Отель «Нью-Гэмпшир» - Джон Ирвинг

— Господи, — наверное, сказал он, когда услышал, как Честер Пуласки скребется в его дверь, — как я ненавижу Хэллоуин.

— Я разберусь, — сказала его жена, и женский декан пошла открывать дверь. — Знаю, знаю, — весело ворковала она, — «кошелек или жизнь».

А там оказался нагой и скрючившийся Честер Пуласки, бек, сверкающий угрями и пахнущий сексом.

Говорят, визг женского декана разбудил два нижних этажа здания, где они жили, разбудил даже мисс Батлер, ночную сестру, спавшую за своим письменным столом в медпункте, который находился по соседству.

— Как я ненавижу Хэллоуин, — возможно, сказала она про себя.

Она пошла к дверям медпункта и увидела Младшего Джонса, Гарольда Своллоу и меня; Младший Джонс нес Фрэнни.

Там, в папоротниках, я помог Фрэнни одеться, в то время как Младший Джонс пытался распутать ее волосы, а она все плакала и плакала. Наконец он спросил ее:

— Пойдем или поедем?

Это был вопрос, который отец задавал нам, ребятам, когда мы были младше; это означало — предпочитаем мы идти пешком или ехать на машине. Младший, конечно, имел в виду, что он понесет ее на руках, и Фрэнни предпочла именно это.

Он пронес ее мимо того места в папоротниках, где Ленни был подвешен к палке и готовился к совсем другому путешествию. Фрэнни все плакала и плакала, и Младший сказал:

— Эй, ты же хорошая девочка, уж я-то знаю. Но Фрэнни продолжала плакать.

— Послушай-ка, — сказал Младший Джонс. — Знаешь что? Когда кто-то тебя трогает, а ты не хочешь, чтобы тебя трогали, то на самом деле это не значит, что тебя трогали, поверь мне. Они трогали не тебя, когда трогали так, они тебя не достали, понимаешь? Ты внутри себя та же, что и была. Никто тебя не тронул на самом деле. Ты действительно очень хорошая девочка, ты мне веришь? Ты внутри себя та же, что и была, ты мне веришь?

— Не знаю, — всхлипнула Фрэнни и продолжила плакать.

Я взял ее за руку, болтавшуюся сбоку у Младшего; она сжала мои пальцы, а я — ее. Гарольд Своллоу нырял между деревьями, ведя нас, словно проводник; он нашел медпункт и открыл дверь.

— В чем дело? — спросила ночная сестра, мисс Батлер.

— Я Фрэнни Берри, — ответила моя сестра. — Меня избили.

«Избили» навсегда останется Фрэнниным эвфемизмом происшедшего, хотя все знали, что она была изнасилована. «Избили» — на этом Фрэнни будет стоять до конца, и хотя все понимали суть, эта суть никогда не станет юридической.

— Она имеет в виду, что ее изнасиловали, — сказал Младший Джонс мисс Батлер.

Но Фрэнни продолжала качать головой. Думаю, таким образом она интерпретировала проявленную к ней доброту Младшего и его версию о том, что внутри себя она осталась нетронутой, и она превратила сексуальное надругательство в обычную проигранную драку. Она что-то прошептала ему, он все еще держал ее на руках возле своей груди, и он поставил ее на пол и сказал мисс Батлер:

— Ладно, она была избита.

Мисс Батлер знала, что это означает.

— Она была избита и изнасилована, — поправил Гарольд Своллоу.

Ему не стоялось на месте, но Младший Джонс охладил его взглядом и сказал ему:

— А почему бы тебе не улететь, Гарольд Ласточка? Почему бы тебе не слетать и не найти мистера Доува, голубка нашего?

Это снова зажгло огонек в глазах у Гарольда, и он улетел.

Я попытался позвонить отцу, но потом вспомнил, что в отеле «Нью-Гэмпшир» все еще нет работающих телефонов. Тогда я позвонил в школьную охрану и попросил их передать отцу, что мы с Фрэнни находимся в школьном медпункте и что Фрэнни «избили».

— Это просто очередной Хэллоуин, мальчик, — сказала Фрэнни, держа меня за руку.

— Самый худший, Фрэнни, — сказал я ей. — Пока самый худший, — сказала она.

Мисс Батлер увела Фрэнни, чтобы оказать ей помощь и, кроме всего прочего, приготовить ей ванну, а Младший Джонс объяснил мне, что если Фрэнни вымоется, то потом будет не доказать, что ее изнасиловали, и я пошел вслед за мисс Батлер, чтобы сказать ей об этом, но мисс Батлер уже объяснила это Фрэнни, которая ничего не хотела слушать.

— Меня избили, — говорила она.

И все же она прислушалась к совету мисс Батлер провериться позже, не беременна ли она (она не была беременна) и не заразилась ли венерической болезнью (кто-то передал ей что-то не слишком серьезное, от чего ее в конце концов вылечили).

Когда отец прибыл в медпункт, Младший Джонс пошел помочь с доставкой Ленни Метца к декану. Гарольд Своллоу кружил по школьной территории, как ястреб, выискивая голубка, а я сидел в абсолютно белой больничной палате вместе с Фрэнни, свежей после ванны, с полотенцем на голове, с пакетом льда у левой скулы и с перевязанным правым безымянным пальцем (она содрала ноготь); на ней была белая больничная рубашка, и она сидела в кровати.

— Я хочу домой, — сказала Фрэнни отцу. — Скажи маме, что мне просто нужна какая-нибудь чистая одежда.

— Что они с тобой сделали, дорогая? — спросил отец и сел рядом с ней на кровать.

— Они избили меня, — сказала Фрэнни.

— А где ты был? — спросил меня отец.

— Он позвал на помощь, — ответила Фрэнни.

— Ты видел, что случилось? — спросил меня отец.

— Он ничего не видел, — опять ответила Фрэнни. Я хотел сказать отцу, что я видел третий акт, но хотя мы все знали, что означает «избили», я остался верным тому термину, который избрала Фрэнни.

— Я просто хочу домой, — сказала Фрэнни, хотя, с моей точки зрения, отель «Нью-Гэмпшир» был слишком большим и незнакомым, чтобы там было уютно.

Отец пошел за ее одеждой.

Жаль, что он пропустил и не видел, как Ленни Метца, висящего на палке, будто плохо приготовленный кусок мяса на вертеле, несли к декану. И жаль, что отец не видел стараний Гарольда Своллоу, ищущего Доува, заглядывающего, как тень, в каждую комнату, пока Гарольд не удостоверился, что Чиппер Доув может скрываться только в женском общежитии. После этого, подумал он, выяснить, в какой именно комнате он скрывается, — только вопрос времени.

Мужской декан завернул Честера Пуласки в жакет из верблюжьей шерсти, который принадлежал его жене, это была первая вещь, которая попалась ему под руку, и воскликнул:

— Честер, Честер, мой мальчик! Что случилось? Всего за неделю до игры с Эксетером!

— Лес полон черномазых, — уныло сказал Честер Пуласки. — Это революция. Бегите, если вам жизнь дорога.

Женский декан закрылась в ванной и, когда снова раздались царапанье и стук в дверь, она крикнула мужу:

— Можешь ты сам на этот раз открыть эту чертову дверь!

— Не пускайте их, это черномазые! — закричал Честер Пуласки, плотнее кутаясь в жакет женского декана.

Мужской декан смело открыл дверь; какое-то время у него ушло на то, чтобы договориться с секретной полицией Младшего Джонса, которая служила в школе Дейри отменно законспирированной и вообще превосходной рукой закона.

— Ради всего святого, Младший, — сказал декан. — Это уже зашло слишком далеко.

— Кто там? — крикнула женский декан из ванной, когда Ленни Метца внесли в гостиную декана и положили на каменную плиту перед камином; его мучила сломанная ключица, а когда тот увидел огонь, то решил, что предназначен тот именно для него.

— Я сознаюсь! — закричал он.

— Да уж куда тебе деться, — сказал Младший Джонс.

— Я это сделал! — закричал Ленни Метц.

— А то кто же, — согласился Младший Джонс.

— И я тоже в этом участвовал! — воскликнул Честер Пуласки.

— А кто сделал это первым? — спросил Младший Джонс.

— Чиппер Доув! — прокричали стоявшие сзади. — Доув сделал это первым.

— Вы все уловили? — спросил Младший Джонс декана. — Вам ясна картина?

— Что они сделали… и с кем? — спросил декан.

— Групповуха с Фрэнни Берри, — ответил Младший Джонс, как раз в тот момент, когда женский декан показалась из ванной.

Она увидела маячащих в дверях, как хоровое общество из какой-то африканской страны, черных атлетов и завизжала опять; она снова закрылась в ванной комнате.

— А теперь я схожу за Доувом, — сказал Младший Джонс.

— Поаккуратнее, Младший, — воскликнул декан. — Ради бога, поаккуратнее.

Я был с Фрэнни; мать и отец пришли в медпункт с ее одеждой. Тренера Боба оставили за няньку с Лилли и Эггом, как в старые времена. Но где был Фрэнк?

Отец загадочно сказал, что Фрэнк ушел с поручением. Когда отец услышал, что Фрэнни «избили», он ни на минуту не сомневался в самом худшем. И он знал, что Грустец будет первым, что она попросит, когда окажется у себя в постели.

— Я хочу домой, — будет первое, что она скажет, а следующей фразой будет: — Я хочу, чтобы Грустец спал со мной.

— Может быть, еще не поздно, — сказал отец.

Он оставил Грустеца в ветлечебнице перед началом футбольного матча. Если у ветеринара выдался беспокойный день, возможно, что старый пердун еще жив и сидит в какой-нибудь клетке. Фрэнку было поручено сходить и проверить.