Теория познания. Философия как оправдание абсолютов. В поисках causa finalis. Монография - Виктор Ильин

с) на базе (а, в) установлением устойчивого в изменчивом, инвариантного в вариантном (абсолютного в относительном) – перипетиях общеродового духовного, практически-духовного, практического деятельностного по реализации собственной интимной миссии.

Способ уберечься от производства fata morgana в философии – вычленение непреходящего в вершении истории, самоосуществлении.

В немногих словах уточним: высшая возможность постичь абсолютное – не озарение, а выявление полноты значений фундаментальных целе-ценностных интенций процессов. Скажем, абсолютное в знании – достоверность, конденсация истины в доказательном познании. Абсолютное в праве – гарантийность обмена деятельностью, равнопартнерство сосуществования. Абсолютное в морали, нравственности – человечность общения не по корысти (благоразумный расчет), а по «целесообразности без цели», благородному решению «не могу иначе», внутренней потребности души, автономии духа.

При въедливом наблюдении, следовательно, в каждом капитальном процессе из самой техники его самоосуществления – в просматривании движения от одной фазы к другой с рефлексией панорамы внутренней динамики – позволительно обособливать некое архетипическое. Не в редакции «предзаложенность», как у Мора: Утоп исключал веру, будто «мир несется наудачу, не управляемый провидением»9, но в редакции «реперы складывания» (в результате нарушения состояний равновесия в собственных колебаниях) тех или иных универсумов. Применительно к неорганике возникает задача прояснить причины структурной устойчивости вещества во Вселенной (статус фундаментальных физических констант – ФФК). Применительно к органике представляет задачу прояснить причины саморегуляции, эквифинальности, целесообразности. Применительно к надорганике осознается задача прояснить причины гуманитарности (статус фундаментальных социальных – символических – констант – ФСК), трактуемой как свободное развертывание человеческих сущностных сил.

Трудно найти лучшее завершение «технической» части как адресоваться к той мысли, что сверхопытное в проекте «софия» никоим образом не корреспондирует «трансцендентному» (имплицирующему порочное спекулятивное); оно корреспондирует «сверхэмпирическому», кристаллизуемому не во временном, а во временнóм общеродовом проявлении разума. Как подчеркивает Шелер, «мы вынуждены отнести сферы бытия, существующие независимо от кратковременно живущего человека, к актам единого надиндивидуального духа… который деятельно проявляет себя в человеке и посредством него растет»10.

– Интенционально:

а) философское оправдание абсолютного кладет себя на алтарь не «поэзиса» (сочинительство), но «диайрезиса» – рефлективной категорологии – уяснение содержательных кумуляций в понятийных схемах умственного развития;

в) как отмечалось, способность постичь «предельное» – не озарение, но уловление принципов, законов созидания и устроения сущего в движении от несуществующего к могущему оказаться существующим и действительно существующему;

с) категоризация перехода возможного в действительное в объективном процессе (природе и целеполагающей деятельности) протекает как установление вербального и субстантивного – предикативного и абсолютного – значения в череде артикулируемых законов, отнесений к ценностям.

Сущее обретает бытие по фюсису (природа); номосу (установление); выверенному креатусу (через преференции, обусловливающие действия, побуждения менять обстоятельства). Линия осознания складывания сущего на природно-деятельной основе транспонируется доктринами космо-, антропо-, культуро-, историо-, социософии, утрирующими непреходящее: каждое временное бытие обременено вечностью, вступающей в образе сознания ценности. Как высказывает Виндельбанд, «тогда отпадает… незначительное, существование со всеми его интересами, основанными на временнóм ходе вещей, и нечто общезначимое, сверхиндивидуальное поднимается из глубин… жизни»11.

Загадка «софии» – загадка возрождения, и состоит она в забвении частного: «до тех пор, пока причины моего мышления, чувствования, воления коренятся в определенной временем индивидуальности, они сливаются с шумом вещей; но как только их основой становится сознание общезначимости, они поднимаются из темного хаоса времени в эфир вечности»12.

– Креативно:

а) «Бог ждет от человека творческого акта как ответа человека на творческий акт бога»13, – говорит Бердяев. Человек как существо самосозидающееся, самопреобразующееся, самопреодолевающееся совершается в творчестве, проявляя «богоподобие»14;

в) «чтотость вещей, полагаемая в идее, есть сущность», – утверждает Гуссерль. Человеческое творение сущего сообразуется с идейно-символическим эссенциальным, оказывающимся антиципирующим будирующим реального;

с) «мысль есть самообнаружение реальности», – высказывает Франк. В контексте не интуитивисткого, а креационистского прочтения, соображение приобретает вид: всякое предметное бытие как внутреннего, так и внешнего мира следует соотносить с человеческим (наука – геоцентрична, созидание среды обитания – антропоцентрично). Как верно отмечает Шелер, «все формы бытия зависят от бытия человека. Весь предметный мир и способы его бытия не есть «бытие в себе», но есть встречный набросок, «срез» этого бытия в себе, соразмерный общей духовной и телесной организации человека»15. (Этим – очередное подчеркивание, – современная метафизика суть не космология, не теология, но культуро-, историо-, социо-, антропология).

Реальное – подобное символического (самоочевидность обратного не допускает, однако, наивно реалистического прочтения), – упрочается в опосредствующей сетке реифицирующих преобразований подобия. Учитывая, что человекоосваемая реальность есть средоточие объективаций человеческих замыслов (моделей), приходится отдавать должное платонизму, настаивающему на сообразности бренного (тленного, тварного) эйдетическому. «Подобное» – имеющее касательство к символической форме высшего, – резонансно «единому»; «неподобное» – «иному», что в аретологических сближениях получает трактовку: подобное – гармоничное (в чем влияние абсолютного сказывается изнутри созидания реалий), благое; неподобное – дисгармоничное, неправедное.

В креатологической плоскости человеческая богоподобность (сотворенность по «образу и подобию») привносит лейтмотив миметического: уподобленность одного другому удовлетворяется высотой, благообразностью целей, усилий миросозидания, соответственных, совершенному, символически каноническому (царству эйдосов – платонизм, эстетическим идеалам – эстетизм («прекрасное» классицизма)).

Резюмирование сути, зафиксированной в обозначенных трех моментах, отчленяет идею гомотетии, которая характеризует операции преобразования многообразий через постановку в соответствие некоторым сущностям их однопорядковых контрагентов (при строгих процедурах связываемых коэффициентом подобия). Стандартные преобразования подобия в математике обобщаются теорией аффинных преобразований, стандартные преобразования в деятельности по схемам «цель – средство – результат», «модель – воплощение», «замысел – претворение» обобщаются теорией родового призвания: в опоре на деятельность (становящейся планетарной силой) человечество творит сущее «по образу и подобию», – то есть целерационально, руководствуясь высшими, абсолютными символами ценного, идеального.

Сказанное прямиком ведет нас в сердцевину вопроса: сценическая сверхзадача неспекулятивной метафизики – искусство гомотетии.

Философ – не виртуоз, а законодатель человеческого разума. Будучи таковым, он вынужден осваивать искусство преобразований – уподобления сущего символически абсолютному. Философия вырастает из невозможности реальной жизни. Решая проблему «что есть мир», философ развертывает не натурфилософскую, а антропософскую сценографию человекоразмерного мира, в котором – без побочных умствований – можно жить «по-людски» (каждый эпохальный отрезок существования взыскует аутентичной тематизации сути последнего). Прекрасно об этом – у Фета:

Хоть не вечен человек,

То, что вечно, – человечно.

Открывательная человекообразовательная функция отдает решительное предпочтение антропософии перед натурфилософией, задает исследовательский фронт «софии» как техники вычленения, «законченного ряда условий». Граница спекулятивного – неспекулятивного обозначается твердо и четко: по отношению к совокупному антропному процессу, рукотворению.