Отель «Нью-Гэмпшир» - Джон Ирвинг

Но и здесь все вышло как со спасательной экспедицией Младшего Джонса; Фрэнк пришел слишком поздно. Он разбудил ветеринара стуком в дверь.

— Как я ненавижу Хэллоуин, — возможно, проворчал ветеринар, но его жена сказала ему, что пришел один из мальчиков Берри, спросить про Грустеца.

— Ох-хо-хо, — сказал ветеринар. — Извини, сынок, — сказал ветеринар Фрэнку, — но твоя собака отошла в мир иной сегодня после обеда.

— Я хочу увидеть его, — сказал Фрэнк.

— Ох-хо-хо, — сказал ветеринар. — Пес уже мертв, сынок.

— Вы его похоронили? — спросил Фрэнк.

— Как это мило, — сказала жена ветеринара мужу. — Пусть мальчик похоронит свою собаку, если он так хочет.

— Ох-хо-хо, — сказал ветеринар и провел Фрэнка в самую дальнюю комнату псарни, где перед его глазами предстали три дохлые собаки в одной куче и три дохлые кошки в другой. — Мы по субботам их не хороним, — объяснил ветеринар. — Который из них твой Грустец?

Фрэнк сразу же увидел пердуна; Грустец уже начал коченеть, но Фрэнк все же умудрился запихать мертвого черного Лабрадора в большую дорожную сумку. Ветеринар и его жена не знали, что у Фрэнка и в мыслях не было хоронить Грустеца.

— Слишком поздно, — прошептал Фрэнк отцу, когда мать, отец, Фрэнни и я пришли домой, в отель «Нью-Гэмпшир».

— Господи, я вполне могу идти сама, — сказала Фрэнни, потому что все пытались идти с ней рядом. — Ко мне, Грустец! — позвала она. — Иди сюда, мальчик мой!

Мать заплакала, и Фрэнни взяла ее руку.

— Мам, — сказала она, — со мной действительно все в порядке. Никто не тронул меня внутри, я думаю.

Отец начал плакать, и Фрэнни взяла и его руку. Я, кажется, плакал всю ночь, и я весь выплакался. Фрэнк отвел меня в сторону.

— Какого черта, Фрэнк? — спросил я.

— Иди, посмотри, — ответил он.

Грустец, все еще в дорожной сумке, лежал под кроватью в комнате Фрэнка.

— Господи, Фрэнк! — сказал я.

— Я собираюсь сделать его для Фрэнни, — сказал он. — К Рождеству.

— К Рождеству, Фрэнк? — переспросил я, — Сделать его?

— Я сделаю из Грустеца чучело, — сказал Фрэнк. Любимым предметом в школе Дейри у Фрэнка была биология, диковатый курс, который вел таксидермист-любитель по имени Фойт. Фрэнк с помощью Фойта уже сделал чучела белки и странной оранжевой птички.

— Боже милостивый, — сказал я. — Не знаю уж, понравится ли это Фрэнни.

— Это будет самое лучшее, после живого Грустеца, конечно, — сказал Фрэнк.

У меня такой уверенности не было. Мы услышали, как внезапно взорвалась Фрэнни, и поняли, что отец сообщил ей новость о Грустеце. От горя Фрэнни немного отвлек Айова Боб. Он порывался самолично пойти и найти Чиппера Доува, и потребовалось немало усилий, чтобы отговорить его от этого. Фрэнни захотела еще раз принять ванну; я лежал в кровати и слушал, как наливается вода. Затем я встал, подошел к двери ванной и спросил, могу ли я что-нибудь для нее сделать.

— Спасибо, — прошептала она, — и верни мне вчерашний день… и большую часть сегодняшнего… Я хочу туда обратно.

— Это все? — спросил я. — Только вчера и сегодня?

— Это все, — сказала она. — Спасибо.

— Я сделаю это, если смогу, Фрэнни, — сказал я.

— Знаю, — сказала она.

Я услышал, как она медленно погрузилась в ванну.

— Я в порядке, — прошептала она. — Никто не сумел трахнуть настоящую меня, внутри.

— Я люблю тебя, — прошептал я.

Она ничего не ответила, и я вернулся в постель.

Я слышал, как тренер Боб в комнате над нами делал отжимания, потом начал приседать, а потом немного поупражнялся со штангой (побрякивание штанги и учащенное дыхание старика), и мне захотелось, чтобы ему позволили найти Чиппера Доува, который не шел ни в какое сравнение со старым Айовой Бобом.

К сожалению, Доув оказался не по зубам Младшему Джонсу и его Черной Руке Закона. Он пошел прямо в женское общежитие к страстной болельщице по имени Мелинда Митчелл. Все ее звали Минди, и она была без ума от Доува. Он сказал, что Фрэнни Берри крутила с ним, а потом начала крутить с Ленни Метцем и Честером Пуласки, что вывело его из себя. «Вертихвостка», — назвал он мою сестру, и Мелинда Митчелл с этим согласилась. Она ревновала его к Фрэнни уже давно.

— А теперь Фрэнни натравила на меня целую черную банду, — сказал Доув Минди. — Она с ними приятельствует. Особенно с Младшим Джонсом, — сказал он, — с этим душкой-черномазым, который капает декану.

Так что Минди Митчелл уложила Доува к себе в кровать, а когда Гарольд Своллоу начал шептать под ее дверью («Доув, Доув. Ты видела Доува? Черная Рука Закона хочет это знать»), она сказала, что не пускает к себе в комнату никого из мальчишек и Гарольда не пустит тоже.

Так что они его не нашли. Он был исключен из школы Дейри утром, вместе с Честером Пуласки и Ленни Метцем. Родители этих сорвиголов, когда услышали о случившемся, были достаточно благодарны за то, что на их сыновей не стали заводить уголовного дела, поэтому исключение они восприняли с радостью. Кое-кто из преподавателей и большинство из членов совета были раздосадованы — неужто нельзя было отложить исключение до финального матча с Эксетером? Но им объяснили, что лучше потерять несколько беков, чем самого Айову Боба, так как старик наверняка откажется руководить игрой, если эти трое останутся в команде.

Это был инцидент, который замяли в лучших традициях частных школ. На самом деле было очень примечательно, что такая не блещущая утонченностью школа, как Дейри, временами могла безупречно имитировать атмосферу умолчаний, которая и более утонченным школам дается непросто — этому приходится специально учиться.

За «избиение» Фрэнни Берри, которое было преподнесено как издержки бурно проведенного Хэллоуина, Честер Пуласки, Ленни Метц и Чиппер Доув были из школы исключены. По-моему, Доув вообще вышел сухим из воды. Но мы с Фрэнни не предвидели, чем закончится история с ним, — а может, Фрэнни уже и знала. И чем закончится история Младшего Джонса, мы тоже не знали; он был другом Фрэнни, если не ее телохранителем, все время своего пребывания в школе Дейри. Они везде ходили вместе, и для меня было ясно, что это заслуга Младшего Джонса, что Фрэнни чувствовала себя тем, кем и была на самом деле, — хорошей девочкой: ведь он всегда ей об этом говорил. Заканчивая Дейри, мы не предвидели, что еще столкнемся с Джонсом, хотя и в тот раз он спасет Фрэнни на свой характерный манер — с опозданием. Младший Джонс, как вы знаете, играл в команде Пенсильванского колледжа и в «Кливленд Браунс», пока ему не повредили колено. Затем он пошел в юридическую школу и в Нью-Йорке стал активным участником организации, которая по его предложению была названа «Черная рука закона». Как говорила Лилли — и в один прекрасный день она всем нам это даст понять, — вся жизнь — это волшебная сказка.

Честер Пуласки будет страдать от расистских кошмаров всю оставшуюся жизнь, которую закончит в машине. Полиция скажет, что его руки были заняты кем-то, в то время как ему следовало бы уделять больше внимания рулю. Женщина погибла тоже, и Ленни Метц скажет, что знал ее. Когда у Метца зажила ключица, он сразу же принялся снова играть в мяч; он играл за колледжскую команду где-то в Виргинии — там он и познакомил Честера Пуласки с женщиной, которую тот убил во время рождественских праздников. Метца так и не пригласили в профессионалы — из-за упомянутого уже недостатка не хватило скорости, — но он был призван в армию, которой было наплевать на его скорость, и, как значилось в извещении, погиб за родину во Вьетнаме. На самом деле он не пал от вражеской пули и не наступил на мину. Метц погиб в сражении иного рода: он был отравлен проституткой, которую обманул.

Гарольд Своллоу был для меня слишком быстрым, да и слишком взбалмошным, чтобы я мог уследить за ним. Бог знает, что с ним стало. Удачи тебе, Гарольд, где бы ты ни был.

Возможно, потому, что это был Хэллоуин и атмосфера Хэллоуина исказила мою память о победном сезоне Айовы Боба, все они видятся мне призраками, колдунами, дьяволами, порождениями магии. Помню еще, что это была первая ночь, когда мы спали в отеле «Нью-Гэмпшир», хотя большую часть ночи никто из нас не спал. Любая ночь на новом месте несколько неспокойна — кровать и то скрипит необычно. А Лилли, которая всегда просыпалась от одного и того же сухого кашля, как будто она была старушкой, и мы были постоянно поражены, какая она на самом деле маленькая, проснулась, закашляв по-иному, словно она была так же изнурена своим плохим здоровьем, как и мать. Эгг никогда не просыпался, пока его кто-нибудь не разбудит, а проснувшись, начинал вести себя так, как будто не спит уже несколько часов. Но в утро после Хэллоуина Эгг проснулся сам, почти безмятежно. И хотя я годами слышал, как Фрэнк мастурбирует в своей комнате, в отеле «Нью-Гэмпшир» это звучало совершенно иначе, возможно потому, что я знал, что под его кроватью в дорожной сумке лежит Грустец.