Царь голод - Леонид Андреев

Голос его благороден и звучен; и глубочайшей нежности полны его обращения к несчастным детям.

Царь Голод. Дети! Милые дети мои! Я услыхал ваши стоны и пришел.

Бросьте работу! Подойдите ко мне. Бросьте работу.

Останавливается выжидающе, озаренный красным светом раскаленной печи.

И медленно собираются вокруг него работающие. Только трое из них вступают в полосу света и становятся видимы отчетливо, остальные же стоят грудою темных теней; и только кое-где случайный луч выхватывает из мрака голое могучее плечо, поднятый молот или суровый профиль.

И те, которые видимы, таковы по своей внешности.

Первый Рабочий– могучей фигурой своею и выражением крайней усталости походит на Геркулеса Фарнезского. Ширина обнаженных плеч, груды мускулов, собравшихся на руках и на груди, говорят о необыкновенной, чрезмерной силе, которая уже давит и отягощает обладателя ее. И на огромном туловище – небольшая, слабо развитая голова с низким лбом и тускло-покорными глазами; и в том, как наклонена она вперед, чувствуется какая-то тяжелая и мучительная бычачья тупость. Обе руки рабочего устало лежат на рукояти громадного молота.

Второй Рабочий– молодой, но уже истощенный, уже больной, уже кашляющий. Он смел – и робок; горд – и скромен до красноты, до заиканья.

Начнет говорить, увлекаясь, фантазируя, грезя, – и вдруг смутится, улыбнется виноватой улыбкой. На земле он держится легко, как будто где-то за спиною у него есть крылья; и, кашляя кровью, улыбается и смотрит в небо.

Третий Рабочий – сухой, бесцветный, будто долго, всю жизнь, его мочили в кислотах, съедающих краски. Так же бесцветен и голос его; и когда он говорит, кажется, будто говорят миллионы бесцветных существ, почти теней.

Звук маленьких живых молотков совершенно затихает.

Царь Голод (говорит властным голосом). Слушайте, милые дети мои! Я обошел все царство труда, царство голода и нищеты, бесправия и гибели – все великое и несчастное царство мое. Кто видел Голод плачущим? А я плакал, дети мои, я плакал кровавыми слезами, глядя на несчастья ваших братьев.

Горе, горе работающим!

Рабочие (отвечают тихо). Горе!.. горе… горе работающим!

Царь Голод. И я принес вам привет от ваших братьев. И я принес вам великий наказ от ваших братьев: готовьтесь к бунту!

Молчание. Бухает молот.

Готовьтесь к бунту! Уже веет незримо над головой кровавое знамя его, и сам в ночи, содрогаясь муками земли, стонет колокол всполоха.

Я слышал его стон!

Молчание.

Первый рабочий (кладет тяжелую руку на плечо Царя Голода, несколько сгибая его, и говорит глухим, сильным голосом, словно идущим от какой-то подземной глубины). Я рабочий. Я стар, как земля. Я совершил все двенадцать подвигов, чистил конюшни, срубал головы гидре, точил землю и взрывал ее, строил города; и так изменил лицо земли, что теперь не узнал бы ее сам Творец. И я не знаю, зачем я делал это. Чью волю я творил? К какой цели я стремился? Моя голова тупа. Я устал смертельно. Меня гнетет моя сила.

Объясни же мне, Царь! А иначе я возьму мой молот и расколю эту землю, как пустой орех. (Угрожающе поднимает молот.)

Царь Голод. Погоди, мой сын! Береги свои силы для последнего великого бунта. Тогда ты узнаешь все.

Рабочий (угрюмо и покорно). Я погожу.

Второй Рабочий. (приближается к Царю Голоду и говорит возбужденно, показывая на первого). Он ничего не понимает, Царь. Он думает, что землю надо расколоть. Это такая неправда. Царь. Земля прекрасна, как божий сад.

Ее нужно беречь и ласкать, как маленькую девочку. Многие из тех, что вон стоят в темноте, говорят, будто нет ни неба, ни солнца, будто на земле вечная ночь. Ты подумай: вечная ночь! (Кашляет.)

Царь Голод. Отчего, кашляя кровью, ты улыбаешься и смотришь на небо?

Рабочий. Оттого, что на моей крови вырастут цветы, и я уже вижу их. У одной богатой и красивой дамы я видел на груди алую розу – она и не знала, что это моя кровь.

Царь Голод (насмешливо). Ты поэт, мой сын. Уж не пишешь ли ты стихов, по-ихнему?

Рабочий. Царь, Царь, не смейся надо мною. В темноте я научился поклоняться огню. Умирая, я понял, как прекрасна жизнь. О, как прекрасна!

Царь, – это будет большой сад, и там будут гулять, не трогая друг друга, и звери и люди. Не смейте обижать зверей! Не смейте обижать человека! Пусть гуляют, пусть целуются, пусть ласкают друг друга – пусть! (Добавляет печально.) Но где путь? Где путь, объясни, Царь Голод.

Царь Голод (твердо и мрачно). Бунт.

Рабочий (печально говорит). Через насилие к свободе? Через кровь к любви и поцелуям?

Царь Голод. Другого пути нет.

Молчание. Тяжелые вздохи.

Третий Рабочий (старик, подходит и говорит бесцветным голосом). Ты лжешь, Царь Голод. Так ты убил и отца моего, и деда, и прадеда, и нас хочешь убить. Куда ты ведешь нас, безоружных? Разве ты не видишь, какие мы темные, и слепые, и бессильные. Ты предатель. Это у нас только ты царь, а у них – ты лакей за ихним столом. Это у нас ты носишь корону, а у них ты ходишь с салфеткою.

Царь Голод (кричит гневно). Молчи! Ты выжил из ума!

Твердые голоса. Нет.

– Пусть говорит.

– Говори, старик.

– А ты, Царь, слушай.

Царь Голод (извиняясь, мягко). Простите, дети. Конечно, пусть говорит.

Говори, старичок, не бойся.

Рабочий. Я не боюсь. Я винтик из машины – мне нечего бояться. А зачем ты обманываешь нас? Зачем внушаешь нам обманчивую веру в победу? Разве побеждал когда-нибудь голодный?

Царь Голод. Да, – но теперь победит.

Голоса. Необходимо кончить.

– Так жить нельзя.

– Лучше смерть, чем эта жизнь.

– Другого пути нет.

Первый рабочий. Иначе я подниму мой молот…

Второй Рабочий. А если есть другой путь?

Голоса. Какой?

– Говори! Какой?

– Он бредит.

Сближаются вокруг Царя Голода и Первого Рабочего.

Второй Рабочий. (мечтательно). А если… попробовать… зажечь землю мечтами?

Смех.

 (Волнуясь и спеша, говорит.) Погодите. Есть другой царь, не Царь Голод. (Испугавшись.) Но я не знаю, как его зовут.

Смех.

Царь Голод (говорит покровительственно). Ты поэт, мой сын. Поэты же земли не зажигали никогда. И зажечь ее может только один могучий, один великий и всесильный Царь Голод. Слушайте меня, дети мои! (Опустив голову, говорит угрюмо и сильно.) Здесь ваш старик назвал меня лакеем. Я разгневался, ибо тяжко брошенное оскорбление, – но это правда. Да… я лакей. Я прислужник у сытых. Я наемный убийца в их руках, палач, казнящий только безвинных. О хитрый, о подлый человек, что сделал ты со мною? В какое позорище превратил ты мой великий, мой первозданный трон! (Говорит нежно, ласкающим голосом.) О дети, о милые дети мои! Посмотрите на лес, загляните в глубины рек, морей и болот, где еще царствую я беспредельно, – как там прекрасно! Все движется, все растет, одевается силой и красками, стремится стать радугой и божеством, – как там прекрасно! И там много трупов, но нет убитых, нет безвинно казненных – ибо я царь Справедливости в великом царстве моем! (Загорается гневом.) А здесь? О хитрый, о подлый человек! Ничтожный, сытый, сидит, распустивши слюни, и гоняет меня по свету, как бешеную, но послушную собаку. Царь Голод, туда! Царь Голод, сюда! Убей тех! Обессиль этих! Истреби младенцев и женщин! Отними красоту и мощь у прекрасного тела, и пусть над миром буду только я, сытый, ничтожный, дряблый. Мне не хочется есть, так засунь же мне в глотку баранью ногу, пропихни ее в мое толстое чрево! И я засовываю, засовываю – и салфеткой вытираю сальные губы!

Работающие хохочут, и Царь Голод вторит им гневно и продолжает.

Как смел ты извратить мою волю, о подлый, о хитрый человек! Голодные – со мною против сытых! Вернем человеку его мощь и красоту, бросим его снова в поток беспредельного движения! Со мною, голодные! (Мечется по кругу.) Кто сказал, что вы слабы? Вы сила земли. Разве ты слаб? (Ошибаясь, схватывает за плечо старика, и тот шатается бессильно.) Да, я ошибся. Ты слаб. А ты, а ты, мой друг? (Хватает за руку Первого Рабочего, любуется им.) Разве это не сила? Разве это не красота? Посмотрите на него. На эти мышцы, на эту грудь!