись за листом, хорунжий вдруг различил на полу отрубленную кисть руки. Судя по нежной коже, она принадлежала юноше — возможно, послушнику.

Лаврухин отшатнулся. До него уже доходили слухи, что армянское население поголовно истребляют по приказу стамбульского правительства. Сейчас он своими глазами увидел краешек беды по другую сторону фронта.

…Паренек из далекой кубанской станицы с детства бредил морем. В семнадцать лет Сережа отправился в Петербург учиться на морского офицера. Провалил экзамены, но домой не вернулся, устроился работать на баржу, перевозящую лес по Неве. Занимался урывками, но с такой целеустремленностью, что с одного раза запоминал целые страницы мудреных книг.

Когда удавалось ненадолго забыться сном, он видел броненосцы, выстроившиеся в кильватере. Трех— и четырехтрубные корабли с андреевскими стягами.

Сергей много читал о броненосцах, об извечном ратном споре между оружием для нападения и средствами защиты. В начале века на море этот спор превратился в соревнование между пробивной силой снарядов и сталью корабельной обшивки. Становясь менее уязвимыми, военные суда резко тяжелели, теряли в маневренности и в ходовых качествах.

Парень заинтересовался технологией выплавки стали, ушел с баржи на литейный завод, к пышущим жаром печам. Рабочий день по десять часов выжимал людей до предела. Но молодость есть молодость. Вернувшись к себе, молодой провинциал выпивал две чашки крепчайшего чифиря, и сердце начинало бешено стучать, посылая в мозг свежую кровь.

Он продирался сквозь формулы, пытался ставить опыты в своей каморке — кислота насквозь разъела столешницу. Обратился к цеховому мастеру, просил разрешения добавить в расплавленные металлы особые присадки. Тот поднял парня на смех. «С ума спятил, хочешь похерить столько добра? Твое дело маленькое — шуруй лопатой, подкидывай уголь в печь».

Через неделю Лаврухин разглядел в проходе главного инженера в дорогом сером пальто и лайковых перчатках. Набрался храбрости обратиться. В результате ему вкатили штраф в половину зарплаты, и он покинул рабочее место.

Он проверял и перепроверял свои идеи на бумаге, но опытов проводить не мог — где взять такую высокую температуру? Получив отпуск, явился в военно-морское ведомство — уж здесь-то оценят перспективу, помогут.

При первых его словах лицо секретаря в мундире стало каменным, глаза под прилизанной челкой — пустыми, фарфоровыми. Ровным, спокойным голосом посетителю был дан совет: изложить свои идеи в письменном виде и направить заказным письмом в министерство.

Письмо на двадцати страницах Лаврухин настрочил за ночь. Но мог бы так не пыхтеть. Вероятно, его так никто и не удосужился прочесть. В августе четырнадцатого грянула война. Сергей хотел пойти матросом на флот, но за год работы литейщиком он здорово подсадил легкие. Медкомиссия признала его негодным к морской службе. Пришлось вернуться домой, на Кубань, записаться в казачий полк и пройти ускоренную подготовку на хорунжего.