Дитя огня - Юлия Крён

Теперь аббатиса смерила ее непонимающим взглядом:

– Твой постриг…

– Ведь нельзя исключить, – поделилась своей тревогой Матильда, – что, пока я еще не приняла обет, дьявол попытается завладеть моей душой? Многие благочестивые люди рассказывали, что подвергались искушению перед уходом в монастырь.

– Ты уже так давно живешь в обители, Матильда, – немного рассеянно произнесла аббатиса. – Хотя ты еще не приняла обет, каждый день ты доказываешь, что обладаешь добродетелью монахини бенедиктинского ордена. Почему дьявол должен искать в тебе слабость именно сейчас?

– Не знаю, – пролепетала Матильда. – Я знаю только… – Закусив губу, она немного помедлила. – Сегодня ночью мне приснился странный сон.

– Что ты видела? Часто во сне человек получает послания от Бога, вспомни об Иосифе в Египте.

– Но я читала, что дьявол использует сны человека, чтобы искалечить его душу. Сон ослабляет волю и способность противостоять искушениям. Я не хочу этого! – горячо заверила аббатису Матильда. – Я не хочу знать, существует ли тот цветочный луг на берегу моря! И не хочу знать, на каком языке я говорила во сне!

Если эти слова и привели аббатису в замешательство, она ничем себя не выдала.

– Сейчас тебе хочется, чтобы после всего случившегося твоя жизнь снова вошла в привычную колею, чтобы весь мир со своими злодеяниями остался за стенами нашей обители и чтобы снова воцарился покой – в монастыре и в твоем сердце, не так ли?

На лице аббатисы отразилось понимание, но вместе с тем и легкое пренебрежение.

– Я просто хочу быть хорошей монахиней, – пробормотала Матильда, – хочу оставить прежнюю жизнь, как сбрасывают старые одежды. Возможно… возможно, сон больше не повторится, если вы меня накажете. Велите мне соблюдать пост и питаться только грушевым соком! Запретите работать в скриптории, вместо этого отправьте мыть уборные! Прикажите стоять на коленях в часовне, до тех пор пока у меня не онемеют ноги и…

Она с упоением перечисляла возможные наказания, пока аббатиса не остановила ее резким движением руки.

– Успокойся сейчас же! – воскликнула она. – Ты не заслужила никакого наказания! В последнее время ты так часто мне помогала. Особенно после того как… в обитель попал он…

Она замолчала, и Матильда проследила за ее взглядом. Во дворе прогуливался молодой мужчина, и, глядя на него, нельзя было предположить, что он был тяжело ранен. Вместе с другими сестрами Матильда ухаживала за ним и сразу же догадалась, что между этим мужчиной и непогрешимой аббатисой существует некая связь. По сравнению с прошлым аббатисы ее собственный бессвязный сон, должно быть, казался сущим пустяком. Неудивительно, что та не захотела ее наказывать.

– Сколько времени он здесь пробудет? – поинтересовалась Матильда.

– Он еще слишком слаб, чтобы уйти, – ответила аббатиса.

Или она была слишком слаба, чтобы его отпустить.

Женщина отвернулась.

– Принеси ему поесть, – коротко велела она.

Матильда нахмурилась и хотела отказаться. Молодых мужчин она в своей жизни видела не много, а этот человек за несколько дней сумел внести смятение в ее душу, и после его выздоровления она надеялась с ним больше не встречаться. Распоряжение аббатисы казалось ей невыполнимым требованием.

Тем не менее возражать девушка не стала. Возможно, этот приказ стоило рассматривать не как невыполнимое требование, а как наказание, о котором она сама просила и которое было более суровым, чем строгий пост, многочасовое стояние на коленях и мытье уборных, ведь на одну запретную секунду оно вызывало совсем не неприятные ощущения.

У сестры-келаря Матильда взяла хлеб и сыр, но выполнить поручение решилась не сразу. Когда она наконец заставила себя выйти во двор, мужчины там уже не было. Обрадовавшись тому, что теперь она избавлена от своей обязанности, послушница вдруг увидела Арвида в трапезной – помещении возле ворот, в котором принимали и потчевали гостей. Он сидел на корточках и делал руками странные пассы вокруг головы – так, по крайней мере, это выглядело издалека. Может быть, ему больно? Но ведь его ранили в грудь, а не в голову.

Только войдя в помещение, Матильда поняла, что Арвид выстригает себе тонзуру. Именно по ней сестры узнали в молодом мужчине, который, обессилев от ран, потерял сознание у монастырских ворот, монаха или послушника. За это время тонзура покрылась темными редкими волосами, и то, что он их состригал, свидетельствовало о его намерении в скором времени вернуться в свою обитель.

Когда Матильда подошла ближе, Арвид поднял глаза, и девушка залилась краской от смущения. «Да, он мужчина, но он человек Божий», – напомнила она себе. Таких мужчин она уже встречала: из соседнего монастыря иногда приходили монахи, чтобы отслужить мессу, выслушать исповедь или дать последние напутствия умирающим.

С напускным спокойствием Матильда протянула Арвиду поднос:

– Я принесла тебе поесть.

Проходить в комнату и ставить поднос на стол девушка не собиралась.

Тонзура получилась кривой, как и улыбка, которую мужчина попытался выдавить из себя. Казалось, что Арвид смущался не меньше, чем Матильда, но, в отличие от нее, у него хватало смелости открыто признаться в этом.

– Потерпите еще немного, скоро я избавлю вас от своего присутствия, – пообещал он, – и в эти стены снова придет покой.

Втайне Матильда на это надеялась, но слышать от него такие слова ей было нелегко. Внезапно девушка стала воспринимать свою робость как проявление слабости. Монахинь с сильной верой, усмиривших свою плоть, не должно смущать присутствие мужчины.

– Кто стучит, тому откроют, – быстро произнесла она, – а надолго ли останется гость, решать не нам. – В подтверждение своих слов послушница добавила: – Два года назад аббатиса пригласила в монастырь нищих, чтобы в чистый четверг мы омыли им ноги, как Иисус своим апостолам.

Вспомнив об этом, девушка едва заметно вздрогнула. Ноги нищих, покрытые язвами, вызывали у нее отвращение, но больше всего ей были противны запахи, голоса и безобразные лица в морщинах или шрамах – следах непрерывной борьбы за существование, совершенно чуждой обитателям монастыря. Конечно, Матильда покорилась воле аббатисы и смогла преодолеть отвращение.

Внезапно поднос с хлебом и сыром, который она все еще держала в руках, словно стал тяжелее. Чтобы добраться до стола, Матильде пришлось бы слишком близко подойти к Арвиду, и она поставила поднос на глинобитный пол:

– Сестра-келарь просила передать, что за ужином ты можешь выпить вина.

Арвид опустил глаза:

– Благодарю, вы все очень добры ко мне.

Не было никаких причин оставаться здесь дольше, но покидать это место Матильда не спешила. Она думала о слухах, которые в последнее время ходили в монастыре. Почти все монахини высказывали предположения о том, кем был этот мужчина, а Маура поделилась с Матильдой самой страшной и загадочной версией, которую обсуждала вся обитель: Арвид не кто иной, как сын аббатисы. Вскоре после его рождения она ушла в монастырь, чтобы впредь вести благочестивую жизнь, однако ее прошлое нельзя назвать безгрешным, даже если грех был совершен лишь однажды. Аббатиса скрывала правду не только о своем сыне, но и о том, чьей дочерью являлась она сама. Ее отцом был не простой франк, а…

Нет, Матильде не хотелось даже думать об этом. Изо всех сил пытаясь стереть из памяти таинственный сон и не задаваться вопросом о своем происхождении, она также запретила себе интересоваться тайной рождения Арвида. Но когда девушка направилась к выходу, мужчина, вместо того чтобы приняться за еду, внезапно заговорил:

– Я знаю, что обо мне ходят слухи. И еще я знаю, что всех вас, должно быть, очень смутила моя история. Я и сам только здесь узнал, что… – Он замялся, подыскивая слова. – Это тяжело, – наконец выдохнул Арвид. – Тяжело не знать, на чьей ты стороне…

Матильда застыла: что-то не давало ей уйти, но она не могла понять, что именно. Может быть, любопытство? Безусловно, это порок, но далеко не самый тяжкий. А может, всему виной неловкость? С этим было бы легче справиться, если бы она понимала, на что он намекает. Или же это было нечто более страшное?

– Я знаю, что монахиням запрещено празднословие, – пробормотал Арвид, – но вы, несомненно, говорили обо мне. О том, кем я прихожусь аббатисе. Действительно ли она моя мать. И правда ли, что мой отец – норманн.

Он больше не мог об этом молчать, она больше не могла это слушать.

«Меня это не касается!» – хотела крикнуть девушка, но вслух сказала другое:

– Все мы дети Господни. Только это имеет значение.

Арвид до сих пор не притронулся к еде. Взглянув на поднос, Матильда вдруг почувствовала острое желание съесть кусочек сыра. Она не была голодна, ей просто хотелось проглотить комок, подступивший к горлу при мысли о том, что она тоже может прийти в ужас, узнав, чьей дочерью является.