Кризис - Генри Киссинджер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как и другие игроки, Советский Союз выжидал. Он выступал в роли адвоката арабов, но не смог продвинуть их дело; он выиграл время за счет поставок оружия, но это только увеличило степень возможного насилия, не изменив при этом лежащих в его основе реальностей.
У Америки не было никакого интереса в навязывании урегулирования Израилю под всесторонним давлением, поскольку это укрепило бы убеждение в том, что с Америкой лучше всего бороться с помощью вымогательства. В арабском мире нам нужно было усилить умеренных против радикалов, правительства, связанные с Западом, против подопечных вассалов Советского Союза. Поэтому мы принципиально отказались от каких-либо уступок Египту, до тех пор пока Насер (или его преемник Анвар Садат, если на то пошло) опирался на антизападную риторику, подкрепленную присутствием советских боевых войск. И мы не видели никакого смысла действовать совместно с Советским Союзом, пока позиция Москвы совпадала с радикальной арабской программой. Рано или поздно, как мы были убеждены, Египет или какое-либо другое государство признают, что опора на советскую поддержку и радикальную риторику гарантировала полный крах их устремлений. В этот момент Египет мог бы пожелать ликвидировать советское военное присутствие («выслать» – вот слово, использованное мной во время сильно раскритикованного брифинга 26 июня 1970 года) и рассмотреть достижимые цели. Тогда настал бы момент для крупной американской инициативы, которая, в случае необходимости, подтолкнула бы наших израильских друзей к новым подходам.
В 1970 году Насер умер, а Анвар Садат начал двигаться в этом направлении, хотя и несколько неоднозначно. Он продолжал полагаться на советскую военную технику, одновременно осторожно изучая дипломатические альтернативы. В 1971 году была предпринята попытка достичь соглашения о разъединении вдоль Суэцкого канала под эгидой представителя ООН, шведского дипломата Гуннара Ярринга. Но она ничем не кончилась, потому что Израиль не видел никакой пользы в уступках после размещения до 20 тысяч советских военных «технических специалистов» вдоль Суэцкого канала; у Соединенных Штатов не было стимула использовать давление, а Советы не были готовы бросить прямой вызов Соединенным Штатам.
В 1972 году Садат выслал советских военных специалистов, после того как Советский Союз не смог добиться дипломатического прогресса на Ближнем Востоке во время встречи на высшем уровне Ричарда Никсона и Леонида Брежнева в Москве. Но условия для разрыва еще не созрели. Президентские выборы в Соединенных Штатах и необходимость заниматься завершением войны во Вьетнаме помешали любому продвижению в 1972 году. В 1973 году в Израиле проходили выборы, и Никсон пообещал премьер-министру Израиля Голде Меир отложить дипломатические инициативы до 1 ноября. Тем не менее он ясно дал понять, что Соединенные Штаты предпримут серьезные дипломатические усилия в дальнейшем. В рамках подготовительной работы я в 1973 году дважды встречался с Мохаммедом Хафизом Исмаилом, советником Садата по национальной безопасности, и в таком же духе я также говорил с министром иностранных дел Египта Мохаммедом эль-Зайятом 5 октября 1973 года, за день до начала войны.
Тем не менее Садат удивил все стороны, начав войну 6 октября 1973 года. Неожиданностью стал провал политического анализа. Все американские и израильские оценки до октября 1973 года были едины в том, что Египет и Сирия не обладают военным потенциалом, чтобы вернуть территорию силой оружия. Поначалу никто не понял, что Садат стремился не к завоеванию, а к изменению равновесия на переговорах, которые он намеревался начать. Шок от войны, как рассуждал он, позволит обеим сторонам – Израилю, равно как и Египту, – продемонстрировать гибкость, которая была невозможна, пока Израиль считал себя более сильным в военном плане, а Египет был парализован национальным унижением. Параллельно и мы сами пришли точно к такому же выводу.
Политические предположения, так или иначе, влияют на оценки разведки. Не далее как в полдень 5 октября, менее чем за сутки до атаки, ЦРУ сообщило президенту:
«Похоже, что обе стороны все больше озабочены действиями друг друга. Слухи и сообщения агентов могут подпитывать нарастающее, судя по всему, беспокойство. Проведенные военные приготовления не указывают на то, что какая-либо сторона намеревается начать первой боевые действия».
На этом фоне в октябре 1973 года неожиданно разразилась ближневосточная война.
Определение стратегии
6 октября 1973 года в 6:15 утра я спал в своем номере в отеле «Уолдорф тауэр» в Нью-Йорке, моей штаб-квартире во время ежегодной сессии Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций, когда Джозеф Дж. Сиско, энергичный и блестящий помощник госсекретаря по делам Ближнего Востока и Южной Азии, ворвался в мою спальню. Заставив себя проснуться, я услышал хриплый голос Сиско, который утверждал, что Израиль и две арабские страны, Египет и Сирия, собираются начать войну. Однако он был уверен, что все это было ошибкой, – каждая сторона на самом деле неверно истолковывала намерения другой. Если я немедленно и решительно направлю их на путь истинный, то смогу взять ситуацию под контроль еще до начала военных действий. Это была лестная оценка моих способностей. К сожалению, она оказалась преувеличенной.
Так поступить Сиско заставило срочное сообщение посла США в Израиле – бывшего сенатора Кеннета Китинга. Двумя часами ранее премьер-министр Голда Меир вызвала Китинга в свой кабинет в Тель-Авиве. Для израильского лидера было необычно находиться на работе в тот день – это был Иом-кипур, День искупления, самый святой день в году для евреев. Это день, который проводят в посте, молитве и размышлениях; он должен напоминать человеку о его ничтожности по отношению к Богу и является кульминацией периода Высоких Святых Дней; день, в который, согласно традиции, Бог решает судьбу всех смертных в наступающем году.
Поразительное послание Голды, по сути, состояло в том, что встреча Израиля с судьбой уже началась. «У нас могут быть проблемы», – сказала она Китингу. Передвижения египетских и сирийских войск, которые и Израиль, и США считали просто военными учениями, внезапно приняли угрожающий оборот. Китинг напомнил ей, что не прошло еще и двенадцати
