Разум и душа - Наталья Лубенская

– Доброе утро!

– Ой, какое же оно доброе после твоего смс, Дима. Только открыла глаза. Приятно просыпаться не от будильника, а так. Отправлю сына в школу и позвоню. Тебе тоже доброго утра.

– Я сейчас в дороге, если сразу не отвечу, то перезвоню по виберу как только смогу.

– Жаль, хотела тебе квартиру показать. У нас дождь. Буди меня каждое утро так, договорились?

– Писал-писал, из-за входящего звонка два раза уже сбилось. Целую.

– Я видела, что ты мне что-то пишешь. «Дима набирает текст». От одного этого уже приятно. Хорошо-то как. Хорошо просто знать, что ты просто есть.

Как приятно понимать, что человек смотрит на часы, чтобы подгадать время и позвонить. И ты смотришь на часы. к У него уже вечер. Он дома. Уже не позвонишь. Не правду говорят, что все мужики козлы. Не все. Есть хорошие. Их много хороших. Но они скрываются. Сразу не разглядишь. Сколько их таких с широкой душой. Только у них своя драма. Зачастую такие мужчины недолюбленные какие-то. Привыкают давать, а брать не умеют. И считают это нормой, I давать и не брать. И если вдруг попадается им на пути та, что и давать и брать, теряют голову. А ведь могла пройти мимо…

– Привет, Нина. Что тетя Люба? На работе, вышла в другое крыло здания проверить, все ли в порядке? Снаряд попал в тот кабинет, где была она? Как она? На валерьянке? Понятно. Как ее внучка? В станице под Краснодаром? Красивый город? Нет денег выехать вместе с детьми в город. Понятно. Пусть привет передает. У меня все хорошо. Да. Я в Киеве. Киев – столица, здесь легче.

Киев – город контрастов. Город безразличия, когда каждый занят своими переживаниями и вопросами. По сравнению с маленьким городом он безжалостен. И на твое отчаяние можешь получить короткую фразу «понаехали». Отметаем негативные мысли в сторону, приехали, значит, живем. Как Бог даст.

И есть другой Киев. Такой, как общежитие семейного типа.

«Іруська, в тебе кава е?». И Ируська притянет и кофе, и творог, и ремень мужа для твоего сына. Для меня Киев имеет такое лицо, Иркино лицо. Вечно куда-то спешащая и при этом вечно опаздывающая, сама оптимизм. Такая атипичнотипичная хохлушка. Высочущая с белыми волосами и небесного цвета глазами, тарахтит, смеется. Каждому свой крест. Тоже жизнь потрепала. Ничего, смеется. «Шампусік будемо? – Будемо». Девки устали, девчонкам нужен шампусик и твердое мужское плечо.

– Привет, сестричка. Как ты? На работе? Смотришь на небо через дыру в крыше? Понятно. Че так? Снаряд попал в здание, другой в автобус с людьми? Кровь песком засыпают? Понятно. А ты смотришь на дыру в крыше? Понятно. Слушай, прям как у Ремарка. Помнишь, там солдат сидел на опушке в сортире. Вокруг рвутся снаряды. А он смотрит на небо. А небо-то голубое. Что поделать, если мы стали свидетелями эпохи.

Нам вообще повезло. Коммунизм подразнил нас детскими утренниками, пионерскими зорьками и сказкой, что человек человеку брат. Это потом пришел капитализм, с карнегиевскими установками, с заглядыванием в глаза и фальшью. Тогда мы этого еще не знали. Нужно было уступать место пожилым в автобусе. Высоцкий был. Ситро в автомате. И мороженое на сдачу. Пошли в школу – развал Союза, или, как модно сейчас говорить, совка. Чем для меня был Союз? Полками до потолка с игрушками в магазине, бабушкой-ветераном, которой мы, пионеры, пришли помогать и вытоптали ей весь огород и съели всю смородину, ключом от квартиры под половиком. Скучаю ли я по Союзу? Нет. Просто считаю, что хорошего там тоже много было, и плохого. Купоны после развала, красивые такие, цветные: зеленые, розовенькие и сиреневые. Мы, дети, потом их резали и расплачивались в кукольном магазине. Миллионы, которые ничего не стоили. Ах да, до этого еще был Чернобыль, конечно. Нас непосредственно не коснулся. Еще были похороны шахтеров в закрытых гробах. Прощались возле клуба. Не помню, какая шахта, рядом совсем. У девочки из параллельного класса погиб папа, мог бы быть твой папа. Чувство словами не выразить. Чувство безысходности, как позже с братом между блокпостов, только слов таких тогда еще не знала.

Потерянное поколение… Особенно тяжело мужчинам. Многие ломаются и бесформенно оседают. Меняется выражение лица, сарказм появляется. Другие ходят с уставшими глазами. Мало разговаривают, почти не улыбаются. А в глазах вселенская печаль, космос.

Меня всегда удивлял мой дедушка, папин папа. Я родилась уже после его смерти. Военный, прошел войну, был в плену, был несколько раз в немецком лагере, потом у НКВДистов. Сложная судьба. На момент окончания войны ему было за 20. Нет ни одной фотографии, где он бы улыбался. Через что должен пройти человек, чтобы больше не улыбаться? Никогда. Я видела таких мужчин в Донецке. Смешанное чувство, то ли жутко, что ты знал этого человека до войны веселым балагуром, а сейчас – спокойный темп речи, безучастно пресный, то ли такие мужчины завораживают. Им не до эмоций, они решают вопросы. Им нужно защитить свой дом, своих близких. И всех нуждающихся. Храни вас Господь!

Женщинам проще, особенно незамужним с детьми. Сначала они истерят, очень истерят. Война, а у них дети. А потом они начинают действовать. У них дети. Они благодарны, они не упрекают.

У нас не было весны 2014-го. Она прошла мимо нас, у нас ее украли.

Звонки среди ночи. «Ты это слышала? Это оно? Это где?» Было успокоительное, которое запивали коньяком. Без коньяка не берет. А потом это стало привычным. Звонки среди ночи: «Ты тоже это слышишь?» и успокоительное. Зарево на небе и раскаты не грома. Еще немножко. Какой-то старец из Афона сказал: на Петра и Павла кончится. Не сбылось. Другой старец сказал: на Покров. А потом ты понимаешь, что это «еще вот чуть-чуть – и кончится» может произойти совсем не скоро. И уезжаешь.

– Привет, Нюрочка. Как ты? Город пыльный, шахтерский? Домой хочешь? Не грусти. Все равно хорошо, ведь там не стреляют…

Мы перестали спрашивать. Мы привыкли делать отчеты в социальных сетях. Фотография подруги. Вечер. Вокзал. Люминисцентные буквы «Винница». Все понятно. Постишь свои. Фото «Киев. Все прекрасно». Отчитались. Пульсирует кружочек «онлайн» на сайте, как перекличка. Живы. Фото пропавших без вести. Родные ищут, ушел/ушла и не вернулись. Сколько таких, что не вернулись. Артемке исполнилось бы 6. Вечная память.

– Привет, Николя. У меня депрессия, поговоришь со мной? Сам как? Лучше всех? В больницу б сходил. Такая роскошь для слабаков? Понятно. Я держусь. Иногда правда не пойму, чего больше хочется, то ли материться, то плакать. Бувай здоров. Чао. Не пропадай.

Написать резюме. Работа. Такому человеку нужно отпуск планировать, а не резюме писать. Хорошо, работа-работа, резюме. Работа не волк – в лес не убежит. УЗИ щитовидки через месяц. Че там новообразование, вдруг рассосалось. На море бы сейчас. Сколько их там наших донецких летом на море было. Хотели пересидеть войну. Войну пересидеть не получится, ее можно только пережить или убежать от нее. Разве от себя убежишь.

Сколько таких приехало на море, деньги кончились, вернулись назад. Сколько родных переругались. Война срывает маски. И тот, кто был рядом, иногда отворачивается, а тот, кто был далек и безразличен, протягивает руку помощи. Никогда не зарекайся и никогда не говори никогда. Никогда не думала, что из Донецка приеду в Кировоград. Родные позвали, не спросили, есть деньги, нет денег, приезжай. Смотришь им в глаза. Похоже, гордятся мной. Чем гордиться-то. Какая я сильная, это я так для проформы.

– Алло, Юрий. Да, я вернулась. Да, я в Киеве. Часто о вас думаю. Как вы? Да, можно выражаться не дипломатично. Понятно. У меня все хорошо. Сократили. Новая ступенька в жизни, еще один шаг в светлое будущее. Когда дома в последний раз были? Каждые выходные? Понятно. Я что буду делать? Не знаю, пока отдыхать и приводить мысли в порядок.

Пропущенный звонок от Димы. Блин.

– Привет. Очень занят. На секунду вырвался, тебе позвонить. Когда в Кемерово, не получается остаться хоть на минуту одному.

– Не люблю твое Кемерово. Позвонишь еще?

– Обязательно.

Это блаженное чувство, когда человеку желаешь счастья больше, чем себе. Удивление, когда, похоже, он отвечает тебе взаимностью. Может, она себе это придумала, и он так совсем не думает? Ведь она не знает, что он думает. Какая разница, так здорово, когда с другой стороны кровати не тянут одеяло на себя. «Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?» Может, сказать ему про операцию? Нет, пусть спит спокойно. Доверие ли это? Это больше – это забота. Отпусти другого человека с миром. Если твой человек, то он вернется. У каждого свой выбор. Откуда это: «Любил ли он тебя, Матрена? Он меня жалел». Солженицын, кажется. Умный был мужик.

– Привет, Дмитрий, у тебя крестик есть? Нет? Как может человек жить без крестика? Да? В принципе, у меня тоже нет. Куплю тебе на святой киевской земле. Будешь носить? Приятно. Спасибо. Резюме? Нет, не написала. Чем занимаюсь? Думаю. И по дому. Плюс по старой работе хвосты закрываю. Но больше думаю. Нет, не грущу.