Али-Баба и сорок разбойниц - Denis

— О как ты прекрасна, звезда моих грез! — вздохнул он.

— О чем ты задумался, лучший из мужчин?

— О тебе, моя сладкая мечта, — откровенно признался он. — Я думал о том, как завоевать твое сердце, моя королева.

— Глупенький, — проворковала Лайла, скользнув на ложе, и призывно протянула руку. — Ты давно уже завоевал мое сердце. Ты завоевал мою душу, ты пленил мое тело. Иди же и насладись тем, как нам хорошо вдвоем!

Али-Баба поймал ее руку и, перевернув, поцеловал в ладонь.

— Удовольствие всегда бывает более острым, — заметил он, — когда аппетит возбуждается медленно и ждать приходится долго. Ты, мой прекрасный цветок, иногда бываешь нетерпелива. Позволь же научить тебя сдержанности и неторопливости в постижении великой науки любви.

Он губами дотронулся до ее пальца и принялся сосать, не отрывая от Лайлы молящего взгляда прекрасных глаз.

— О Аллах, как же ты бываешь дерзок на ложе, как не похож на того Али-Бабу, которого я встречаю у дверей, — пробормотала она, против воли зачарованная и заинтригованная. — Твои слова заставляют мое сердце биться быстрее.

— И это тоже урок в бесконечной, как сама жизнь, великой науке. Чего ты тебе хотелось сегодня? Какой урок ты готова усвоить?

— Тот, который ты готов мне преподать…

— Тогда мы сегодня станем рабом и владычицей. Я буду умелым и щедрым на ласки рабом. А ты — нетерпеливой и жаждущей страсти королевой.

В глазах Али-Бабы играл смех. Но в глубине души он готов был отказаться от любых игр, боясь, что это спугнет его прекрасную ханым. К его удивлению, Лайла мгновенно приняла эту игру и произнесла:

— Почему ты говоришь со мной, как с равной? Я — твоя королева. А ты всего-навсего мой раб. — Лайла вдруг ощутила, как трепещет в груди сердце, и, чтобы заглушить его стук, продолжала немного громче: — На этот раз я прощаю тебя, поскольку ты не знаешь наших обычаев, но впредь ты должен повиноваться своей госпоже. Мне не раз приходилось бить палкой непокорных рабов. Ты прекрасен, но недостаточно смирен, а я пока не хочу отсылать тебя на поля или в рудники.

«О Аллах, да она не играет! Она стала королевой, владычицей неведомой страны… Мне кажется, даже цвет глаз ее стал на миг иным! Ну что ж, моя прекрасная, да будет так! Тогда я стану рабом твоих желаний, но стану и смелым и гордым учителем, что превыше всех радостей ценит радость высокого мига подлинного единения». Али-Баба сбросил с себя платье и упал на колено перед ложем. Но глаза его были глазами великого воина, пусть закованного в цепи, но не сломленного.

— Я говорю с тобой так, моя королева, — произнес он, — потому что из всех мужчин, которых ты встречала на своем пути, я единственный равен тебе по рождению. Говорят, у тебя нет сердца, но я этому не верю. Как может столь прекрасная и мудрая правительница оказаться бессердечной? Поверь, я уже почти влюблен в тебя!

И прежде чем Лайла успела возразить, он подмял ее под себя и припал к губам в глубоком жгучем поцелуе. Голова Лайлы пошла кругом. «О Аллах, он совсем другой! Какие теплые твердые губы!»

Крохотный огонек наслаждения пробежал по ее телу. Али-Баба на минуту поднял голову, но тут же вновь принялся целовать ее, играя губами, касаясь уголков рта, век.

— О счастье! — прошептал он. — Как ты сладка, моя королева.

Лайла пыталась вернуть себе власть над этим неуправляемым рабом.

— Я не давала разрешения целовать меня, — упрекнула она. — И если не будешь вести себя как должно, по твоей спине пройдется кнут! Тебе придется уважать превосходство женщины! Прекрати или ты будешь наказан.

Али-Баба разжал руки, сошел с ложа и, порывшись в корзине, вытащил небольшой кожаный кнут.

— Накажи меня, королева, и немедленно, ибо я не стану лизать тебе руки, как побитая собака, подобно тем остальным, что прошли через твою любовь. Страсть должна делиться поровну мужчиной и женщиной, потому что наслаждаться ею в одиночку — занятие унылое, словно восход над миром, где нет ничего живого.

Его поцелуи опьянили ее, но она королева и никому не позволит себя унижать!

Лайла схватила кнут и поднялась.

— Встань на колени, нагнись и обопрись о ложе, — велела она.

О Аллах! Неужели она сделает это?

Али-Баба тут же получил ответ, когда кнут оставил рубцы на его коже. Он стиснул зубы. Она не дождется ни криков, ни мольбы о пощаде!

К его удивлению, Лайла ударила всего три раза, но ягодицы его загорелись.

— Можешь лечь, — надменно приказала она. — Теперь ты усмирен и признаешь мою власть?

Али-Баба осторожно прилег на шелковые простыни.

— Ты так прелестна, когда сердишься и стараешься мной командовать, — прошептал он.

Совершенные черты лица Лайлы исказились гримасой неудовольствия.

— Неужели мне придется вновь наказать тебя, Али-Баба? — бросила она.

— Неужели ты сердишься на меня лишь потому, что я нахожу тебя прекрасной? — ответил он ей вопросом на вопрос.

Он взял длинную прядь и, потеребив немного, поднес к губам. У Лайлы перехватило дыхание. Она столь полно вошла в роль, что уже и в самом деле ощущала себя владычицей неведомой страны, не терпящей возражений и приемлющей лишь беспрекословное повиновение. Этот же мужчина смущал ее. Ей казалось, что она и в самом деле привыкла к полнейшей преданности, быстрым, приятным любовным играм, после которых можно спокойно отослать раба. Мужчины ни разу не говорили с ней так, как этот! Грубые, ничтожные создания, чьи животные инстинкты необходимо постоянно держать под строгим контролем.

Он захватил рукой ее волосы и стал притягивать, пока их лица не оказались совсем близко.

— Ты всегда старалась взять верх, моя королева, — заговорил Али-Баба так тихо, что она едва слышала его. Игра и его захватила, заставив поверить и в то, что он лишь никчемный раб, и в то, что сейчас решается его жизнь. — Неужели никогда ты не хотела узнать, каково это — отдаться полностью, целиком, без оглядки объятиям любовника? Правда, только очень храбрая женщина способна на такое, но я уверен, что ты именно такова. Это правда, Лайла? Я не ошибся?

Он привлек ее еще ближе, так что губы их соприкоснулись.

— Моя королева. Моя ослепительная королева…

— Прекрати! — вскричала она. — Ты смущаешь меня! Ты слишком много болтаешь, глупый раб по имени Али-Баба!

— Аллах великий! — воскликнул он. — Да ты боишься! Боишься, Лайла!

— Нет! — фыркнула она, предательски покраснев.

— Тогда доверься мне, — убеждал он.

— Я не позволяла обращаться ко мне по имени, — пробормотала она. О, Лайла давно уже не ощущала себя столь непривычно, игра полностью завладела всем ее существом, заставляя поверить и в слова Али-Бабы, и в свои собственные.