Блудный сын Франции. Роман - Лиза Борейш

Я прочёл в газете, что выставка Либермана прошла с большим успехом, но ему стало в конце нехорошо. (Ох, как я радовался, пить надо меньше! Сердце прихватило! У Жоржа не сердце прихватило, его нет, а печень. Не хочу хвастаться, но в его возрасте не надо пить так, как в моём. Кстати, а ведь в нашу последнюю встречу это я был навеселе, а не он!) Я – трудный подросток, а он – грязный старик. Почувствуйте разницу, ему пятьдесят один! Пора-пора, Либерман, закругляться. Мне не важно, на какой свет ты отправишься, но солнце ты загораживать мне не будешь и расходовать мой кислород – не будешь! Надышался, нагрелся, испоганил многим жизнь (я знал от Жака, что Дениз – третья жена паршивца), но не знал, являюсь ли я рекордом его пакостей. Возможно, что и нет, и не надо тянуть на себя терновый венец. Мне хуже всех! Очень удобная позиция. Последние дни августа прошли без шума и ярости, я не был обкурен, я не был пьян, я собирался в школу и вёл у себя в дневнике записи. В том дневнике, который личный. Жаль, но его придётся сжечь. Я не могу оставлять такие записи при себе. А не записывать туда важное я тоже не могу. Я люблю помнить, как можно дольше. Я записываю в дневник мрачные стихи и зловещие планы. Последние – в самых общих чертах.

С наступлением осени время начинает идти быстрее, заставляя меня собраться с силами. Я не разговариваю с Жаком. Дал ему прозвище «Жако», дескать, он повторяет чужие остроумные фразы и высказывания, не в силах сказать ничего своего. Это сработало: Либермана-младшего стали дразнить, и он окончательно во мне разочаровался. Дружба умерла. Получилось. Я от него отделался, я это чувствовал. И он тоже. Я остался без друзей и проблем. На уроке математики, которая давалась мне хуже, чем всё остальное, я вспомнил, что забыл о перчатках. Именно в самые неподходящие моменты мне вступают в голову верные мысли! А что если на бите останутся отпечатки моих пальцев? Я её, конечно, выкину, но мало ли? Я очень далёк от спорта (я ведь ребёнок нервный, слабенький, не то что мой дражайший кузенище Лоран, уж он-то не подведёт, выступит на городском празднике!) и не знаю, какие перчатки кто носит. Знаю только, что в футбол играют всем, кроме рук. Да и к тому же, надо такие перчатки, которые сжечь очень легко! Садовые перчатки! Такие тряпичные, но плотные. В садоводстве есть своя изюминка. Теперь я понимаю, что значит «врага голыми руками не возьмёшь». Надо не оставлять отпечатков. Перестраховался – и забивай на здоровье садового вредителя! Да, о садово-парковом. Жорж Либерман выходил гулять с сигарой вечером в один небольшой парк, тот, что рядом с его домом. Как штык! С девяти до десяти он ходит и скептически озирает мир, вот, мол, все суетятся, копошатся и ползают, а он будет рисовать их шевеление! У, гнида! Я, было, дал ему прозвище «Паук», но вот это вот на букву «г» Жоржу подходило больше. Когда я узнал, что Эдит, девочка, с которой вроде бы стал дружить Жак, тайно влюблена в его отца – гениального художника – так, теоретически-романтически- невинно, но всё- таки влюблена, меня перегнуло пополам! А почему, собственно, он вообще нравится женщинам?! По какому такому праву? Всё хорошее когда-нибудь кончается. Меня стали мучить ночные кошмары. Они пришли тогда, когда солнце стало холодным. Около треклятого лицея, если смотреть с третьего этажа из окна, виден пятачок дикой герани, светло-сиреневого цвета. Уж не знаю, с какой стати, но эта герань выводила меня из себя. Я по ночам видел, как иду по цветам, а под ними скрывается болото, и я туда медленно погружаюсь. Очень постепенно, очень неизбежно. Я кричу, а никого нет, чтобы меня услышать, и в итоге меня просто засасывает в эту лужу зелёного и фиолетового. Я тону. Тону. Я просыпаюсь с тяжёлым чувством предстоящего. Я знаю своё будущее. Я не верю в толкование сновидений. Всю осень я не мог выбрать, что хуже: бессонница или кошмар, снотворное или крепкий чай из китайского лимонника. Я не учился на совесть. Я на совесть ждал, когда я покончу со всей этой белибердой. Думал, а сколько времени надо будет потом бояться? Если меня не схватят? До конца учебного года? Как понять, что на меня никто не подумает? Когда можно переставать читать про себя молитвы, в которые не очень-то веришь, особенно учитывая обстоятельства? Совершил смертный грех – и молишься, чтобы тебя не скрутили! Да все они так делают, я почти уверен. Убийцы. Грабители. Насильники. Думаю, все боятся наказания.

– Ты полил цветы?

– Да, мадам Атталь.

– Ты хороший мальчик, Ив. Не то что эти паразиты. Им бы понравилось, если бы их руки и ноги поломали? Растения тоже живые!

Натали, моя кузина, решила выйти замуж, и это стало событием! Несколько недель меня никто не трогал, не допекал, не расспрашивал, куда я хожу по вечерам, почему я прогуливаю школу, как же славно было! Всем больше нравится заниматься счастливыми детьми, чем вредными. Хотя она уже и не ребёнок. От меня все отвлеклись. Я просчитал, просто глядя на календарь, что этот свадебный переполох растянется месяца на два и кончится где-то в конце ноября счастливо. Тут осечки быть не может. Натали выходила замуж по расчёту, и женились на ней по той же схеме. Я пойду на свадьбу, иначе и быть не может. А если кто-нибудь спросит, где это я был в такой-то день, скажу – так вот же! На милом семейном празднике! Надо обязательно там будет сфотографироваться. Обязательно кто-нибудь скажет: «Он крутился где-то тут». Лучшего дня не найти. Схожу посмотрю на церемонию, начнётся праздник. Тётя Флёр столько всего наготовит, что встать из-за стола будет возможно не раньше полуночи. Это у неё в заводе. Когда речь идёт о творчестве, о мечтах, она жадная. Когда дело касается семейных праздников – она кормит всех гостей на убой. И приглашает их побольше, побольше. Зачем – я не знаю. Видимо, так принято. Пока она будет угощать друзей деликатесами, я угощу врага битой, приду домой и попытаюсь отужинать, избавившись от биты, перчаток и Жоржа. Я смогу. Я высижу. Биту – в реку, перчатки – в огонь. Спички – это просто.

Жизнь тех, кто рядом, идёт своим чередом, и я стараюсь себя не накручивать, не давать себе нервничать, я просто жду нужный день, когда придётся идти по пятам. Я сделаю это хорошо и быстро. Я себе обещаю. Я даже не хожу в кино и не смотрю ужастики, чтобы не бояться. Не струсить в последний момент. После того, как меня поколотили, в школе был сделан вывод, что драться я не умею. Это было очень хорошо, нарочно не придумаешь. Я не умею за себя постоять. То, что нужно. Я был и обижен, что со мной опять что-то не то сотворили, и рад, что из-за драки с уличными хулиганами я кажусь более уязвимым. Однажды Жак пришёл мрачнее тучи ко второму уроку. Было видно, что-то совершенно нехорошее творится с ним. Мне стало любопытно, ну что они там? Оказалось, что его родители разводятся. Я чудом удержался от высказывания: «Не волнуйся, приятель, до развода не дойдёт». Иногда во мне просыпались мизантропические нотки. Я не любил их, но изжить из себя не мог. Человеконенавистник – это очень громкое слово. Я подумал о Дьяволе. Вот оно что, во мне сидит какая-то чертовщинка, маленький огонёк, тревожный, скрытый от большинства глаз, будто маячок. Может, он у меня за ухом.

– Ты меня слушаешь, Ив?

– Нет, я учу уроки.

– Где твой костюм?

– Какой ещё костюм? Это не я жениться собрался!

– А что ты собрался делать? Почему от тебя один разгром?

– Думаю, что костюм в шкафу.

– Твоя сестра выходит замуж, а тебе наплевать!

– Моя двоюродная сестра.

– Прекращай этот цирк.

– Я волнуюсь из-за школы.

– Наконец-то! Прозрел! Я уж думала, ты никогда не возьмёшься за голову.

– Тётя Флёр. Я возьмусь за неё.

– Рада это слышать. В жизни просто так ничего не даётся, и чем раньше ты это усвоишь, тем будет лучше для тебя. И будь так добр, сделай лицо попроще, завтра всё-таки праздник. Ты весь последний год ходишь, как в воду опущенный. Ты принимаешь наркотики?

– Нет.

– Ты всё время что-то пишешь. Уверен, что это талантливо?

– Нет.

– Хочу, чтобы это прекратилось. Нельзя забивать себе голову тем, что ты особенный. Это, скорее всего, не так.

– А если так?

Не мог заснуть опять. Мне показалось, что кто-то слушает мои мысли из-за стен. Я знал, что так думают только параноики. Или те, кто сошёл с ума. Попытался для успокоения вспомнить что-нибудь из детства, что-то хорошее – и не смог. Вот, опять эта моя мизантропия. Ночные мысли о самоубийстве. Кто изобрёл безопасную бритву? Какой-нибудь трус. Он на самом деле боялся порезаться сам, и поэтому придумал. Страх подтолкнул его к гениальному изобретению. Страх за своё горло. Завтра я выйду пораньше, хотя несколько раз видел, что Либерман как по расписанию с девяти до десяти вечера продолжает свои надменные прогулки. Он точен, как часы. Тут меня начало преследовать ощущение, что складывается всё слишком удачно для меня. Свадьба эта… народ. Все перепутаются, будучи пьяными – кто здесь, кто там. Подозрительно совпадает день.