Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века - Коллектив авторов

– Начальник, вы остаетесь?

Он даже не оборачивался, просто махал рукой, мол, иди, не жди меня. Ван Лань потеряла надежду: этот мужчина не ее, говоря языком пекинцев «чужой», а кто захочет зря тратить на «чужого» время и силы? Но все равно, уходя, она чувствовала сожаление, ей вспомнились слова из «Джейн Эйр»: «Если бы Бог наделил меня красотой и богатством, вам было бы так же сложно расстаться со мной, как мне с вами…». Это ее любимый фильм, и судьба у нее такая же, как у главной героини. Тогда как раз летел тополиный пух и впоследствии каждый раз, когда наступала эта пора, на сердце у Ван Лань становилось грустно. Тополиный пух летел как снег, от него на душе у людей всегда неспокойно, но история, которая, как ей показалось, ничем не окончилась, как раз в тот момент только началась.

Однажды вечером после работы Му Линь попросил остаться, сказал, что у него к ней есть дело, велел подождать. Когда он все доделал, то под покровом ночи повез ее на своем «чероки» за пределы городских стен. Ван Лань понятия не имела, куда они едут, и не спрашивала, поняла только, что это какая-то загородная база отдыха, а рядом расположен ипподром. Когда добрались, то уже совсем стемнело, Му Линь взял на стойке регистрации ключ от комнаты и проводил Ван Лань. Сердце ее в ту минуту бешено колотилось. Так быстро, так быстро все случится? Мрачный взгляд администратора словно бы тоже предсказывал, что произойдет дальше.

Но ничего не произошло, он так до нее и не дотронулся. Он только курил, а потом поставил песню дуэта Карпентеров[42], даже позабыв, что они вообще-то даже не ужинали, и проделали весь этот путь словно бы для того, чтобы послушать Карпентеров. Но она понимала, что так не будет, поскольку так не бывает, а потому ждала, и лишь единожды пошевелилась, промокнув лоб бумажной салфеткой. Ван Лань знала, что сейчас произойдет нечто важное для нее. Выкурив три сигареты, Му Линь впервые заговорил:

– Я собираюсь уехать в американскую компанию…

Говоря эти слова, он на нее не смотрел.

И все ради этого?

– То есть я тоже должна буду уйти? – спросила она еле слышным голосом.

– Можешь, но… зачем?

Он словно бы не ожидал подобного вопроса, повернулся и впервые посмотрел на нее. Ван Лань заглянула в эти глаза, и ей показалось, что надежда есть, это из-за них она так долго ждала. Но в тот день она узнала, что в мире есть мужчины и другого типа, которые ищут успокоения в других мужчинах, к сожалению, сейчас перед ней стоял именно такой…

– Я голубой, голубой, ты знаешь, что это такое? Я с юности такой, не удивляйся…

Ван Лань стадо дурно, в голове все смешалось, а потом стало пусто. Зачем он мне все это рассказывает? Зачем? Зачем на корню убивает мою единственную надежду? Я бы предпочла, чтобы ты вообще ничего мне не рассказывал! Но Ван Лань молчала, лишь спокойно смотрела на молодого человека перед собой, на мужчину, который, как оказалось, повлияет на всю ее жизнь. Чтобы не показать, что у нее дрожат кончики пальцев, Ван Лань наматывала на них бумажные салфетки.

– Я знаю, что нравлюсь тебе, на самом деле ты мне тоже нравишься, мне нужно жениться, а если я хочу найти себе жену, то лучше тебя не сыскать…

Почему меня? Потому что я приезжая? Внезапно ее обуяла злость, настоящая ненависть, ты с чего такой наглый, кто тебе дал право?

– Если ты согласишься… разумеется, нужно подумать, но если ты только согласишься, то приедешь на все готовое. Работа, прописка – не вопрос…

Му Линь что-то еще дальше рассказывал, словно речь шла о сделке – может быть, только превратив их взаимоотношения в сделку, он мог свободно говорить. По крайней мере, так он испытывал некоторое чувство превосходства, мог взирать на происходящее сверху вниз. Но ей все равно хотелось спросить – почему я?

– На самом деле я все сдерживался, все хотел тебя спросить, а вот теперь пора ехать, так что я решил, что это мой шанс, ты сначала подумай…

Машина остановилась в хутуне, пора было расставаться. До этого Ван Лань не проронила ни слова, но когда выходила из автомобиля, то Му Линь внезапно протянул ей руку, а потом с улыбкой сказал:

– Увидимся!

Наверное, тогда она увидела самую-пресамую скорбную улыбку? Ван Лань опешила, а потом не сдержалась и разрыдалась. Му Линь сначала сдерживался, но потом у него самого выступили слезы, он попытался прижать Ван Лань к груди, девушка послушно обмякла, и тут Му Линь снова не выдержал и принялся каяться. Он твердил: прости меня, прости. Но Ван Лань лишь безостановочно качала головой, не говоря ни слова. В душе скопилась то ли обида, то ли отчаяние, но определенно она ненавидела мужчину, стоявшего перед ней.

Свадьбу сыграли через месяц, раз уж это сделка, то и готовиться особо не пришлось, поскольку, как и обещал, Му Линь, все было готовенькое. Родным Му Линя девушка категорически не понравилась, поскольку потом на их плечи легли заботы о ее работе и иммиграционной карте, разумеется, впоследствии родители Му Линя были ей признательны за то, на что Ван Лань пришлось пойти, и в душе они просиди прощения за распутника-сына, но сначала упорно стояли на своем и кручинились по поводу мезальянса. Семья Ван Лань, напротив, сочла подобный брак за великую честь, и родители тотчас взглянули другими глазами на свою дочку, которую считали невзрачной: надо же, смогла выйти замуж за пекинца, муж не какой-нибудь хромой калека, а умный и красивый парень. На самом деле они не знали, как выразить радость, потому все вместе приехали за тридевять земель дать Ван Лань денег на свадьбу, и этому она не смогла помешать. Ей казалось, что в те два дня отец при встрече с любым человеком скромно улыбался, будто бы внезапно породнился со всеми жителями столицы.

Разумеется, их браком остались довольны многие, с этой точки зрения здесь они без сомнения преуспели. На свадьбу приехали все однокурсники Му Линя, особенно дружны с ним оказались девочки, которые при встрече называли его панибратски Линь Линем, а когда пили за молодых, то в шутку говорили, дескать, наконец Линь Линь обзавелся семьей, можем быть спокойны.

Слово «свадьба» представило их отношения в неверном свете. Когда шутки перед комнатой новобрачных стихли, и гости разбрелись, остался один очень важный персонаж, который наконец проявился. Му Линь познакомил Ван Лань со своим другом. Какая-то закатившаяся второсортная звезда. Они мирно перекусили перед сном, а потом разбрелись спать. В комнате для новобрачных на огромной кровати осталась одна невеста, а новоиспеченный муж и его друг улеглись на диване снаружи. Ван Лань слышала, как за дверью беспрестанно слышен шепот и приглушенный смех, и думала, что она так и не сомкнет глаз, но на самом деле стоило ей лечь на кровать, как ее сморило, и она быстро и бесцеремонно уснула.

Из-за хаотических лучей у Линь Фэя возникло странное ощущение, поскольку он сразу не вспомнил, почему спит на диване, и состояние это длилось, может быть, секунд пять-шесть, а то и семь-восемь, но когда кратковременное помрачение прошло, он осознал, что смотрит на пекинское солнце и даже то, почему оказался в квартире женщины по имени Ван Лань. Из-за этого открытия он внезапно испытал воодушевление, встал, умылся холодной водой, оставил на столе записку, а потом поспешно спустился на лифте.

На самом деле Линь Фэй понимал, что уходить так рано нет необходимости, но беспокоился, поскольку при мысли, что придется столкнуться с полусонной Ван Лань, становилось не по себе, возможно, он чувствовал некоторую неловкость, ведь провел ночь у девушки, а ее муж был при этом дома. Вчерашние события – это случайность, нельзя из-за случайности позволить себе предаваться мечтам. Линь Фэй в записке написал: «Я ушел, спасибо за помощь, очень признателен». Никаких намеков на то, что они еще увидятся.

На улице было очень холодно, он затрясся от холода, едва оказавшись за дверью, потом стало получше, наконец, Линь Фэй взял себя в руки, да и ледяной воздух, что ни говори, полезен для мозга. Только-только схлынул утренний пассажиропоток, на улице царили последние минуты тишины перед гомоном, может быть из-за того, что солнце еще не успело осветить толком землю, но на ней лежала томная дымка, проезжавшие автомобили поднимали ее, а потом она медленно возвращалась на место. Запахи тоже еще не успели перемешаться и существовали отдельно друг от друга, расслаиваясь в зависимости от выраженности и силы: из лавки, торговавшей баоцзы[43], Линь Фэй, проходя мимо, уловил аромат баоцзы, из гастронома долетал запах подливы от жареного мяса, а еще пахло керосиновой копотью, то был очень резкий запах, но, смешиваясь с безоблачно синим небом над головой, он создавал ощущение свежести. Линь Фэй тут же вспомнил родной край, зимой в каждом доме топили печи, чтобы согреться, поэтому всю зиму в воздухе витал подобный запах… Он услышал несколько велосипедных звонков, самый звонкий звук среди городских шумов, это какой-то парень проехал на красный свет, и когда Линь Фэй обернулся, велосипедист уже проскакивал перекресток, а навстречу Линь Фэю шли двое пожилых супругов, только что закончивших утреннюю зарядку, они несли деревянный меч для занятий ушу и увесистую корзину.