Саратовские игрушечники с 18 века по наши дни - Пётр Петрович Африкантов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты, Фёдор на неё не надо так, она не бродяжка, какая. – И обращаясь к Полинке спрашивает, – правда, девочка? – Полинка кивает головой и говорит:
– Мы с тятей из деревни приехали торговать. Мне нравится у вас бывать и смотреть на платья.
– Только тебе до этих платьев подрасти надо, – говорит продавщица, у меня детских платьев нет.
– Я знаю, – кивает девочка.
– А какое платье тебе больше всех нравиться? – интересуется продавщица.
– Вон то, розовое, с оборками, – кивает Полинка на понравившееся ей платье.
– А может быть с рюшечками? – спрашивает продавец, показывая ещё одно платье.
– У этого пошив не очень, потом у нас в деревне с рюшечками не носят, только с оборками. Я, когда замуж буду выходить, обязательно себе такое платье куплю, розовое, с оборками.
– О-хо-хо! Замуж собралась выходить, – подтрунивает усатый, – бородой вон только до прилавка достаёшь, сопли зелёные.
– Тебе, Фёдор, женской души не понять, – урезонила продавщица усатого, – а у девочки, между прочим, вкус есть. Вы чем занимаетесь? – спросила она Полинку.
Тут Полинка оживилась и стала рассказывать, как они с отцом игрушки продают.
– Что ж, и ты продаёшь? – удивилась продавщица.
– У меня ещё лучше покупают, чем у тяти, – похвасталась Полинка. – Он больше сметану, яйца, молоко топлёное продаёт, а я игрушки. Тятя сам говорит, что у меня игрушки лучше покупают.
В это время в магазинчике распахнулась дверь, и через порог шагнул Андриян.
– Вот ты, оказывается, где?! – говорит он, то ли сердито, то ли просто показывая сердитость. – Я так и думал, всю дорогу мне стрекотала про магазинчик и про платье. Вы уж извиняйте нас, – обратился он к продавцам, – работать вам мешаем, – проговорил Андриян, беря дочь за руку.
– Да нет, что вы, – ответил усатый продавец, – очень даже забавная девочка, смышлёная.
Это была последняя поездка Полинки в Саратов перед долгим перерывом. А перерыв этот был вызван тем, что грянула в их деревне коллективизация, лошадей согнали на общий двор. Отвёл и Андриян свою Махорку на колхозную конюшню, ездить стало в Саратов не на чем, за шестьдесят километров пешком с грузом не пойдёшь, и впервые Андриян в этот год не стал заготавливать на зиму глину для лепки игрушек. Жизнь в его семье зимой замерла. Сам он всё больше пропадал на дворе, ухаживал за скотиной, а когда заходил в дом, то частенько говорил: «Ноне дохода от игрушек не будет, надо получше скотину блюсти, овец развести побольше, они в хозяйстве самые прибыльные. С ними, да с коровой хоть с голоду не пропадёшь, времена – то какие… эх, хе-хе….».
А тут грянул голодный 33-й год. Не всем семьям в деревне Малая Крюковка удалось выжить, Андриян и два его сына Ефим и Пётр с ружьём по очереди ночевали в хлеву, сторожа корову, да с пяток кур, которые к тому времени остались. Пали лошади на колхозном дворе от бескормицы. Три только остались и среди них Махорка и то, только потому, что ходил Андриян и подкармливал бывшую собственную животину.
А перед войной, Полинка заневестилась. Исполнилось ей к тому времени девятнадцать лет, и надо было думать о свадьбе. А что о ней думать, когда в семье семь человек детей и все мал – мала, меньше. Думала о свадьбе Полинка и очень ей уж хотелось предстать перед женихом в розовом платье с оборками. Хоть в Саратов было ехать и не на чем, но всё же она попросила брата Ефима, чтоб накопал и привёз глины с Шейного оврага, решила упросить отца, чтоб помог ей налепить игрушек, а уж она как-нибудь свезёт их в Саратов.
Андрияну Полинкина затея не понравилась. Он хоть и понимал, что дочери хочется на свадьбе быть в новом платье, только Саратов не ближний свет, в руках игрушки не донесёшь. Однако, Полинка отца упросила и тот стал лепить. А тут и случай подвернулся, знакомый лесник обещал подбросить до Саратова, только ей до Петровского тракта надо было три километра пешком пройти, лесник никак не хотел в деревню по грязи ехать. А чтоб отец в последний момент не раздумал Полинку с лесником в город отпустить, она пошла на хитрость, и побежала на грейдер тайком, поздно вечером, потому как лесник в ночь ехал.
Как стемнело, юркнула Полинка за дверь, прихватив с собой ведро с игрушками, за двором спустилась в овраг, перешла по камешкам водотёк, поднялась в гору, а дальше край Ущельного оврага пошла, Вершинный овраг слева остался. Здесь, рядом с деревней, она не очень боялась, потом месяц, хоть и ущербный, но всё, же высвечивал тропинку и обозначал местность, тускло проливая свет на мокрые поля и на дальний лес. Самым страшным местом был лес, через который можно было пройти двумя путями: прямиком, по узкой дороге или через лесные ворота, разъединяющие два лесных массива. Полинка решила идти через ворота, пусть подальше, но не так страшно, лесные ворота широкие, всё видно, если приглядеться.
Вот уж и овраг закончился, дальше тропинка по полю паханому пошла, по впадинке, самой низинкой, где лемеха плуга только по земле ширкают, а не пашут, потому и твёрдо. Тут только комья попадаются, что с лемехов плуга опадают, через которые то и дело спотыкаешься. Наконец, кончилось паханое поле, дальше стернёвое пошло, а стернёвое поле прямо в ворота упирается, стали тёмные шапки деревьев просматриваться. Страшно конечно, но желание купить к свадьбе платье выше страха. Идёт Полинка, ведро о ноги стукается, да перевясло руки режет, только она на это внимания не обращает, потому как ей больше радостно, чем страшно, у неё перед глазами платье розовое с оборками стоит, это тебе не грязь, липнущая на подошвы. Она её вроде и не замечает, грязь – то, а вперёд идёт и идёт, о свадьбе думает.
Это произошло, когда лесные ворота были уже совсем рядом. Зверь лежал на тропинке, повернув к ней широкую лобастую голову, и ждал. Полинка его заметила, когда до волка оставалось саженей пять, не больше. Она остановилась. Волков она видела, и не раз, но чтобы так близко – нет. Она, конечно, испугалась, но взяла себя в руки. Решение было принято молниеносно – обойти. Девушка свернула
