Книжка-подушка - Александр Павлович Тимофеевский

от Pussy Riot – с той лишь разницей, конечно, что девушки не совершили вообще никакого преступления, а Трушевский совершил – тягчайшее. Но разница эта, казалось бы существенная, не должна играть никакой роли. Требование раскаяния и в том, и в другом случае – одинаковое кликушество.

Преступление не должно остаться без наказания. Оно и не осталось. Был суд, он приговорил Трушевского к 5 годам лагерей общего режима, это, собственно, и есть его искупление вины. Требование раскаяния обессмысливает суд, делает ничтожным приговор, 5 лет общего режима тогда жук чихнул. А ведь художественная общественность только что справедливо охала над письмом Толоконниковой, живописующим ужас зоны; даже если Трушевский находится в чуть более сладких условиях, они все равно не сахар. Три года назад он был насильником, достойным негодования, но сегодня он зэк, достойный сожаления. Неужто не так? Слов сочувствия к сидельцу с ходу не найдешь, зато слов ненависти к нему с избытком – захлебывающихся, как у православного талибана. Зачем тогда спрашивать, откуда он возник?

Церковь – и католическая, и РПЦ в лучшие свои минуты – говорит, что она бичует грех, но не грешников. К грешникам она спешит на помощь, она их любит, она за них молится. Адепты современного искусства живут с опозданием на 2000 лет, как будто Господь наш Иисус Христос никогда и никуда не приходил.

6 октября

В 91 год покончил с собой режиссер Карло Лидзани, он выбросился из окна. Лидзани – итальянский неореалист, работавший как сценарист с великим Росселлини. Его фильм «Повесть о бедных влюбленных» когда-то получил приз в Каннах. Это было почти шестьдесят лет назад.

С тех пор произошло много разного всякого: итальянский неореализм благополучно кончился, наступил неистовый расцвет итальянского кино с последним выходом на сцену большой европейской культуры – Феллини, Антониони, поздний Висконти, Пазолини, но и они все умерли, умерли, большая европейская культура осела в музеях, потом умерло итальянское кино, иссякло, а легендарную Чинечитту купило итальянское правительство, несколько лет назад киностудию по частям стали продавать эффективным собственникам под отели-мотели-бордели, а он все жил, жил и жил. И также все жил, жил и жил режиссер Марио Моничелли, автор любимой советским народом картины «Не промахнись, Асунта», он даже был постарше Лидзани; три года назад в 95 лет тоже выбросился из окна.

А пожилая, засидевшаяся наша власть бодрится и молодится, хочет быть вечной, немереные деньги, непосильным трудом нажитые, говорят, бросает на секрет ее молодости, на продление старости, на бессмертие. Ну, не безумцы ли?

В истории бывает пролог, завязка, пики-спады, кульминация, пусть две, даже три кульминации, развязка, эпилог. Десять, двадцать, тридцать эпилогов это – некуда деться, только выйти в окно.

7 октября

Гениальная история сегодня на Ленте ру. «24-летнюю жительницу поселка Промышленовский города Кемерова признали виновной по 105-й статье УК РФ (убийство). Она приговорена к шести с половиной годам колонии. Установлено, что в марте 2013 года женщина смотрела по телевизору концерт Михайлова. Сожитель приревновал ее к певцу. Началась ссора, сожитель стал хватать женщину за руки. Тогда она прошла на кухню, взяла нож и нанесла мужчине несколько ударов. К утру раненый скончался. Позднее женщина заявила, что не хотела убивать. По ее словам, она не вызвала потерпевшему скорую помощь, потому что считала, что ранения были несерьезными. Женщина утверждала, что действовала в состоянии аффекта, однако психолого-психиатрическая экспертиза этого не подтвердила».

Ведь понятно, что случилось. В телевизоре Он. А тут ходит, нудит, воняет носками и перегаром бессмысленнейшее, опостылевшее существо, от которого никакого толка: денег не зарабатывает, а что зарабатывает, то пропивает; когда не надо, лезет, когда надо, отвернется и храпит. И так всегда. И еще смеет открывать свой грязный рот, ненасытную хавалку, чтобы оскорбить идеал, божество. Низкая проза vs. высокая поэзия. Не подходите к ней с вопросами, вам все равно, а ей довольно.

Как все-таки жаль, что нет больше «Русской жизни».

8 октября

Да простит меня Татьяна Левина, но я продолжу пропаганду невеликого русского художника Богданова-Бельского. Его картине «Новые хозяева» сто лет в обед, она писана в том роковом 1913 году, с которым у нас связаны сплошь декадентские и модернистские обстоятельства, а он отразился еще и в чаепитии с блюдечка, прообразе светлого будущего. Новому хозяину у Богданова-Бельского, разбогатевшему крестьянину или купцу, классицистическая барская усадьба досталась со всем ее поредевшим добром – с чужим предком в золоченой раме, с николаевскими красными креслами, два из которых навсегда приговорены к стенке, с напольными часами, последним, судя по всему, приобретением бывших хозяев. Похоже, что усадьба жила и сопротивлялась до конца, но больше не выдержала, сдалась, и теперь на торжественной ампирной сороконожке лежит сраная скатерка, а на ней у каждого стакана свой сахар, чтобы вприкуску дуть чай с блюдца. Восемь человек за столом, шестеро из них предаются чаепитию таким экстравагантным способом.

У Бунина образом революции стали заплеванные семечками мостовые, победившие варвары их все время лузгают. В «Окаянных днях» это становится наваждением, в котором ненависть уже дышит эросом: «И физически больно от отвращения к нему, к его толстым ляжкам в толстом зимнем хаки, к телячьим ресницам, к молоку от нажеванных подсолнухов на молодых, животно первобытных губах». Чай из блюдечка у Богданова-Бельского уютный, теплый, янтарный. Но он не менее безысходен.

Я застал еще этот обряд. Мой детский друг жил в коммунальной квартире, и там в комнате с выщербленным подоконником, сплошь заставленном геранью, чайным грибом и кактусом, за столом с точно такой же, как в «Новых хозяевах», скатертью сидела баба Наташа, всегда в плотных шерстяных чулках, даже летом, и угощала нас, соседских детей, чаем из блюдечка с сахаром вприкуску, и гладила по голове, и смотрела с такой светящейся нежностью, какой я, пожалуй, больше и не припомню.

9 октября

Мой неаполитанский мастиф Тит с годами стал совсем человеком, но человек к старости глупеет, а он очевидно поумнел. Он ничего не слышал о смерти и никогда с ней не сталкивался, но определенно о ней думает. И ни словом, ни делом, ни чудо-таблеткой, ни плоским утешением я помочь ему не могу. Сокрушительная беспомощность.

23 октября

На обратном пути из Сицилии заехал в Рим, на виллу Боргезе, где снесли дуб – четырехсотлетний, огромный, очень многообразно и причудливо ветвистый, единственный русский дуб, который там был. Остальные дубы на Боргезе в великом множестве – каменные, нами как дубы не опознаются, так, темно-зеленые деревья, к тому же они на век-другой-третий моложе. Русский дуб рос неподалеку от могилы Антиноя, покрывая собой поляну, на которой стояли скамейки, они есть, а дуба нет, поляна лысая; я бегал по ней, не понимая, что случилось, где мой родной, за что его спилили, и кричал, и