Ложь во спасение - Ольга Егорова

«Я схожу с ума», – тупо подумал он, растягивая губы в кривой усмешке.

Сопротивляться безумию не хотелось. Представив себе его в виде теплой волны, которая медленно накроет его, унося с собой в какой-то иной мир, лишенный тревог и волнений, свойственных здравомыслящему человеку, он даже почувствовал некоторое облегчение – впервые за те несколько часов, что минули с того момента, как начался весь этот кошмар.

Только бы это случилось быстрее.

Он так и стоял под козырьком офисного входа, на ветру, совершенно забыв о том, что просто вышел позвонить, что ему давным-давно пора вернуться в кабинет, к своим чертежам – до тех пор, пока выскочившая на улицу стайка девчонок из маркетингового отдела не нарушила его приятного и теплого уединения с собственным безумием.

– Зажигалки не найдется, Евгений Владимирович?

Наверное, целую минуту он соображал, кто же такой Евгений Владимирович и что, собственно, нужно от него трем молоденьким сотрудницам.

Наконец понял, отрицательно махнул в ответ головой и скрылся за дверью, оставив девушек в некотором недоумении. Быстро поднявшись по лестнице на второй этаж, остановился на несколько секунд, чтобы хоть немного прийти в себя прежде, чем показаться на глаза и без того подозрительно настроенным коллегам по работе.

По всей видимости, «прийти в себя» ему не удалось. Повстречавшаяся в полутемном коридоре бухгалтерша Дарья Протасова, увидев его, остановилась и с недоумевающей жалостью в голосе спросила:

– Жень, ты чего это бледный какой? Болеешь, что ли?

– Болею, – кивнул он, второй раз соглашаясь с предложенной отговоркой.

Хотя, если разобраться, ведь так оно и было.

Просто болезнь у него была совершенно иная, ничего общего не имеющая с той, которую заподозрила у него женская половина коллектива.

Лицо мужика, так сильно похожего на лицо мертвого соседа, еще долго стояло перед глазами.

Может, это сходство ему померещилось. А может, было оно на самом деле – ведь на свете живет великое множество двойников, и, наверное, нет ничего особенного в том, что именно сегодня, именно ему повстречался двойник убитого в гостиной Слизня.

Или все-таки есть?

Страх не отпускал, свернувшись тугим комком где-то внутри грудной клетки. Страх был тяжелым и холодным, как большой одинокий камень с шершавой поверхностью и заостренной верхушкой.

Верхушка камня и упиралась в горло и почти лишала возможности дышать.

Почему-то в этот момент ему вдруг вспомнилось детство. Первый день в школе, девчонка с двумя тугими косами, перехваченными пышными белыми бантами. Увидев, как она упала, споткнувшись о порог на входе, он тогда очень сильно испугался. А поняв, что девчонка, если не разговаривает и не открывает глаза, могла умереть, испугался еще сильнее. Этот испуг длился недолго – от силы, может быть, минуту, а потом его сменила бурная радость, стоило девчонке открыть глаза, которые под стеклами очков с толстыми линзами выглядели просто огромными.

Первая любовь – Ленка Лисичкина. Сколько же лет прошло с тех пор и сколько всего было пережито! А почему-то до сих пор при одном только воспоминании о том эпизоде двадцатидвухлетней давности в душе просыпается нежность.

Задумчиво повертев в руках телефонную трубку, Евгений решил, что нужно ей позвонить. Всерьез не рассчитывая на профессиональную помощь – слишком глубоко уже, кажется, захлестнула его волна безумия, – он понял, что Ленка, наверное, единственный на свете человек, которому он сможет сейчас рассказать обо всем, что с ним случилось. Ничего не скрывая и не опасаясь, что Ленка ему не поверит.

Выговориться было необходимо. Поняв, что у него есть такая возможность, Евгений вдруг испугался, что сейчас, позвонив, не застанет Ленку дома. Или, если застанет, услышит в ответ, что она не может с ним встретиться сегодня, а может только, например, завтра или послезавтра.

Да завтра он просто не доживет, а о более отдаленном будущем даже и думать не стоит.

Он долго искал ее номер в телефонной книге и успел снова испугаться, что по какой-то досадной случайности запись не сохранилась. Но потом все же вздохнул облегченно, отыскав среди множества других ненужных номеров тот самый, обозначенный двумя заглавными буквами «Л», единственный из всех, который сейчас для него был чертовски важен.

Ленка оказалась дома. И голос ее в телефонной трубке был таким знакомым, что даже не верилось. Кажется, только вчера он звонил ей, уговаривая написать за него очередное сочинение по литературе, ничуть при этом не сомневаясь: Ленка ему не откажет.

Не отказала и в этот раз.

Только, кажется, напугал он ее сильно. Изо всех сил пытался во время разговора сохранять хотя бы видимость спокойствия. Но не получилось. И успокоить ее он тоже не смог.

Выключив трубку, он сразу понял, что теперь весь остаток рабочего дня будет ждать, когда же наконец увидит ее. В глубине души вяло шевельнулась мысль о том, что он поступил не совсем честно, решив взвалить на Ленку свои проблемы. Ведь знает же, что она примет их так, как свои.

Знает – поэтому и звонит сейчас ей, а не кому-то другому. Не родителям, не давнему приятелю Герке, с которым в принципе можно было бы поговорить о чем угодно за рюмкой коньяка или бутылкой темного пива. О чем угодно – но только не об этом. Об этом можно только с Ленкой, а больше – ни с кем. Потому что с Ленкой они всегда были на одной волне. На одной волне и остались, несмотря на то что столько лет уже прошло.

Кажется, это называется родство душ. И это самое родство, он точно знал, гарантировало ему по крайней мере одно: Ленка не будет смотреть на него такими глазами, какими смотрела вчера вечером Яна. Ленка – она и на долю секунды не усомнится в его невиновности. Не усомнилась бы, даже если бы застала его вчера в гостиной с топором в руках. Почему же Янка усомнилась?…

Думать об этом было больно. Пожалуй, эта боль и была самой главной, самой болезненной болью, и даже пережитый страх по сравнению с ней мало что значил. Эта боль была средоточием, сердцевиной случившегося кошмара. Она дышала внутри, била по оголенным нервам, судорогой сводила легкие, мешая дышать, – и в то же время она была вокруг, наполняя собой влажный октябрьский воздух, оживала в шорохе листьев, и даже в прозрачных лучах солнечного света ему виделись вкрапления этой боли, спрятаться от которой было невозможно.

После того как он поговорил с Ленкой по телефону, тяжелый камень внутри не исчез, но все-таки теперь был уже не таким тяжелым. И верхушка будто слегка сгладилась.

Но паника не отпускала. И видения, мелькающие перед глазами, никуда не исчезли.