Иван Царевич и Василиса Прекрасная - Александр Бондарь

Кивнул Иван.

- Хорошо это все, да мне идти надобно. Недосуг тут стоять.

- Да ты не спеши, - чучмек его за рукав держит. - Ты думал - чего это тут так много чучмеков собралось? Когда злодея-то этого заколят, начнется тогда самое вкусное: мы его есть будем.

Покачал головою Иван.

- Нет, однако, пойду я.

Вдруг слышит - крики. Чучмеки бегут.

- Поработителя поймали! - Кричат на бегу. - Прятался в подворотне! Думал, не увидят!

Махнул рукою Иван, пошел себе дальше. Оставил он за спиной город и попал в лес. Долго ль он шел, недолго ль, а вышел Иван на поляну. Глядит он - доска на земле лежит, от столба отвалилась, видать. "Страна несчастливов" на доске написано. А в кустах, чуть поодаль, стражник валяется, пьяный мертвецки.

Идет Иван, видит - город. И снова кругом грязь, снова наплевано. Люди по улицам пьяные ходят, оборванные, грязные все. Видит Иван - мужики какие-то сидят у дороги, на небо смотрят. Иван к ним подходит.

- Чего высматриваете? - У них спрашивает.

- Конца мира, - отвечают ему, - дожидаемся. Проходил тут один мужичок в том году, так сказывал он - вот-вот.

Удивился Иван.

- А как не дождетесь?

- Еще посидим немного, - отвечают они. - А не дождемся - работать пойдем.

Шагает Иван дальше. Видит - людей собралось много. Помост стоит, а с помоста детина объявляет всем громко:

- А сейчас, братия, слово свое Иззагор Булатов к вам говорить будет.

- Это что за люди? - Иван мужика одного спрашивает. - Чего хотят?

- Да эт - те, кто царя нашего - Бориску скинуть мечтает, - отвечает мужик Ивану. Там на помосте, вон, бояре собрались, которых Бориска-царь их вотчин лишил. Те, вон, которые толстые, тех недавно, а те, которые худые, так тех - давно.

- А для чего это царя скидывать нужно? - Удивился Иван.

- Как так - для чего? - Мужик тож удивился. - А какая нам, ты скажи, от него польза?

Иван плечами пожал.

- А какую ты пользу-то хочешь?

- Как так - какую? Дело ясное. Чтобы работать меньше, а есть больше.

Иван поглядел на мужика внимательно.

- А так бывает?

- А мы как скинем, так поглядим.

Видит Иван: боярин на помост выходит.

- Братия, - говорит, - все вы меня хорошо знаете. Известно вам всем, что я, братия, долгие годы царю нашему Бориске верой и правдой прислуживал. И понял я, братия, что нехороший он человек. Пришел я как-то к царю Бориске и говорю ему - сделай меня, говорю, первым холопом над всеми твоими холопьями. Я тебе, говорю, вернее всех прислуживать буду. А он отвечает - не сделаю. Вот тогда-то я и понял, братия, что нехороший он человек.

Другой боярин выходит.

- А теперь, - говорит, - Тиранушка Кучеряшкин слово свое сказать хочет.

Глядит Иван: детина вышел - ни то больной, ни то пьяный по виду. Заулыбались все, как только он появился. Иван соседа своего толкает:

- Чай, знаешь его?

А тот смеется в ответ:

- Да кто ж его не знает - Тиранушку-то нашего!

- Дети мои возлюбленные, - говорит тот детина. - Доподлинно мне стало известно, что Бориску-царя нашего вы скоро скинете. Известно мне также, что вы меня тогда царем своим изберете. Про то мне известно доподлинно, потому как больше никто вам столько всего и всякого не наобещает. А когда вы меня царем своим сделаете, я вам велю, братия, всем горилки раздать - сколько кому вместится. Пить будете, не просыхая.

Хотел он еще говорить, но его с помоста стащили.

- А сейчас, братия, - боярин кричит, Ковалевский-Новопридворский-Нобелевский к вам обратится хочет. Только, говорит он, четыре слова. Все одно, говорит, не смогу больше - слезы задушат.

Боярин выходит на помост, лицо мокрое.

- Братия! - Кричит громко. - Случилася беда великая! Войско Бориски-царя от поганых воротилось недавно. Что там творилося, братия, про то и вспоминать горестно и рассказывать страшно. На живом мертвый лежал, и живой на мертвом. Сколько поганых в куски изрубили - не перечесть. И предводителя их - Дудай-хан-змея копьем проткнули насквозь. А он добрейшей души человек был и старый мой хороший товарищ. Помню, сидим мы с ним вместе, так он всякий раз обязательно что-нибудь эдакое выдумает. То велит из слуг кого-нибудь живого зажарить, то кожу с кого снять прикажет, а то и еще посмешнее что. Такой был забавник! И сердце у него было доброе. Вот раз, помню, велел он детинушку одного посадить на кол. А дело было зимой. Так приказал он шубу надеть на него, шапку-ушанку да валенки потеплее. Еще, говорит, застудится! А как прикажет кого напополам распилить, так всякий раз велит фуфайку подложить под него. Чтоб, говорит, лежать ему было не жестко сердешному... - Боярин слезу смахнул. - Рыдают сейчас поганые, убитых своих считают. Они и мне заплатить обещали, чтоб я везде и во всяком месте рыдал бы над их бедами.

И залился тот боярин слезами горючими, упал на помост. И унесли его. А другой боярин говорит громко:

- А сейчас, братия, поэт Огурцов из изгнания воротившись слово сказать до вас хочет.

Детинушка выходит тощий - словно не ел месяц.

- Братия, - говорит, - я долгие годы томился в изгнании. И томяся, я понял, братия вы мои возлюбленные, что Бориску - царя нашего надобно нам поскорее скинуть. А лучше, если при этом его еще и убить.

Другой боярин появляется на помосте. Поглядел, усмехнулся весело.

- Ребята! - Кричит. - Завтра, ведь - что? Завтра их летописцы - шкуры продажные, напишут все, что тут, мол хулюганы собрались. Напишут, что, мол, безобразничать сюда пришли. Айда, ребята! Пойдем - наберем каменьев да побьем им окна, чтоб знали, собаки, как нас вперед хулюганами обзывать.

- Айда! Пойдем! Побьем окна! - В толпе закричали.

И ушли все куда-то. А Иван остался. Видит он - поп стоит в стороне.

- Братия мои возлюбленные! - Кричит. - Настали времена тяжкие. Понаехали отовсюду проповедники заморские. Мутят они души православные учениями своими чуждыми. Но вы, братия, к ним не ходите, не слушайте вы брехню ихнюю. К нам приходите, нас слушайте.

- Бориска-то царь попов любит, - детина какой-то говорит Ивану. - Вот прежний царь духу одного ихнего не переносил. Бывало, как завидит попа, так и спрашивает - а для чего это, говорит, он до сих пор на колу не болтается? А ну, исправить-ка сие недоразумение, да поживее! А Бориска, так тот напротив - как станет ему на душе тошно так, что хоть в петлю залазь или в колодезь прыгай, прикажет он: "Привести-ка ко мне попов, да пусть они вкруг меня малость походят. Мне от того, - говорит, - на душе сразу светлее делается, словно, - говорит, - опохмелился с утра."

Глядит Иван, а в другой стороне люди какие-то пляшут. Лица у них грязные, а глаза - веселые. Поют себе:

- Харя Гриши, харя Гриши, Ромы Ромы харя харя.

- А это кто еще? - Иван удивляется.

- Да это - блаженные, - детина рукой машет. - Дом, где они жили, на самопрокормление перешел. Там торговая палата открылась. А блаженных на улицу всех выставили. Идите, - говорят, - с миром, куда душа желает. Вот они и пошли.

Хотел Иван дальше идти, а его детина какой-то за полу хватает.

- Купи, - просит, - у меня бумаги ценные. За сто монет всего. Ты на другой конец города с ними сходишь, так там купец живет, и он тебе за них тысячу монет даст.

- Сам и иди, - Иван полу вырывает.

- Так я ж хочу, чтоб ты нажился, - отвечает детина.

А рядом мужик стоит. Говорит Ивану:

- Был уже тут один такой. Тоже бумаги ценные продавал. Говорил, мол, там какой-то купец за них вдесятеро дороже заплатит. Враз за бумагами очередь выстроилась. Накупили и пошли того купца искать. А там и нет такого. Удивились они, и снова пошли туда, где тот детина бумагами торговал. Глянули - того и след простыл. Удивились тогда все, опечалились и пошли с горя чьи-то окна камнями бить.

Дальше Иван идет. Парень какой-то к нему подходит.

- Видишь, - показывает, - люди стоят в сторонке? Глазами жадными на тебя смотрят. То, - говорит, - послы иноземные. Они серебра только от тебя хотят. За серебро они и мать продадут родную и отца и детей и душу свою, а тебе, как захочешь, бумагу выпишут, с которою ты в края поедешь далекие. Люди в краях тех живут - зла и горя не знают, от зари и до зари, словно сыры, в масле катаются.

- Не нужны мне края далекие, - отвечает Иван.

- Как знаешь, - парень плечами пожал.

Идет Иван, видит - люди сидят кругом. Торгуют - кто чем. А у кого ничего нет, тот так - руку тянет. Один купец за полу Ивана хватает:

- Купи, - кричит, - у меня горилку! Другой горилки, как эта, на целом свете не сыщешь! Вон, детина в кустах валяется - ноги торчат. Так он всего глоток один сделал!

Пригляделся Иван.

- А отчего не дышит? - Спрашивает.

Торговец тож пригляделся.

- И то верно.

Потом плечами пожал.

- А шут его знает! Но не от моей горилки - точно.

А тут видит Иван: девки в стороне стоят - себя предлагают. Пригляделся Иван к одной, смотрит и глазам не верит своим. Подошел ближе. А девка ему говорит:

- Чего уставился? Чай не на выставке!

- Да как же ты, Василиса, так опуститься-то могла? - Иван головой покачал.