Безумие Божье. Путешествие по миру гонений - Грегг Льюис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
До сих пор не знаю, почему я тоже не уехал. Я точно помню, что обдумывал отъезд. Но это показало бы, что жертвы, которые мои друзья в Сомали принесли ради Иисуса, напрасны. Я думал о погибшей четверке – и надеялся, что мое пребывание здесь, неведомо как, воздаст честь их памяти и придаст ценность их гибели.
* * *
Несмотря на ворох советов, наша организация вновь подала документы на продолжение работы в Сомали. Мы сказали, что останемся, пока будем чувствовать, что Бог через нас может изменить ситуацию к лучшему. До сих пор наш опыт убеждал: ничто, кроме любви Иисуса, – ни международная помощь, ни западная культура, ни государственное устройство, ни дипломатия, ни военная сила, – не исцелит глубокие раны этой печальной и страдающей земли.
* * *
Когда мы начали работу в Сомали, там была горстка верующих. На ранних этапах нашей работы она едва возросла. К тому времени как убили ту четверку, мы знали с десяток оставшихся в живых сомалийцев-христиан. Нет, честно. Трудно сказать, чего мы ждали, когда говорили об успехе, – но уверяю, не этого.
Когда мы начали работу в Сомали, там не хватило бы верующих и на маленькую церковь в Кентукки. Сейчас – на одну церковную скамью.
Верные призыву Бога, мы прибыли в Сомали утолить голод алчущих, и не знали, что Господь призвал рассеянные остатки верующих к Себе еще до нашего прибытия. К сожалению, несмотря на наши самые благие надежды и мечты, мы не смогли лично засвидетельствовать, что новообращенные пришли к вере. Хуже того, мы прибыли слишком поздно и не успели наладить связь между немногими христианами, придать им сил и наставить в вере.
Мы прибыли точно тогда, когда могли лишь засвидетельствовать их смерть.
Почти всех сомалийских христиан либо убили, либо заставили бежать из страны, но мы оставались, ибо были убеждены, что Иисус все еще там. Давно-давно Он объяснил: все, что мы делали как Его последователи для «малых сих» – голодных, алчущих, больных, нагих, преследуемых, – мы делали для Него. И мы верили, что в Сомали мы служили Иисусу в малых сих повсеместно.
Когда твоих стараний не хватает
Все эти дни, все эти черные дни, мы чувствовали, что сомалийцы ценят нас за то, кто мы есть, что говорим и что делаем. Порой мы даже ощущали, что они обращают внимание на ценности, которые побуждают нас трудиться. По крайней мере, мы на это надеялись.
Иногда сомалийцы дивились тому, что мы не берем взяток, чтобы накормить кого-либо раньше других или решить, какой деревне поможем в следующий раз. Их культура убедила их в том, что подкупить можно каждого. Как-то раз группа благодарных жителей из прибрежной деревни приехала к нам, и они сказали: «Вы не брали денег, чтобы приехать в нашу деревню. Ваши люди накормили нас, но вы отказались брать плату».
Все это было правдой, и я кивнул. У меня не было и мысли о том, что будет дальше. А они продолжили: «Мы мусульмане, и нам запрещена кое-какая еда. Для нас она нечиста. Мы привезли ее вам». Они открыли два огромных холодильных ларя, и там было семьдесят восемь свежих омаров, выловленных в Индийском океане. Один из мусульман сказал: «Это не взятка: вы уже нас накормили. Это лишь благодарность. Дар вашим людям от нашей деревни. Мы знаем, что вы, жители Запада, любите омаров».
Мы устроили «омаровый» пир – и по достоинству оценили подарок особенно потому, что нам его подарили, заметив, как мы себя ведем и что нами движет.
* * *
Нас окрыляло, когда сомалийцы обращали внимание на нашу приверженность духовным ценностям, необходимым для дела, и воздавали ей должное. Бывало, мусульмане даже сами признавали власть и истинность Того, кому мы служили. Часто, особенно в нешуточной опасности, сотрудники и друзья, приверженцы ислама, просили меня помолиться за них. Иногда, в критические моменты, «наши» медсестры-мусульманки прекращали неотложные операции и говорили: «Вы всегда молитесь за наших больных. Сначала попросите Бога о помощи, а дальше будем лечить ребенка». И мы молились простыми словами милосердия, открыто, при всех, и только потом помогали.
Мы надеялись, что сияли во тьме, словно оазис света. И все же мы часто сомневались. Я все еще верю, что Господь послал нас в то место. Но где был духовный плод нашей работы и жертв? В Сомали до нас не было церквей, не было мистического тела Христова. Сейчас, спустя годы, ситуация выглядела даже хуже: здесь почти не осталось и отдельных христиан. И я все гадаю: была ли хоть какая-то надежда на то, что добро в Сомали одержит победу над злом?
Когда весной 1995 года ООН забрала из страны своих сотрудников, никто не знал, чего ожидать. Для рядового сомалийца мало что изменилось. Бедняки боролись за жизнь, кланы воевали. Некоторые дни были лучше, другие – хуже. После всего, что люди вынесли за годы, середина 90-х для Сомали была не лучшим временем. Но и не худшим.
* * *
Уход ООН изменил характер нашей работы и ее охват. Со снижением внимания к нуждам Сомали резко сократился и объем материальной помощи. Исчезли машины и охрана. Время было тяжелым и опасным. Пришлось отпустить сотрудников, работавших у нас долгие годы. Часто, когда они уходили, я пытался подсластить пилюлю – давал им на развитие пятьсот долларов, если приносили бизнес-план. По тем временам это была шикарная сумма для сомалийца, и если он был рассудительным и находчивым, то мог открыть лавку или небольшой бизнес, способный поддержать его семью.
В то время я уже различал зловещее предзнаменование: нам закрывали возможность работать в Сомали.
Мне было крайне сложно смириться с этой мыслью. Мы вложили кровь, пот, слезы – и что? Да почти ничего. Нет, мы облегчили страдания и спасли десятки тысяч жизней. Но надолго ли? И до какого предела? Стала ли страна лучше, чем была до нас?
Откровенно сказать, не знаю. И мои усилия обернулись духовным крахом. Я знал: Бог не обещал награждать за покорную жертвенность ощутимым успехом. Но я не понимал, почему наши жертвы принесли так мало. Может быть, есть то, чего мы не видим? В общем, то время было мрачным.
Я упрямо и, наверное, горделиво отказывался опустить руки и покинуть страну. Я боялся, что наш уход заставит людей сказать: зло победило. Я
