На маленьком острове - Герцель Новогрудский

Его «эх!..» выражало очень многое. В нем были и негодование и сожаление: пропал, дескать, человек; свихнулся и не понимает этого, упорствует.

А бригадир действительно упорствовал. Он посмотрел на старого Леппе и стал спокойно, обстоятельно разъяснять:

— Вот ты говоришь, Николай, — набрали мусор. Да, колюшка нам ни к чему. Всю ее выбросили за борт. Но то, что хотели узнать, все-таки узнали: идет рыба на свет, здорово идет! И это главное. Пусть вместо кильки идет пока колюшка. Ученые говорят, что килька тоже светолюбивая рыба. Значит, она тоже придет. Только узнать все лучше надо. Вот съездим в город, потолкуем с инженером Соколовым, разберемся, что к чему, и доведем дело до конца.

Старый Леппе изобразил на лице самую ядовитую из своих улыбок:

— Поезжайте, поезжайте, обязательно поезжайте… Может быть, привезете еще какую-нибудь новость. Вроде того, как ловить судаков на патефон. Приедете, заведете патефон, опустите в море, и будет он играть на дне веселые мотивчики. А судаки, конечно, сбегутся на музыку, сами от радости и удовольствия в сеть станут прыгать. Вот будет техника так техника!..

Старик издал горлом звук, похожий на злой орлиный клекот: это он так смеялся.

Но никто не поддержал его смеха. Андрус же побледнел от негодования.

— Ничего, дедушка Николай! — сказал он, чуть задыхаясь. — Над ставным неводом, тоже смеялись, а что получилось? Сейчас все смеются над теми, кто смеялся. Хорошо, как говорится, смеется тот, кто смеется последним.

Леппе грозно посмотрел на Андруса и… закашлялся. Он не нашел подходящих слов, чтобы оборвать дерзкого юношу.

4. Огонек вдали

Как старый Леппе предсказывал, так и получилось.

На острове посмеяться любят. Вихнувские шутники известны на весь залив. А тут такой случай! Тут самый скучный человек и то нашел бы повод сострить. И любители поточить языки своего не упустили. Шутки о незадачливых ловцах, пытавшихся ловить рыбу на электрический свет, сыпались, как крупа из дырявого мешка.

Шутили не обидно, смеялись не зло, но все равно те, кто сами себя сделали мишенью для насмешек, удовольствия не испытывали.

Начать с того, что за участниками ночного лова сразу же закрепилось прозвище «электрорыбаков». Густава Манга, правда, этим прозвищем не очень допекали. Он, как-никак, человек с положением, не последняя спица в колеснице, его если кто, хлопая по плечу, и называл «электрорыбаком», то только равные с ним бригадиры.

Ну, а Андрусу доставалось. К Андрусу все вихнувцы относятся хорошо. И именно поэтому каждый, кто встречал, обязательно считал своим долгом, широко улыбаясь, кричать на весь остров:

— Электрорыбаку почтение!

— Привет осветителю морских глубин!

Или спрашивали:

— Счет за освещение ты уже представил колюшкам, Андрус?

Или говорили:

— Что-то темновато на дне сегодня, парень. Смотри, как бы рыбы лбами не стукнулись. Еще жалобу на тебя напишут.

Андрус в ответ улыбался, делал движение рукой — дескать, меня этим не проймете, — но отмалчивался. И верно: что тут было отвечать?

Старого Леппе тоже пробовали подразнить. Какой-то шутник рассказал ему, будто в аптеке висит объявление: требуются иглы колюшек.

— Зачем нужны иглы колюшек? — подозрительно спросил старик.

— Резиновые соски протыкать — детки чтоб молоко сосали, — ответил шутник.

Ух, и вскипел Леппе! Он сказал, что если и пригодны иглы колюшек для чего-нибудь, то только для того, чтобы протыкать языки острякам; что дурацкое пустословие — признак лодырей и бездельников; что в старое время за подобные шутки вполне можно было по шее дать и никакой судья не оштрафовал бы; что… Словом, много разного наговорил старик. Столько наговорил, что люди, присутствовавшие при стычке, решили: ну его, ворчуна и ругателя! Лучше не связываться.

Что касается Юло с Марти, то им, как ни странно, никто шутками не досаждал. Для взрослых они были слишком малы; ребята же не только не видели повода для шуток, но даже завидовали. Счастливцы! Они выходили ночью в море, стояли возле генератора, включали рубильник, смотрели, как семисотпятидесятисвечовая лампочка освещает морскую глубину, бросали доску в стаю колюшек.

На историю с доской Марти особенно напирал. Тут он не жалел красок, а если Юло поблизости не было, то и попросту привирал. В его изложении выходило, что с первого же раза он оглушил доской тучу колюшек. Тысячи их всплыли вверх брюхом. Продолжи он свою бомбардировку — с негодной рыбешкой удалось бы покончить начисто. Да вот беда — досок не хватило, и это сорвало лов кильки. Было бы чем швыряться, он бы в два счета колюшек разогнал.

Иви, услышав похвальбу Марти, только фыркнула:

— Досками колюшек забрасывать… из пушек по воробьям стрелять… воронам на хвост соль сыпать… Что там, что там, что там, — толк всюду один.

— «Один, один»! Много ты в лове на свет понимаешь!.. — пробормотал Марти, но в спор не полез. Позиция с доской была у него не такой уж прочной, лучше не связываться.

Однако при всем том, что ребята завидовали двум приятелям, на душе у тех было не очень хорошо. Как-никак, неудача есть неудача. Такое великолепное дело начали, и все сорвалось! И нечем им заполнить время, не из-за чего волноваться. Ни генератор больше не нужен, ни подхват, ни лампа, ни провод РШМ… И на бот «Советский партизан» не к чему спешить. И о музейном экспонате, на котором были бы указаны их фамилии, не приходится думать. Пустая жизнь стала! Скучно до того, что просто деваться некуда…

А тут еще бригадир Манг с Андрусом уехали. Юло и Марти очень надеялись на то, что их тоже возьмут, но не вышло. Отец Юло сказал: на Большом берегу придется провести несколько дней; ребята, если поедут, могут опоздать к началу занятий, а опаздывать не годится, занятия — не шутки, это дело серьезное.

В общем, не взяли..

Уныло бродили приятели в тот день по берегу, уныло бросали камни в воду. Говорить было не о чем, но и домой возвращаться тоже не хотелось. Сгустились сумерки, на небе показались звезды, а они все еще слонялись у моря, прислушивались к шуму прибоя, всматривались в темный горизонт.

Вдруг Марти что-то заметил. Его рысьи глаза разглядели вдали светлую точку.

Огонек в море не такая уж удивительная вещь. На любой лодке, если только она не стоит у пристани, зажигают ночью сигнальный фонарь.

И на неведомом судне этот фонарь тоже горел. Там, где темная линия моря отделялась от более светлого тона неба, низко у воды посылала берегу желтоватый свет крохотная звездочка.

Однако вот что было странно: огонек не двигался, он стоял на месте.

Марти присмотрелся внимательней. Да, всякому фонарю на мачте положено передвигаться в том направлении, в каком передвигается судно. Если судно проходит мимо острова, удаляясь на запад в открытое море, — сигнальный огонек медленно прочерчивает небо в западном направлении; если же судно держит курс на восток, — огонек на мачте не скрывает этого, двигается в ту сторону, где лежит Большой берег.

А тут звездочка над водой светила как приклеенная: она не продвигалась ни на запад, ни на восток.

Значит, судно стоит на якоре.

— Юло, ты видишь? — спросил Марти.

— Что?

— Огонек в море.

— Нет.

— Эх, ты!.. Вон там, левее, светит. И невысоко, над самой водой… Должно быть, бот какой-нибудь…

— А куда он идет?

— В том-то и дело, что никуда. На месте стоит.

— Как — на месте?

— Так.

— Не может этого быть, Марти, — убежденно сказал Юло. — Чужому судну здесь делать нечего, а наши все у мола. Наши ночью здесь никогда на якорь не становятся.

— Вот и мне странно… Давай побежим на косу — оттуда виднее.

Побежали не потому, что встревожились, а потому, что было интересно: что за судно такое?

С оконечности косы, выдававшейся далеко в море, Юло отчетливо видел фонарь на верхушке мачты, а Марти — даже смутные очертания судна. Только он никак не мог объяснить, какое оно.

— Бот? — задал вопрос Юло.

— Нет, побольше.

— Сельдяной траулер?

— Нет, поменьше.

— Буксир, может быть?

— Буксиры пониже…

— Просто грузовой пароход?

— Что ты! Пароходы выше…

— Да ну тебя! — рассердился Юло. — Больше, меньше, ниже, выше… Только голову морочишь!

— А ты не позволяй себе голову морочить, сам посмотри, — резонно предложил Марти.

В ответ Юло собирался язвительно заметить, что хорошее зрение не заменяет хорошей головы, но не успел. Несмотря на свою близорукость, он увидел нечто такое, что заставило его забыть обо всем на свете. И Марти, конечно, тоже это увидел. И тоже замер. Приятели безмолвно уставились в темноту.

То, что происходило в темном спокойном море, не зря поразило и взволновало мальчиков. Они увидели, как вода у самого борта неизвестного судна вдруг осветилась изнутри и подводный огонь стал медленно подниматься. Вот уже он залил широким пятном света поверхность моря, вот блики его легли на белый бок корабля… Но тут огонь погас. Одновременно до берега донеслось и замолкло слабое тарахтенье — знакомый характерный звук работающей лебедки.